Тимьян - Ева А.. Гара
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Алло.
— Привет, — бодро поздоровался Тим. — Ты проснулась?
— Да, я… — Яна погладила тетрадь и не посмела признаться, что в попытке сбежать от реальности, засела за вузовские задачи. — Я… давно встала.
— Замечательно. Значит, ты уже готова?
— К чему?
— Покорять новый день!
Тим ждал её у подъезда, одетый в футболку с длинным рукавом. Он хитро улыбался, что-то пряча за спиной, и, когда Яна подошла ближе, спросил:
— Угадай, в какой руке?
— Эм… В правой?
Тим показал обе руки: в правой было шоколадное мороженое, в левой — клубничное.
— Да блин! — досадливо протянула Яна, смеясь, и взяла шоколадное мороженое, хотя больше любила клубничное. Тим это знал, но поменяться не предложил.
День, как и вчера, был жарким. В кристально чистом небе, прозрачно-голубом, неподвижно висело, как бельмо на глазу, маленькое белое облачко. Ветер лениво и неразборчиво что-то шептал, чуть шевеля потемневшую от солнца листву. Раскалённый воздух пах пылью и цветами, и мир казался слишком ярким, ненастоящим, как весёлая картинка на стенах детского отделения в центре по борьбе с заболеваниями.
Яна выбросила в урну упаковку от мороженого и, не глядя на Тима, приглушённо сказала:
— Прости, что накричала на тебя.
— Всё нормально, — заверил он.
— Нет, не нормально! — возразила она. — Я видела твоё лицо… Я сделала тебе больно.
Он усмехнулся, взял её за руку и, крепко сжав, кивнул.
— Мне было больно. Но не от твоих слов, а оттого, что причинил боль тебе. Не хочу, чтоб ты плакала. Особенно из-за меня.
Яна сдавленно улыбнулась, сдержав подкатившие слёзы, и в ответ покрепче перехватила его пальцы.
Они перешли дорогу, наплевав на правила, в неположенном месте, оказались на широком бульваре с множеством скамеек и каменных клумб, засаженных яркими цветами. В самом центре стоял мраморный фонтан, и его высокие струи были видны издалека. Несмотря на будний день, здесь толклось много отдыхающих и их орущих детей, которые вызвали в Тиме раздражение: он недовольно скривил лицо и рывком высвободил руку, глухо сказав, что ладонь вспотела. Он даже шаг прибавил, чтобы скорее пересечь бульвар, и Яна перечить не посмела, она молча шла чуть позади, пока они не свернули в пустой двор.
Тим замедлился, огляделся; осторожно, двумя холодными пальцами, взял Яну за запястье и подвёл к скамейке, одиноко стоящей под раскидистой яблоней. Белые лепестки тихо сыпались вниз, устилая вытоптанный газон. Где-то в ветвях пел зяблик. Яна, закрыв глаза, прилегла на спинку, сложила руки на животе, и весь мир превратился в слепой дурман и птичий голос.
— Но зачем ты, пташка, стонешь надо мною? Что, особо тяжко умирать весною? — с усмешкой наизусть зачитал Тим.
Яна ужаснулась, вцепилась в его руку дрожащими пальцами и ничего не сказала, только по щекам слёзы поползли. Это раньше она злилась на любое упоминание смерти, особенно на глумливые шутки, но теперь не могла возразить: «Не говори так», — потому что знала — это правда, и в глазах её был не протест — страх.
Тим нахмурился, смущённо высвободился из пальцев Яны и скрестил руки на груди. По-видимому, осознал, что не стоило этого говорить, но извинения выглядели бы ещё глупее иронии над собственным положением.
— Ты ещё пишешь стихи? — спросил он будничным тоном.
Яна встрепенулась, растерянно похлопала мокрыми ресницами и слегка пожала плечами. Тим единственный интересовался её творчеством, поддерживал, иногда помогал править неудачные строки и подсказывал оригинальные рифмы. Ему нравилось чувствовать её настроение, незаконно и безнаказанно влезать в её душу, оставаясь незамеченным и непойманным. Он любил её стихи больше, чем она сама, а потому Яне было стыдно признаваться, как она с ними поступила.
— Они были дрянные. Я их сожгла.
— Жаль.
Они неплотно пообедали в летнем кафе, купили по рожку пломбира и уселись на бордюр в тени сиреневых кустов. Душный воздух царапал горло, отдавая древесным привкусом. Солнце жарило нещадно, обжигая прежде ласковыми лучами. Притихшая природа лениво шелестела опалёнными листьями. И мерно плавились мороженое, время и асфальт под ногами.
Яна старалась ни о чём не думать, наслаждаться обществом друга, греться в майских лучах и дышать ароматом сирени. Она насильно погружала себя в состояние стабильного умиротворения, пока не зацепилась за крючок в сознании, который позволил вытеснить боль сиюминутным счастьем.
— Я Ремарка дочитал, — сказал Тим. — Конец паршивый.
— Почему?
— Не на того поставил. — Он вымученно улыбнулся. — Умереть должна была Лилиан, она туберкулёзом больна. А умер он. Так глупо разбился на автогонках. Разве не паршиво?
«Жизненно», — подумала Яна и поймала себя на мысли, что везёт всегда тому, кто умирает: для него перестают существовать проблемы, а боль и горечь остаются тем, кто выжил. И пусть жизнь прекраснее забвения, но всё-таки покой ценнее страданий, пусть даже преходящих.
— Я больше не читаю Ремарка, — сказала Яна.
— Почему?
— У него все финалы паршивые.
— Жизненные, — шепнул Тим, будто угадав её мысли, и невесело усмехнулся.
Яна согласно кивнула.
День плавился, словно огарок, утекал в никуда, оставляя воспоминания и длинные тени. Солнце катилось к горизонту, налитое кровью убитого времени, с золотым нимбом на самой макушке. И воздух казался розовым, как чёртова марсова пыль.
Тим стоял на балконе последнего этажа жилой новостройки, сложив руки на широком парапете. Он смотрел на заходящее солнце чуть блестящими глазами, молча и неотрывно, впитывая каждую секунду мимолётной жизни. Провожал солнце в последний путь и, как знать, может, надеялся вместе с ним проснуться новым утром.
Яна его не отвлекала, тихо и неподвижно стояла рядом и смотрела вниз. С высоты двадцать седьмого этажа всё казалось маленьким и ненастоящим. И звуки города, долетая до балкона, приглушались, искажались, превращаясь в неразборчивый шум, такой далёкий и неважный, что не мешал мыслям плыть по знакомому руслу.
— Как ты себя чувствуешь? — шёпотом спросила Яна, боясь потревожить его.
Тим на неё не взглянул, пожал плечом и усмехнулся. Он казался безмятежным, как ветер, что играл его волосами.
— Неплохо, — ответил он.
Яне было неловко от своей настырности, но она переспросила:
— Я… не о том спрашиваю. Как… оно… ощущается?
Тим перевёл на неё долгий выразительный взгляд, будто подбирал слова, чтобы обвинить её в бестактности. Его щёки чуть покраснели, он виновато улыбнулся и глухо, на выдохе ответил:
— Никак.
Яна вопросительно
