Аспазия - Автор неизвестен

Брат Эльпиники Кимон за несколько времени до своей смерти был изгнан из Афин. Его друзья старались выхлопотать для него позволение возвратиться на родину, но боялись влияния юного Перикла, звезда которого поднималась в то время и который мог только выиграть от отсутствия своего старого соперника. Тогда Эльпиника составила смелый план, чтобы и на этот раз устроить счастье своего брата. Она разрисовалась, разоделась и отправилась к Периклу, зная, что великий государственный человек, чувствителен к женским прелестям. Она желала явиться перед ним во всеоружии прелестей, еще более возвышенных искусством, которые очаровали Каллиаса и воодушевили Полигнота.

Она явилась к Периклу и попросила придержать свое красноречие в народном собрании, когда будет разбираться предложение о призвании вновь Кимона.

Увидев перед собой эту странную, разодетую и раскрашенную женщину с выражением уверенности на лице, он понял, что она этим шагом рассчитывала приобрести его сердце, понял, что рассчитывают на его впечатлительность в этого рода делах и был сильно раздражен. Он был недоволен, что, несмотря на его серьезное, полное достоинства поведение, подобные слухи могли ходить о нем. А теперь еще эта состарившаяся женщина желала поймать его охладевшими остатками своей красоты!

Перикл был снисходителен от природы, но мысль, что эта пестро разодетая женщина с усами считала возможным очаровать его, на мгновение превратила мягкого человека в тирана.

Несколько минут он молча глядел на говорящую, рассматривая ее костюм и физиономию, и затем спокойно сказал ей:

— Эльпиника, ты состарилась!

Он произнес эти слова мягким тоном, но они все-таки были злы. Тайный ужас охватил его, когда он произнес это. Он чувствовал, что они принадлежат к числу таких, которые могут иметь самые ужасные последствия. От слов: «Эльпиника, ты состарилась!» могла зависеть судьба Перикла, Афин и всей Эллады… Гражданская война, нападение персов, кровь, ужас, слезы, всевозможные несчастья, погибель эллинов — все могло быть последствием этих слов, так как на все способна женщина, которой говорят: «Ты состарилась!»… Между тем, самый добрый из всех Эллинов мог произнести эти резкие слова…

Эльпиника вздрогнула, бросила раздраженный взгляд на Перикла и молча удалилась…

Но разве это могло как-нибудь увеличить добрую славу Перикла, что он так невежливо обошелся с Эльпиникой. На Пниксе он хотел исправить свои слова, так как народ собрался и предложил обратно призвать Кимона. Все, глядя на Перикла, ожидали, что он резко возразит против этого, он молчал и глядел вверх, как-будто дело его не касалось: тогда приверженцы Кимона выиграли свою партию, а афиняне смеялись и, подмигивая, говорили:

— Кто бы мог подумать, что Эльпинике удастся… Друг женщин не мог устоять, чтобы не попробовать и этого перезрелого плода.

Бедный Перикл!

После смерти Кимона, Эльпиника злилась на весь свет за то, что он может существовать без Кимона, и стала еще больше ненавидеть Перикла и новые времена. Ее речь вечно была пересыпана словами: «Как, бывало, говорил мой брат Кимон» или: «Мой брат Кимон делал это так-то, или так-то», или: «Мой брат Кимон в таком-то случае поступил бы таким-то образом».

В последнее время своей жизни Кимон даже перестал скрывать свои симпатии к Спарте, поэтому никто не удивлялся, что его сестра продолжала выказывать к ней привязанность. Она постоянно усердно служила своей партии, наблюдая за домашней жизнью противников. Она подружилась с женами тех людей, которых ненавидела, и в числе их с Телезиппой, супругой Перикла.

Эту женщину можно было встретить повсюду. Она представляла собой самую странную смесь всяких качеств: она была зла и добродушна, хитра и благородна, смешна и в то же время достойна уважения.

Такова была женщина, от которой Перикл и его друг Анаксагор так поспешно обратились в бегство, когда она явилась посетить свою подругу Телезиппу.

— Телезиппа! — вскричала посетительница. — Ты сегодня бледнее чем обыкновенно, что это значит?

— Может быть это последствия страха, — отвечала Телезиппа, — у нас сегодня случилось в доме чудо.

— Что ты говоришь! — вскричала Эльпиника. — Не затрещали ли в доме балки без всякой причины? Не забежала ли к вам в дом чужая черная собака?

— Нет, у нас в имении родился баран, — возразила Телезиппа, — с одним рогом посередине лба и сегодня утром он был принесен в город пастухом.

— Баран с одним рогом! — вскричала Эльпиника. — Клянусь Артемидой, я нынче не удивляюсь чудесам — в Брилезе за прошлую ночь упал с неба большой метеор. Некоторые говорят, что видели звезду с хвостом. Недавно еще ворон уселся на позолоченную фигуру Паллады в Дельфах… Но что всего лучше, представь себе, у одной жрицы в Орхомене выросла большая борода. Надеюсь, вы послали за толкователем?

— За Лампоном, — отвечала Телезиппа.

— Лампон — хороший толкователь, — согласилась Эльпиника, одобрительно улыбаясь. — Он лучший из всех, но ты еще не сказала мне, как объяснил он это чудо.

— Он объяснил, что однорог указывает на владычество Перикла над афинянами, — отвечала Телезиппа.

Эльпиника вздернула нос и не прибавила более ни слова в похвалу Лампона.

— Мой брат Кимон, — сказала она наконец, — обращал большое внимание на божественные указания и однажды двенадцать дней подряд приказал закалывать барана, пока предсказание не оказалось благоприятным, только тогда напал он на врагов. Отправляясь на войну, он всегда брал с собой прорицателя и перед отправлением говорил ему: «Прорицатель, делай то, что обязан, но не льсти, никогда не толкуй ложно божественные указания, чтобы понравиться мне». Но нынешние государственные люди, напротив того, поступают иначе, и прорицатели очень хорошо знают, кто желает слышать истину, кто нет. И если люди, дозволяющие себе льстить, и имеют временный успех, то все-таки истинное божественное благословение никогда не покоится на главах тех, кто не уважает богов.

— Не хочешь ли ты сказать, — возразила Телезиппа, — что Перикл особенно благодарен Лампону за подобное предсказание. Да он просто посмеялся над ним, а его друг, старый оставленный богами Анаксагор, даже позволил себе сделать насмешливое замечание.

— Со смерти моего брата Кимона, — вскричала Эльпиника, — софисты, эти ненавистники богов, страшно расплодились.

— И эти люди, — сказала Телезиппа, — уничтожают не только страх к богам и добрые нравы и обычаи, они расстраивают также и домашнее счастье… Я была женой богатого Гиппоникоса и могла бы раньше выйти за архонта Базилия, но пленилась сначала богатством Гиппоникоса, затем любезностью и льстивыми словами Перикла, и что приходится мне переживать теперь! В какой дом попала я из дома Гиппоникоса! И моя жизнь идет все хуже и хуже: Перикл не заботится ни о себе, ни о своем доме. Когда я иду к нему посоветоваться о важнейших домашних делах, то ему всегда некогда. Я едва осмеливаюсь входить в его комнату по утрам, так как он просто-напросто указывает мне на дверь.

«Милая Телезиппа, — говорит он, — не беспокой меня по утрам такими делами или не приходи, по крайней мере, немытая и нечесанная, чтобы не оскорблять мне одновременно ушей и глаз». Я была женой богатого Гиппоникоса и он приучил меня жить в роскоши, но он никогда не говорил мне подобных слов, здесь же, в доме Перикла, где вместо роскоши и обилия меня окружает только бедность, здесь я должна являться к строгому супругу не иначе как вымытой и разукрашенной. Как противилась я тому, чтобы он передал управление всеми своими имениями и все свои деньги своему доверенному рабу Евангелосу, который в настоящее время управляет всем в доме, и я, хозяйка, принуждена получать деньги из рук раба! И знаешь ли ты от кого научился Перикл вести подобным образом свой дом, и кто показывает ему в этом пример — никто другой, как его дорогой Анаксагор! До тех пор пока этот негодяй не приехал со своей родины, чтобы поселиться в Афинах, его родные упрекали его и спрашивали, почему он не управляет сам землей, наследованной от отца, он возражал: «Делайте это сами, если вам это доставляет удовольствие», и возвратившись он оставил все в прежнем виде. Вот каковы друзья и советники Перикла!

Жалобы Телезиппы были прекращены приходом раба, явившегося спросить по поводу какого-то распоряжения. Другие рабы и рабыни возвратились с рынка с купленными припасами для обеда.

Телезиппа пробовала вкус или запах того или другого куска, советовалась с Эльпиникой по поводу свежести провизии и давала повару разные указания.

Покончив с домашними делами, она снова возвратилась к прежнему разговору со своей подругой.

— Я еще не рассказала тебе самого дурного, — сказала она. — Прежде здесь шла хотя и бедная, но мирная жизнь. Все изменилось с тех пор, как Перикл взял к нам в дом своего воспитанника Алкивиада, сироту, сына Кления, чтобы воспитывать его вместе со своими сыновьями. Он сделал это из доброты, но доброта эта относится только к его родственнику, но не ко мне и не к его собственной плоти и крови. Ты знаешь, каковы мои оба мальчика, Ксантипп и Паралос, и как строго я их воспитывала: по целым дням они сидели в уголке. Перикл всегда бранил их за недостаточность подвижности на деле же они были наиболее воспитанные мальчики, каких может только пожелать себе отец. Они умели повиноваться всякому моему знаку, не делали ничего, чего им не приказано, они сидели, ходили, ели или спали, когда я пожелаю. Стоило только сказать: «Паралос, не пихай пальца в рта» или «Ксантипп, не ковыряй в носу» и Паралос сейчас же вынимал палец изо рта, а Ксантипп переставал ковырять в носу. Если же они начинали шалить, то стоило мне сказать, что пришел волк, и они бледнели и становились послушны, как овечки, а теперь, с тех пор, как в доме появился Алкивиад, мальчиков нельзя узнать: вместе с ним шум и гам начался в детской. Прежде всего он забросил в угол старые игрушки Ксантиппа и Паралоса и потребовал деревянную лошадку и экипаж. Перикл подарил ему то, что он требовал, и он начал разъезжать верхом на лошади по перистилю, как будто на Олимпийских играх. Но скоро деревянной лошади сделалось ему недостаточно и он стал запрягать Паралоса и Ксантиппа в свою Олимпийскую победную колесницу, как он называл свой деревянный экипаж. Для разнообразия он ловил в перистиле ласточек, обрезал крылья или пускал летать на длинном шнурке.