Туманный вирус - Сергей Донской

Пустынная дорога нырнула в узкую низину между двумя крутыми холмами. И тут у Рахымбекова от неожиданности сжалось в желудке. Поднимающаяся в гору асфальтовая полоса исчезала под массой овец!

Замедляя ход, «Лендровер» приблизился к отаре вплотную. Овцы блеяли, сталкивались друг с другом, шарахались из стороны в сторону, уворачиваясь от джипа, как мутная горная река обтекает скалу. Стаду не было конца, оно растянулось на добрую сотню метров.

Тут было несколько тысяч овец, грязных и голодных. Они двигались не только по дороге, но и по обочинам. Чтобы переждать этот поток лохматых тел, потребовалось бы не менее получаса!

Вне себя от ужаса капитан Рахымбеков принялся колотить ладонью по клаксону, но сигналы тонули в неумолчном блеянии. Пастухи, гонящие стадо, не торопились к застрявшему джипу. Да и чем они могли помочь?

Чувствуя, как его лицо и шея становятся мокрыми от пота, Рахымбеков оглянулся. «Нива», окруженная овцами, находилась в каких-нибудь сорока метрах от него. Курбатов уже приоткрыл дверцу, прикидывая, а не проще ли будет продолжить погоню пешком.

Понимая, что больше нельзя терять ни одной драгоценной секунды, Рахымбеков включил первую скорость и нажал на газ. «Лендровер» рванулся вперед. Изнутри казалось, что он рассекает шерстяные волны. Бампер опрокидывал овец, колеса переезжали их, проворачиваясь на лопнувших внутренностях. Капитана бросало то вверх, то вниз, он машинально щурился, когда кровавые брызги летели в стекла. Пастухи вопили что-то, потрясая посохами, но ничего поделать не могли. Овцы совсем потеряли голову от страха.

Пока джип, дергаясь и буксуя, прокладывал дорогу через стадо, «Нива» двигалась в фарватере. Когда расстояние между машинами сократилось до двадцати метров, Курбатов нажал на тормоз, бросил руль и потянулся за автоматом.

— Давай, давай, давай! — орал капитан Рахымбеков, которому казалось, что его джип ползет медленно, как черепаха.

Он был готов своими руками задушить каждую встречную овцу, каждого барана, включая тех двуногих, которые пустили стадо на дорогу. Неожиданно поток лохматых тел поредел. Рахымбеков ударил по газам одновременно с автоматной очередью, раскрошившей заднее стекло. В следующее мгновение «Лендровер» унесся далеко вперед, сделавшись слишком сложной мишенью.

Рахымбеков все прибавлял и прибавлял газу, зеленая «Нива» отставала все сильнее и сильнее. Угроза отдалялась, а потом и вовсе пропала где-то за очередным поворотом шоссе. Сколько ни смотрел Рахымбеков в зеркало заднего обзора, отражение «Нивы» там больше не появлялось.

— Ушел, — пробормотал он, а потом радостно загорланил во всю силу голосовых связок: — Ушел, уше-ол!!!

В следующее мгновение, бросив взгляд вправо, Рахымбеков больно прикусил язык и почувствовал соленый вкус крови во рту. По верху гребня, вплотную подступающему к дороге, мчалась проклятая «Нива», окутанная клубами пыли. До нее оставалось тридцать… двадцать… десять метров.

Рахымбеков не успел поразиться дьявольской интуиции русского, сумевшего сократить путь и нагнать «Лендровер» по прямой. Мысли вылетели из его головы, сделавшейся звонкой и пустой, как выеденная дыня. Действуя автоматически, он притормозил, надеясь пропустить мимо машину русского, идущего на таран.

Избежать удара не удалось, и он был страшен. Протараненный «Нивой» джип вынесло на обочину, Рахымбеков вышиб плечом дверцу и вывалился на землю. Падая, он приложился затылком о камень, в глазах у него потемнело, там, во мраке, рассыпался разноцветный салют, а когда зрение прояснилось, он увидел склонившийся над ним мужской силуэт. Секунды две ушло на то, чтобы сообразить, кто это такой и как он здесь очутился.

— Ты ответишь, — хотел сказать Рахымбеков, но изо рта вырвалось лишь неразборчивое шамканье.

Столкновение стоило ему нескольких передних зубов.

Он попытался повторить фразу внятнее, но не успел. Прямо в лицо его летела гигантская рифленая подошва с засохшими стебельками, налипшими на каблук.

Чвяк! Рахымбеков услышал, как хрустит его переносица и лопаются губы.

— Не надо, — попросил он, царапая язык об осколки зубов.

Ничего не говоря, Курбатов исчез из поля зрения. «Ушел», — подумал Рахымбеков с облегчением. Курбатов появился снова, держа на уровне груди большой плоский камень. «Вернулся», — тоскливо подумал Рахымбеков.

Камень обрушился на его ладони, прикрывшие голову. Так повторилось несколько раз, а потом перебитые пальцы онемели, и Рахымбеков обнаружил, что не в состоянии шевелить руками.

— Закрой глаза, — посоветовал Курбатов.

Потом поднял камень и обрушил его на череп казахского капитана, будто давил жабу или крысу. Ноги Рахымбекова взлетели в воздух, упали и остались лежать на земле с неестественно вывернутыми ступнями. Курбатов провел по лицу тыльной стороной ладони и увидел на ней размазанные капельки крови. Чертыхнувшись, он полез в джип, чтобы поискать там воду, тряпку и привести себя в порядок.

VIII

Больше всех своих наград, полученных за долгие годы службы отечеству, Шухарбаев Нуртай Шухарбаевич любил эту картину в простенькой рамке. Она была ему дороже ордена «Парасат» и даже двух орденов «Данк» первой и второй степени. Картину нарисовал он сам в шестнадцать лет, когда свято верил, что будет знаменитым художником. Аллах же распорядился так, что Шухарбаев стал председателем Комитета Национальной Безопасности Казахстана. И это был не конец его карьеры. В самом ближайшем времени он рассчитывал сесть на государственный трон и не вставать оттуда, пока его не вынесут в мавзолей.

В свои шестьдесят четыре года Шухарбаев выглядел глубоким стариком. Причиной тому были нездоровые привычки, болезненная худоба и пергаментная кожа. Хотя, если разобраться, худоба и цвет кожи были результатом все тех же нездоровых привычек. Особенно одной.

Приторно острый запах гашиша пропитал все поры небольшой, но уютной комнаты, где Шухарбаев проводил большую часть свободного времени. Сидя на полу и привычно скрестив ноги, он набивал специальную трубку с дополнительным отверстием, позволяющим втягивать дым вместе с воздухом. Это избавляло от надсадного кашля, раздирающего легкие. Набив трубку, Шухарбаев прикурил от ароматной свечи, затянулся и застонал от удовольствия. Его охватила такая нега, что было лень выплюнуть крошку дурмана, попавшую в рот, и все же он это сделал. После нескольких затяжек Шухарбаев, похожий на высохшую мумию с молодо блестящими глазами, легко встал и, шурша по ковру мозолистыми желтыми пятками, подошел к своей картине.

По центру было изображено голубое весеннее небо. Ветер гнал над далекой холмистой грядой белые облака, похожие на кудлатых ягнят. На переднем плане серела полынная степь. Ее прорезала черная, еще не просохшая после дождей дорога. Вдоль размытой колеи тянулись следы босых ног. Чем дальше, тем слабее проступали они на дороге, уходя к горизонту. Это были следы юного Шухарбаева, покинувшего отчий дом…

Хлопок в ладоши, и в комнату вбежали две девушки с заварочным чайником, пиалами и подносом, на котором были разложены засахаренные фрукты, баурсаки и свежие лепешки. Подождав, пока ему нальют терпкого байхового чаю и добавят туда сливок, Шухарбаев махнул рукой. Девушки испарились, как по мановению волшебной палочки.

Не спеша потягивая чай, чтобы не ослабить действие гашиша, Шухарбаев приблизил лицо к полотну картины. Ах, если бы можно было нырнуть туда и окунуться в счастливое детство, когда не было болезней, страхов, сомнений! «За это можно все отдать», — как пелось в одной хорошей полузабытой песне. И свой нынешний пост, и сотни миллионов долларов, и дворцы, и даже возможность стать лидером нации. Но назад пути не было. Маленький Нуртай Шухарбаев ушел из дому и скрылся за горизонтом.

Слезы умиления выступили на глазах председателя Комитета Национальной Безопасности. Бережно проведя пальцем по шершавому холсту, покрытому мазками засохшей краски, он вернулся на прежнее место и принялся набивать трубку новой порцией конопли. Вспоминались горячие деньки жатвы, когда он с братьями и сестрами дни и ночи пропадал на току или в пути на станцию, куда свозили зерно. Степь была раскаленной, земля дышала жаром, натруженные руки горели от мозолей. Тем приятнее было вернуться домой и прилечь в тени высаженных отцом тополей…

Долго он сидел так, не открывая глаз, и перед ним возникали знакомые, родные с детства картины: то проплывали над юртами журавли, то проносились с топотом и ржанием табуны, то ползли к горизонту отары овец, то срывался со скал кипящий водопад, то вставало над землей рубиновое солнце, такое огромное, такое близкое, что, казалось, его можно было потрогать рукой.

Веки Шухарбаева сомкнулись окончательно, подбородок коснулся груди, из полуоткрытого рта вытекла ниточка слюны. Но отдохнуть сегодня ему было не суждено. В комнату заглянул адъютант, протягивая на ладони мобильный телефон.