Навсегда - Татьяна Ролич

были знакомы, но для Шурки Федор, неженатый и при деньгах, не был вариантом. Она на него и не смотрела. У нее был контингент попроще.

– Как дела? – спросил Федор, оглядывая ее грудь.

– Как сажа бела, – заученно ответила Шура.

– Что так? Выглядишь хорошо.

– Денег нет. Выпить хочется, – ответила Шурка искренне.

– Слушай, давай возьмем тачку и махнем в ресторан, – предложил Федор.

– Ну да? А у тебя деньги есть? – спросила недоверчиво Шурка, которая знала, что он только что из отпуска. Во дворе непонятно как, но все про всех знали всё.

– Сомневаешься? – удивленно спросил Федор и достал из пиджака пачку денег.

Шурка с удивлением смотрела на деньги и ждала. Федор спрятал деньги и сказал:

– Пошли.

Они вышли на улицу и тут же поймали машину. Это была старая иномарка “passat”. За рулем сидел высокий парень и, недоверчиво оглядывая садившихся в машину, спросил:

– Куда?

– На Московскую. “Три медведя”, – холодно ответил Федор и сразу прижал свою ногу к Шуриной ноге и взял ее за руку. Так, не целуясь, они доехали до места и вышли. Федор расплатился с шофером, и они под ручку поднялись по ступеням к блестящему входу в ресторан. Швейцар услужливо открыл им дверь. Народу было в ресторане немного: ресторан был дорогой и непопулярный среди горожан. Основной контингент составляли иностранцы и местные персоны из VIP. Шурка оробела, увидев впервые приличный ресторан, где народ не отплясывал под фанеру. Здесь царила непонятная ей тишина.

Они сели за столик у окна, откуда открывался красивый вид на реку и на берег. Официант своей воспитанностью еще больше напугал Шурку. Очень быстро их столик покрылся тарелочками, вазочками с салатами, принесены были вино, и коньяк, и рыба, и икра. Федор налил Шурке в фужер немного белого вина. Он не знал, что Шурке надо опохмелиться и она все время только и думает о том, как бы и где бы выпить. Она сразу, не дожидаясь его, вылила в себя содержимое фужера, и по ее лицу было видно, что она страдает и ждет еще. Федор налил ей в рюмку коньяк, и, когда она опять, его не дожидаясь, выпила, он увидел, как щеки ее порозовели и она заулыбалась.

– Вкусно, – сказала Шурка и стала одергивать юбку, которая явно задиралась выше положенного.

Федор с интересом наблюдал за ней. Он чувствовал, что нравится Шурке. Его не смущало, что она была женщиной доступной – такая сейчас ему была нужна. Он выпил свою рюмку коньяка, и на него нашло блаженное состояние от горячей волны, разливающейся по всему телу.

Шурка была крашеная блондинка со стрижкой под мальчишку, грудь у нее была пышная, и кофта ее очень хорошо обтягивала. Глядя на Шуркину грудь, Федор вспомнил худенькие груди Веры, там, на юге, и ему стало совсем хорошо. Шурка ему подходит больше как баба. Ноги у нее с толстыми ляжками, и это тоже ему нравится. И он совершенно забыл, что три часа назад узнал, что Лариса вышла замуж, что у Веры есть муж, вся его жизнь была здесь, за этим столиком с Шуркой, ему подходящей, еще ему неизвестной, женщиной легкого поведения.

Шура вела себя прилично, стараясь не озираться по сторонам, и Федор был ею доволен. Он слегка погладил ее по щеке, и ему захотелось ее всю и столько, сколько можно. Она поняла его сразу, чутье у нее было хорошее, и она откликнулась на его ласки, приблизив к нему свое довольное лицо. Они соприкоснулись щеками, и его рука потянулась к ее груди. Он пригласил ее потанцевать.

Оркестр играл что-то медленное, и это было кстати, чтобы Федор смог обнять Шурку так, как ему этого хотелось, всю сразу сверху донизу. Прижав ее к себе, он испытывал чувство блаженства в предвкушении их дальнейших отношений. В этот вечер он влюбился в Шурку от отчаяния, от одиночества и просто потому, что эта женщина его понимала и ощущала телом. Ее влечение к нему было с элементом испуга и страха, как перед чем-то очень ей желанным и недоступным. Она покорялась малейшему его движению, и ее податливость была Федору так сейчас необходима. Он хотел в ней спрятаться от всех своих проблем, и ему казалось, Шурка его поймет.

Он стал судорожно ей что-то о себе рассказывать, как хотел жениться на Наташе, как она ему изменила, как это было для него больно, но он никому об этом не говорил, как отказал Вере в этот отпуск, как Лариса вышла замуж, – и вся эта неразбериха его отношений с женщинами обрушилась на голову Шуре, которая с радостью и удовольствием принимала этого сильного мужчину со всеми его слабостями и неудачами. Федор чувствовал, что ему все это надо Шурке рассказать, почему ей – он не знал, но чувствовал, что она сердцем его поймет. И она поняла в той мере, в какой ее огрубевшая от жизни душа могла это сделать в этот момент. У Шурки не было слов, и от невозможности высказать всю свою жизнь Федору она расплакалась. Это были слезы сочувствия и отчаяния одновременно, она жалела себя, потом Федора, она со слезами выплакивала все свои обиды и была счастлива, что может быть самой собой.

Отчего, когда возникает любовь, слезы появляются – не от того ли, что в момент ее возникновения человек очищается от всех своих грехов и чистым и искренним идет навстречу померещившемуся ему счастью. Что будет, как будет – в этот момент неизвестно, это неизвестно будет и потом, и только через годы, оглядываясь на прошлые события, оцениваешь их, очистив от всего постороннего, поверхностного и суетного, и остаешься с теми мыслями о себе, которые в конкретный миг владеют твоей душой.

Это происходило с Шурой и Федором. Они, сближаясь, как бы освобождались от груза своего прошлого опыта. В такие минуты случается совпадение жизней и создается новая и счастливая поначалу. Это всегда со всеми случается.

Музыка прекратилась, и Федор с Шурой пошли к столику, чтобы расплатиться. Не хотелось оставаться, хотелось двигаться, и Шура предложила поехать к ней. Федор на минуту задумался – вариантов не было, и он согласился.

Когда они на машине подъехали к ее подъезду, как назло, какие-то люди сидели еще около подъезда. Они с интересом посмотрели в сторону подъехавших и, увидев Шурку, демонстративно отвернулись: знаем, мол, опять притащила к себе мужика. Когда вслед за Шуркой в подъезд зашел Федор, дворовые наблюдатели недоуменно посмотрели друг на друга и, пожимая плечами, притихли, чтобы обсудить новость и сделать свои далеко идущие выводы.

Федору было безразлично, что про него скажут, а вот Шурка впервые за много лет смутилась, но делала вид,