Письма о красотах натуры - Андрей Болотов

Единых ученых и старающихся вникать в устроение натуры столько, сколько пределы разума им дозволить могут побудить сей пункт к дальнейшим помышлениям и догадкам. Сии не успели начать о том думать, как стали догадываться и усматривать, что всему сему не можно б никак происходить, если б земля помянутым образом вертелась, стоя на одном месте, но что для сего предписано ей иметь и другое движение и, вертясь вокруг себя, бегать еще по неизмеримому пространству воздуха и в превеликом отдалении вокруг Солнца, бегать всегда по единому пути и бег сей оканчивать всегда единожды в годичное время. Но и от сего одного не произошло б еще таковой удивительной и всегда одинаковой неравности в днях и ночах, но надлежало чтоб оба сии движения были друг другу несообразны и не так происходили, чтоб обращение Земли вокруг себя сообразовывалось с бегом ее в округ солнца, и мысленная Ось, вокруг которой обращается сей шар, наклонялась бы всегда в ту сторону, куда бежит оной, описывая дугообразную черту свою около солнца или, яснее говоря, и сравнив землю с яблоком, имеющим внизу Стебло, а вверху струп от бывшего и засохшего цветка и вертящимся вокруг себя так, чтоб сей струи и стебло были на одном месте и составляли концы оси, бежала б по дороге своей вокруг Солнца всегда поминутным струпом по пути вперед, а стебло имея всегда позади. В сем случае, не только не было б у нас ни весны, ни лета, ни осени, ни зимы, но и всего того удивительного различия в долготе дней и ночей, какое мы видим, и что удивительнее всего во всех разных странах н пределах земного шара неодинакового, а многоразличного и всякой стране особливого и ей только свойственного. Не было б, говорю я, того, чтоб в иных местах зимою по нескольку месяцов продолжалась ночь, а летом по нескольку месяцов день беспрерывной. Для всего того нужно было другое и такое распоряжение в первом ее движении или обращении вокруг себя, которому мы довольно надивиться не можем, а именно такое, чтоб на пути своем вокруг солнца вертелся б сей шар вокруг себя всегда в одну сторону и нимало никуда не наклоняясь. Словом, чтоб концы Оси его или помянутые, взятые в сравнение, струп и стебло яблока всегда устремлены были в одну, в начале им назначенную страну, нимало не соображаясь с дугообразною чертою, каковою бегает земля вокруг солнца. Сие то странное и удивительное обстоятельство производит все те выше упомянутые разности и неровности дней и ночей на всем Земном шаре, которым мы довольно надивиться не можем. Наконец и сего всего далеко еще недостаточно к тому, чтоб могла происходить у нас перемена в годовых временах. Все сие не в состоянии еще было производить на Земном шаре всегда различную степень теплоты и холода, но к сему потребно было еще другое не менее чудное и не менее удивительное распоряжение. Чтоб происходило и делалось у нас сие и оттого была б у нас весна, лето, осень и зима, угодно было великому устроителю мира сделать еще нечто особливое, а именно при помянутом бегании Земли вокруг солнца повелел он ей бегать не всегда от солнца на одинаковое расстояние, но иногда приближаться к нему несколькими мильонами верст ближе, а иногда удаляться от него несколько мильонов верст далее. Одним словом, чтоб она бегом своим описывала черту, не совершенно круглую, а овальную или круглопродолговатую. Распоряжение сие сделано для того, чтоб в первом случае и когда земля приближится к солнцу ближе, лучи оного действовали на поверхности земной сильнее и, производя более жара, производили у нас лето, а в последнем и когда удалится она от Солнца далее, лучи оного действовали слабее, и оттого происходила у нас Зима, а от среднего расстояния оной от солнца имела б весна и осень свое происхождение. Вот причина, отчего в зимнее время солнце и в самые полдни ничего не греет, хотя видим мы его столь же ясно светящим, а в летнее при самом вечере и когда солнце таково ж уже низко, как зимою в полдни. Чувствуешь, однако, от него превеликой еще жар и теплоту, и не доказывает ли все вышеупомянутое, что всему тому, как и самой теперечней нашей Тали, прит-чиною то, что мы несколькими мильонами верст придвинулись к Солнцу нашему ближе, нежели как находились в минувшие месяцы, нето теперь со всяким днем придвигаемся мы к нему ближе.

Окончим же теперь, любезный друг! все сии рассуждения и помышления тем, чем всегда таковые помышления оканчивать нам должно и надобно, а именно возношением сердец и прострением душевных очей и мыслей наших к премудрому устроителю натуры и возданием ему хвалы и благодарности за все учиненные им для пользы нашей, а вкупе напомянуть вкратце вышеговоренное. Подивимся еще раз непостижимой его премудрости, с каковою он все сие устроил. Грубейшим невеждою быть надобно тому, кто б вздумал сказать, во всём том нет ничего чудного и удивительного, ибо, умалчивая о прочем, нам нужно только подумать о том, кто и каким образом заставляет толь огромной величины шар, каковой составляет земля наша, иметь упоминаемое выше сего сугубое и толь скорое движение? Кто заставляет его, как легкий шарик, и толикою скоростью летать по воздуху вокруг солнца, что в одни сутки оной несколько десятков тысяч верст перелетает? Кто поддерживает такую тягость, какую наш Земной шар в себе имеет, на толь жидкой стихии, каков есть верхней воздух? Кто предписывает путь ему и заставляет толь точно наблюдать единожды назначенную для бега его черту, что оной никогда ни на один шаг с оной не сбивается и ни в сторону не подается ни вниз и ни вверх не опускается и не поднимается, а и во всем скором беге такую верную наблюдает препорцию, что чрез год возвращается опять точно на то место, где находился за год до того времени. Нужно, говорю, подумать только о сем одном хорошенько, как не будем мы знать, что говорить от удивления, и нам не останется ничего иного, как признать, что все сие суть дела великого нашего Господа, явные доказательства бесконечной его премудрости и силы и что дел его разум наш со всею остротою и премудростью своею не в состоянии проникнуть и понять и тысячной доли!

Не будем же, любезный друг, подражать сим грубым невеждам, но, не преставая никогда не удивляться устроению натуры и всем делам господним, препроводим дни свои в беспрерывной ему хвале и благодарении за все его блага.

Сим окончу я, любезный друг! севоднешнее мое писмо и остаюсь и прочее…

ПИСЬМО 3

Любезный друг!

Насилу, насилу дождались мы того столь давно и с толиким вожделением ожидаемого пункта времени, в которой начали площадки на улицах и дворах переменять свой прежний грубой колер на зеленоватой. Цвет их теперь хотя еще и непрелестен, но мысль, что скоро и очень уже скоро покроются они тем прекрасным бархатом, которой толико утешителен для глаз наших в первые весенние дни, и толико прелестным всякий год нам представляется, делает уже и сию едва только приметную зелень нам драгоценною. Око наше, не видавшее толь долгое время бархатных и прелестных ковров тех, которыми натура укрывает в вешнее время все лицо Земли, не может довольно насмотреться и не может довольно налюбоваться уже оною. Ах, любезный приятель! как мила нам сия ничего еще не значущая травка! С какими восхитительными чувствами смотрит на нее уже теперь чувствительный любитель натуры! Какою сладостью напояется вся душа его при сем зрелище! Но что я говорю. Один ли любитель натуры веселится теперь оным? Не чувствуют ли и все прочие смертные, обитающие в местах и пределах, подобных нашим, некоего особливого теперь удовольствия, а особливо в светлое утро начинающегося прекрасного дня, и когда малая зелень сия освещается сбоку взошедшим только ясным Солнцем. Самые души, погруженные в наигрубейшее невежество, самые те, которые никогда не ощущали сладостей, производимых красотами натуры в чувствительных и просвещенных душах, которые о блаженстве сопраженном своем и понятии не имеют да и к чувствованию оного по грубости своих мыслей не способны, самые крестьяне, толико от оного удаленные, не могут взирать на первую сию и важную перемену натуры без некоего особливого удовольствия и сладости. И они уже указывают друг другу сию зелень, и они об ней между собою разглагольствуют. А маленькие дети их, сии невинные твари, как резвятся, как играют и как валяются по сим зеленеющимся и пообсохлым полянкам. Истинно налюбоваться никогда довольно сим зрелищем не можно!