Крещение огнем - Линн Грэхем

Рафаэль налил себе бренди и выпил. Под бронзовой кожей на шее у него заиграли мощные мышцы.

— Я сегодня, пожалуй, напьюсь.

— Ты за рулем? — вдруг заговорила в ней ее практичность.

Он бросил на нее убийственный взгляд.

— Сколько прозы, сколько разума… Настоящая леди. Туго стянутые в узел волосы, глухие, как у принцессы, платья. Вот с кем я жил. Снисходительные улыбочки, светские разговоры, а тем временем брак наш летел в тартарары. Этого замечать нельзя. О таких личных, интимных вещах говорить не положено. Это нехорошо. Так, кажется, вы выражаетесь?

Она дрожала. О Боже, зачем он пришел? Зачем ему понадобилось топтать ее еще раз? «Никогда не огладывайся назад, смотри только вперед», — учила ее как-то двоюродная тетка Петиция. До сих пор этот совет неплохо помогал ей в жизни. Когда Петиция умерла, лишив ее своей несколько бесцеремонной и малосентиментальной поддержки, Сара и не подозревала, что в один прекрасный день окажется вот в этой квартире и будет иметь очень мало общего с той запутавшейся несчастной девчонкой, какой она была в двадцать лет. Но прежде, чем она обрела уверенность в себе, ей пришлось пройти сквозь огонь и воду. Она более не страдала от чувства вины и не поддавалась влиянию родителей. Она научилась не насиловать и не ломать себя только ради того, чтобы понравиться другим. В течение года, что Сара прожила одна в Лондоне, она с каждым днем становилась увереннее. И вдруг, так неожиданно… так страшно. Будто ее отбросило на несколько лет назад.

Рафаэль словно не чувствовал за собой никакой вины. А ведь невинность он потерял еще в колыбели, сердито думала она, и образ, который она видела перед глазами, был совершенно иным: Рафаэль, со смехом одаривающий цветами парижскую старьевщицу на каком-то пыльном тротуаре в знойный день. Рафаэль был тогда отчаянно, неописуемо счастлив и желал поделиться своим счастьем со всем миром. В те дни он походил чем-то на ребенка. А сейчас это безвозвратно ушло в прошлое.

В уголках его словно выточенного рта угадывался цинизм. Так пристально смотреть мог только Рафаэль. Он видел человека насквозь, добираясь до самой его сути.

— Может, вызвать такси?

Она уже больше не могла выносить это молчание.

— Я уйду, когда пожелаю. — Он сухо рассмеялся. — Я знаю, зачем я здесь. Ты, наверное, считаешь, что меня привела сюда сентиментальность? Нет, меня привел сюда один вопрос, и вопрос этот будет тебе вовсе… не приятен.

— Тогда я предпочла бы его не слышать.

Он приподнял иссиня-черную бровь, и ей вдруг показалось, что все его сильное стройное тело болезненно напряглось.

— Однако тебе придется его услышать, — сердито заверил он. — Ты когда-нибудь об этом сожалела?

— О чем?

В его хмуром взгляде проступило нечто такое, что очень походило на самую неприкрытую жестокость. Атмосфера накалялась.

— О цене семейного прощения. Видимо, ты именно так это формулируешь, — бросил он хриплым голосом. — Неужели Бог ниспослал тебе беспробудный сон на все пять лет? Он слишком добр к тебе!

Она обескуражено пробормотала:

— О чем ты говоришь?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, — резко и еще более сердито заявил он. — Неужели для тебя это значило так мало? Короткое пребывание в некоей скрытой от посторонних глаз и недоступной для меня клинике, и все… Видимо, очень дорогой клинике, раз уж там решились на такое противозаконное дело. Но что такое деньги для твоих родителей, если они задались целью изничтожить последнее свидетельство твоего столь несчастливого замужества? Ага… ты бледнеешь. Неужели ты думала, что я обо всем так быстро забуду? Забыть такое? Ты просто мне отомстила. Ты хотела наказать меня!

— Рафаэль, я… — начала она, не понимая, что он от нее хочет.

— Ты убила моего нарожденного ребенка, и я проклял тебя за это. Ты не имела на это право. Я тебе этого никогда не прощу и не забуду, — безжалостно поклялся он. — Тебе мой ребенок был не нужен, но я бы мог о нем позаботиться, я бы мог его воспитать…

Сара совсем растерялась, но тут послышался легкий шорох, и перед ее остекленевшим взором предстало сморщенное от света и такое дорогое личико Джилли, высунувшееся из-за двери. Спотыкаясь, девочка пересекла комнату и вцепилась в юбку Сары.

— Бен говорит, что придет паук и съест меня! — вдруг захныкала она. Я видела его во сне. Мамочка, прогони паука или отдай его Бену. Это его паук!

Рафаэль пробормотал что-то на испанском.

Сара подняла дочку на руки, разглаживая ее взъерошенные черные локоны, и Джилли прижалась лицом к ее плечу.

— Кто этот дядя?

— Так просто.

Крепко обняв ее маленькое тельце, Сара попыталась проскочить мимо Рафаэля, но смелые пальцы схватили ее за плечо.

— Она зовет тебя «мамой». Чья она? Es imposiblel (Это невозможно (исп.). Ну, говори! — настаивал он нетерпеливо.

Стряхнув с плеча его тяжелую руку, Сара быстро прошла в детскую, думая только о Джилли. Рафаэль не должен ничего о ней знать. Она скорее воткнет ему нож меж ребер, чем подпустит его к детям! Он обвинил ее в том, что она избавилась от их ребенка! Да как он мог? Нет, здесь что-то не так! У него не хватает смелости признать, что четыре года он просто от них скрывался. Он принимает ее за ненормальную. Но нет, за детей она будет драться, как львица. Что привело его сюда? Естественное любопытство? Как бы то ни было, теперь уже слишком поздно. Теперь у него нет права врываться в их жизнь и требовать то, от чего когда-то отказался по собственной воле… нет, это ему не удастся!

Руки у нее тряслись, и ей стоило определенного труда уложить Джилли, но девочка даже не — Паук уже ушел? — пробормотала она.

— Он уже очень, очень далеко, — неровным голосом успокаивала ее Сара, с беспокойством осматривая вторую кроватку. Бен лежал, свернувшись калачиком, под пуховым одеялом, укутавшись с головой. Он всегда делал себе в постели норку. Джилли же, наоборот, все скидывала с себя.

В дверях она столкнулась с Рафаэлем и подняла руки, закрывая ему доступ в детскую.

— Я не пущу тебя сюда.

Он не двигался. Ни вперед, ни назад.

— Madre de Dios (Матерь Божья (исп.) — едва слышно пробормотал он, переходя на экспрессивный испанский.

Она уперлась ладонями в его широкую грудь и буквально вытолкнула из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь и не давая ему возможности даже взглянуть на близнецов. Все это было проделано по велению инстинкта, она совсем себя не узнавала. Страх и ярость владели ею в равной степени. — Уходи! — с трудом вымолвила она. — Я не хочу тебя видеть!

Смуглая рука вдруг схватила ее за плечо и прижала к стене.

— Моя дочь… у нее черные волосы. Она моя дочь. Моя дочь! — прорычал он сквозь зубы.