Незнакомец в черной сутане - Леонид Колосов

Так Владимир Серебряков стал мажордомом на «азиатской» вилле, а его связным со штабом итальянского Сопротивления — краснодеревщик Луиджи Бокка.

Глава IV

ГОСТИ «АЗИАТСКОЙ» ВИЛЛЫ

Номентана, может быть, и не самая красивая, но наверняка одна из самых зеленых и широких римских улиц. По обеим ее сторонам тянутся фешенебельные виллы. Сам дуче не пренебрег этой улицей, приняв в личное владение от римских богатеев, князей Торлония, огромный дворец, окруженный тенистым парком с высокими и стройными пальмами. Сиятельные князья преподнесли столь богатый дар «почетному капралу» чернорубашечников не случайно. Им хотелось жить в дружбе с режимом. Он давал выгодные заказы, мог освободить от уплаты налогов.

Надо сказать, что бывший социалист Бенито Муссолини побаивался аристократов и вообще богатых людей до того момента, пока они не привели его к власти. А потом роли переменились. Дуче обретал самоуверенность не по дням, а по часам. Будучи человеком искушенным в провокациях и шантаже, Муссолини не стеснялся выбивать из сиятельных синьоров деньги не только на «создание тысячелетней империи», но и на личные нужды. Дуче ужасно любил «созидать» за счет чужого кармана. На западной окраине Рима выросли нелепейшие здания так называемого нового Рима, помпезные и бесполезные. Но Виа Номентана Муссолини, видимо, пожалел — на ней так и не появилось творений его придворных архитекторов. Зато на улице XXI апреля, тоже одной из самых широких, пересекающей Номентану трамвайными рельсами, среди элегантных особняков были воздвигнуты унылые квадратные казармы, так называемые «народные» дома. На каждом из них красовалась выведенная аршинными буквами надпись: «Opera del regime. XI anno dell’era fascista»— «Творения фашистского режима. XI год фашистской эры». Улица XXI апреля была названа так в честь годовщины Рима, который был заложен, согласно преданию, в начале третьей декады апреля 753 года до н. э. Надпись об одиннадцатой годовщине фашистской эры на фоне двадцатисемивековой истории Рима казалась смехотворной…

На самом углу двух пересекающихся улиц, Номентаны и XXI апреля, стоит изящный, выдержанный в классическом стиле особняк. Весной и летом его скрывает от глаз прохожих густая зелень столетних платанов. Когда листва осыпается и деревья как будто бы в великой скорби вздымают к небу голые и уродливо искривленные лапы ветвей, здание глядит на Номентану глухо закрытыми ставнями своих окон.

На вилле размещалось консульство одного небольшого государства Юго-Восточной Азии. Здесь нередко устраивались пышные приемы. Приходили дипломаты в элегантных черных смокингах и в роскошных экзотических одеждах, военные с аксельбантами и орденами по принципу — чем меньше страна, тем ярче мундир и больше металлических побрякушек, дамы в блистательных вечерних туалетах с бриллиантовыми колье, с дорогими мехами на плечах и без оных. Гостей встречал в дверях респектабельный мажордом невысокого роста с седыми волосами, с лицом, которое равно могло принадлежать и азиату и европейцу. Он одинаково свободно говорил на итальянском, французском и немецком языках. Но, пожалуй, только один консул и знал, что, помимо трех европейских языков, его мажордом не менее блестяще говорил и на русском языке.

Консула, представлявшего страну, находившуюся в дружественных отношениях с треугольником Рим — Берлин — Токио, мало беспокоило русское происхождение мажордома. Он получил на «синьора Владимиро» отличные рекомендации. Ему показали документы, утверждающие: Серебряков дворянин — сын офицера русской царской армии, который счел за лучшее покинуть большевистскую Россию после известных событий в октябре 1917 года. Короче говоря, у господина консула не возникало никаких сомнений насчет этого человека, и он с легким сердцем поручил исполнительному мажордому присматривать за виллой, когда дела у Муссолини пошли плохо и персонал консульства счел за лучшее перебазироваться на север Италии, поближе к дуче, который на берегах озера Гарда, в отчаянной попытке спасти разваливавшуюся фашистскую империю, создал свой последний бастион — марионеточную республику Сало.

…Серебряков сидел в просторном кабинете консула в кресле, которое, как и вся дорогая мебель виллы, было закрыто серым чехлом. В стену напротив было вделано огромное венецианское зеркало. «Вот и волосы стали все сплошь седыми. Видно, по шерсти и подпольная кличка — Серебряный. Вообще-то по фамилии, но и к волосам подходит. А итальянцы перевели ее как „Ардженто“, то бишь „серебро“».

Стенные часы, стоящие в углу, вдруг зашипели, потом начали мерно бить. Раз, два, три, четыре, пять… Сейчас на совещание должны собраться товарищи. Важное совещание. Будет сам Молинари (ему присвоили недавно партизанское звание полковника Сопротивления), краснодеревщик Луиджи Бокка, Паоло Гаспарроне, Стефан Непомнящий — «падре Стефано»…

Стефан приходил обычно первым. Серебряков очень ценил и любил этого бесстрашного подпольщика не только за то, что падре Стефано выполнял самые опасные задания подполья, но и за сходство судеб, судеб двух россиян, оказавшихся вдали от родины.

Стефан родился в литовской старообрядческой семье. Учился в частной гимназии, а когда ему исполнилось 18 лет, случай свел его с епископом Бучисом, наместником Ватикана в Прибалтике. По совету епископа Стефан поступил в Мариямпольский монастырь, где его постригли в монахи. Юноша явно пришелся по душе епископу. На его воспитание в католическом духе последний не жалел своего времени. И когда Бучис решил, что его воспитанник «созрел», он направил его в Италию, в католический университет «Ангеликум». Оттуда как подающего надежды Стефана перевели в «Руссикум» — «Русский институт» при Ватикане. Там и застала его война. В одной из аудиторий «Руссикума» на стене висела карта мира. Как и на многих картах той поры, здесь перекалывались флажки, обозначающие линии фронта. У карты постоянно толпились монахи. Они оживленно комментировали военные события. Многие утверждали: «Скоро возьмут Москву»… «А с кем я?» — задавал себе вопрос Стефан. Один из бывших слушателей «Руссикума» вернулся с Восточного фронта. Он рассказывал о зверствах фашистов. «Как совместить эти зверства с религией?» — спросил однажды Стефан у одного из профессоров. Тот ответил, что фашисты, мол, приносят меньшее зло, чем коммунисты… Они убивают тело, а коммунисты убивают душу…

Несколько раз Стефана направляли помощником капеллана в тюрьму, где немецкие фашисты расстреливали заложников — стариков, женщин, детей. Он увидел, как эсэсовцы стреляли в затылки приговоренных. Стреляли в упор. Кровавая расправа потрясла Стефана. Он решил мстить за невинных людей. В вечерние часы Стефан подкарауливал гитлеровцев между вокзалом и комендатурой. Пока приезжий еще не встал на учет, пока его никто не будет искать, он должен быть уничтожен.

Человек, начавший борьбу с фашистами, не мог оставаться одиноким. Стефан познакомился с зубным врачом Гаспарроне… Однажды он сидел в зубоврачебном кресле (это был уже не первый его визит), как и все больные, морщась в тот момент, когда врач включал бормашину. Разговор велся на обычные темы. О чем, как не о зубной боли, говорить в зубоврачебном кабинете? Вдруг Гаспарроне поднял кверху жужжащий бор.

— Падре Стефано, не вы выходили вчера из шведского посольства? Там у вас знакомые?

Монах побледнел. Провокация? Не похоже. Паоло Гаспарроне не раз выражал сочувствие борющимся против фашизма. Стефан решил рискнуть.

— Да, я был в посольстве. Просил помочь двум русским, бежавшим из концлагеря.

— Но зачем же так неосмотрительно, — укоризненно сказал врач. — Слепой риск не лучший путь к успеху…

Зубы падре Стефано уже давно не болели, но он регулярно ходил на прием к врачу, а вместо рецептов уносил листочки с адресами конспиративных квартир, где можно было пристроить на несколько дней бежавших из лагерей советских пленных. Монашеская ряса никогда не вызывала подозрения у фашистских патрулей.

…Раздался мелодичный звонок: трим-трим… Серебряков подошел к стене с венецианским зеркалом, нажал на малоприметный рычажок. Зеркало-дверь тихо отворилась. В проеме стоял Стефан…

— Чао, Владимиро! Все в сборе?

— Нет, ты, как всегда, первый. Чао, Стефан.

С тех пор как инженер римского муниципалитета Альфредо Пизантини дал подпольщикам карту подземных коммуникаций Рима, собираться на вилле азиатского консула стало значительно проще и безопаснее. Дело в том, что одна из подземных галерей Рима привела к старому подземному ходу виллы. Без большого труда можно незаметно попасть в эту галерею. На заднем дворе ресторанчика «У Лозы», которым владели супруги Каролини, Анна и Бальдо, активно помогавшие «русскому подполью», имелся колодец. Немного труда — и была открыта хотя и не очень комфортабельная и гигиеничная, но зато скрытая от посторонних глаз магистраль: ресторан «У Лозы» — «азиатская» вилла, которая, после того как господин консул улепетнул на север, стала настоящим штабом подполья, обладающим к тому же дипломатической экстерриториальностью, надежно защищавшей ее от визита гитлеровских патрулей.