Дело о ядах (ЛП) - Торли Эдди

Я смотрю, как Лесаж уходит, такой слабый, что едва поднимается по лестнице без помощи. У него нет сил биться с полицией Парижа. Но утром дворец ужасно тихий. Стены замерли, и крики во дворах пропали.

К счастью, я не видела резню, но Маргарита приходит и описывает все кровавые подробности. Как Лесаж призвал существ из дыма, которые рвали офицеров на куски, пощадил только генерала-лейтенанта, чья голова теперь висела на стене Лувра. Предупреждение любому, кто решит спорить с нашим правлением.

— Видишь? Худшее прошло, — говорит Грис, повторяя слова матушки.

Я хочу ему верить, ведь моя жизнь почти вернулась к норме. Я соглашаюсь прийти на банкет матушки, назначенный на следующий вечер.

Я прохожу по галерее, синее платье шелестит по сияющему паркету, мои волосы разделены по центру и завиты по бокам головы. Мне хочется посмотреть на свое отражение в витражных окнах — вряд ли я узнаю себя в этом наряде, будто придворная — но я не смотрю. Я — алхимик, в первую очередь, и как только мы с Грисом продолжим готовить лекарства, все вернется на места. Даже лучше, ведь мы сможем помогать тысячам людей из-за того, что Теневое Общество управляет городом.

Банкетный зал такой яркий от позолоты, что я щурюсь, проходя в двери. Золотые розы и лозы покрывают стены и лепнину, пересекаются сверху, сияя. Замысловатые люстры бросают бронзовый свет свеч, и гобелены украшают стены. Невозможно длинный стол уставлен желтыми кубками и тарелками, полными слив и семян граната, косули и пряного осетра.

— Разве это не мечта? — Маргарита опускается на стул рядом со мной. — Даже утварь с камнями, — она поднимает вилку с рубином, как скипетр, и использует его, чтобы указать на стул с другой стороны от меня, во главе стола, где будет сидеть мама. Я встаю и пересаживаюсь, не возражая. Я не хочу сидеть близко к матушке и Лесажу.

Банкет начинается, и я нападаю на клубнику со сливками и утиное конфи, надеясь, что богатая еда заполнит рану, гниющую внутри меня. Но все на вкус как пепел, и мой аппетит угасает, когда Фернанд изображает последние мгновения короля вместе вином, стекающим из его рта, будто пена. Звучат тосты и смех, но, к моему удивлению, матушка и Лесаж не участвуют в этом. Они увлечены тихим разговором, лишь порой поглядывают на стол.

Когда приносят десерт — тарталетки с грушей и пудинг с хурмой — становится понятно, почему они были отвлечены. Как только мадам де Монтеспан доедает пудинг, она дергается на стуле. Ее большие голубые глаза расширяются, капли пота начинают стекать по ее щекам, смывая пудру. Она сотрясается от кашля и сжимает стол так сильно, что мой кубок гремит.

Волоски на моей шее встают дыбом. Если бы я не знала лучше, сказала бы, что она была…

Я отодвигаю тарелку, жалея, что съела так много. Я ожидаю, что и остальные так сделают, но члены Общества не прекращают пир. И не помогают маркизе.

— Вам нездоровится? — спрашивает матушка. Ее голос мягкий от тревоги, но темные глаза прищурены, как у змеи.

Мадам де Монтеспан сгибается, прижимая ладони к животу, и когда она пытается заговорить, кровь падает каплями на ее золотую тарелку. Я кричу, когда она падает в чашу. Яд. Несомненно. Но зачем матушке отравлять союзницу? И где она взяла яд? Я думаю об Акве Тофане, созданном для герцога де Барры, и все внутри меня холодеет. Кто знает, попало ли хоть одно мое творение в нужные руки?

Матушка встает и поднимает кубок.

— За верность, — кричит она. Другие члены Теневого Общества повторяют за ней и выпивают. — Если кто-то еще хочет написать письма королевской армии или герцогу де Вандому, чтобы бывших аристократов собрали против нас, вас постигнет такая судьба, — она указывает на мадам де Монтеспан, а потом многозначительно скользит взглядом от герцога де Люксембурга до герцогини де Бульон, маркиза де Сессака, продолжая вдоль ряда своих самых важных клиентов. Ее лицо искажает отвращение, но я замечаю дрожь ее руки, и как она не может заставить себя смотреть на лицо мадам де Монтеспан. — К счастью, не нужно беспокоиться, — говорит она. — Благодаря магическим чарам, которые Лесаж сплел вокруг города, никто не может войти или выйти без моего согласия. Так что королевская армия даже не знает, что их король мертв. И если герцог де Вандом восстанет против нас в городе, мы подавим его атаку до того, как она доберется до Лувра. Ядом, если необходимо.

Другие одобрительно кричат, стучат кубками по столу, но я отодвигаю стул и вскакиваю. Пол качается, я едва успеваю ухватиться за стол.

— Что-то не так? — спрашивает матушка.

«Да. Ты обещала, что худшее прошло. Ты обещала, что это было ради общего блага, но мы продолжаем отравлять людей».

Я пытаюсь заговорить, но мои мысли гуще переваренного зелья. Я пытаюсь доверять матушке, но она должна видеть, что зашла слишком далеко.

Раздражение вспыхивает в ее глазах. Когда я остаюсь на ногах, она хмуро смотрит на меня, словно хочет свернуть мне шею.

— Позвольте нам минутку, — говорит она столу, озаряя гостей улыбкой. Она хватает меня за предплечье и уводит в угол. — Что с тобой такое?

— Зачем нам отравлять Вандома и его людей? Нас достаточно много…

— Может, нас и больше, но мы обучены картам таро и чайным листьям. А наши последователи — фермеры и ремесленники, а не солдаты. Ты знаешь, что случилось, когда мы бились с офицерами, а Лесаж все еще слаб для магии. Так что поможешь ты, Мирабель. Если герцог и его люди откажутся сдаться, мы их отравим.

— Нет, — слово вылетает раньше, чем я могу его остановить. Не очень громко, но достаточно. Несколько голов поворачивается к нам. Шепот пролетает над столом.

Матушка сжимает мое запястье, ногти оставляют порезы-полумесяцы на моей коже.

— Думаешь, мне это нравится? Думаешь, я не в ужасе? Моя дорогая подруга мертва за столом, — ее голос дрожит, она глубоко вдыхает. — Но, чтобы служить людям, которых мы оберегам, нужно подавить мятежников и создать правительство, где обычные люди важнее. Будешь делать, как я говорю, сваришь зелье, или я найду тебе другие занятия. Вдали от Гриса и твоей обожаемой лаборатории. Понимаешь?

Я делаю реверанс на дрожащих ногах и бегу к дверям, падаю на колени в коридоре.

Я не понимаю.

И я не буду это делать.

* * *

Всю ночь я размышляю. Хожу по комнате, плачу в подушку и кричу до привкуса крови во рту. К восходу солнца я уже в бреду и не в себе, но у меня есть план. Мать запросила яд, но она не уточнила, какой именно, поэтому я завариваю простой сонный яд, сделанный из спор грибов и медного купороса. Он замедляет работу сердца и вызывает паралич, но эффект безболезненный. Вандом и его люди просто уснут и никогда не проснутся. Это лучшая смерть, которую я могу им дать.

К сожалению, мама предвидит мой план. Как только я приношу яд в ее салон, она дает несколько капель паре голубей, которых держит в позолоченной клетке. Ее губы сжимаются, а пальцы с нарастающей скоростью и волнением стучат по туалетному столику, а птицы беззвучно падают со своих насестов.

— Сделай еще раз, — рявкает она, переворачивая поднос, чтобы оставшиеся пузырьки с ядом разлетелись по полу. — И на этот раз сделай Яд Змеи.

— Но… — Яд Змеи ужасен. Самый жестокий из ядов. Жертвы страдают от жутких приступов дрожи, их спины выгибаются до тех пор, пока не ломаются кости, а затем начинаются галлюцинации и рвота. Мучение длится часами.

Мать прижимает пальцы к вискам.

— Ты знаешь, о чем говорит герцог Вандом? Что дофин и принцессы живы, поскольку мы еще не нашли их тела. Он хочет, чтобы они вернулись на трон.

— Ты сказала, что королевские дети погибли в огне.

— Так и есть, — решительно говорит мама. — Вот почему мы должны показать сообщение. Вся Франция должна знать последствия восстания против Теневого Общества, и засыпание вряд ли внушает страх.

Я закрываю глаза и пытаюсь перевести дух, но ком в горле ощущается как пушечное ядро.

— А как же забота о людях? — говорю я тихим голосом. — Я знаю, что ты никогда не сделаешь ничего, что противоречит их интересам, — быстро добавляю я, когда мама напрягается, — но разве это не кажется чрезмерным?