Фейтфул-Плейс - Френч Тана

– Завязывайте, – улыбнулся я в ответ. – Там посмотрим, ладно?

Кармела спустилась с крыльца, и мы проводили сестер взглядом. Стук шпилек Джеки эхом отскакивал от домов, а рядом с ней, стараясь не отставать, ковыляла Кармела. Джеки намного выше Кармелы, даже если не считать каблуков и прически, зато Кармела в разы ее шире. Вместе они смотрелись комично, как бестолковая мультяшная парочка, которой предстояло немало уморительных несчастий, прежде чем поймают злодея и спасут мир.

– Хорошие женщины, – тихо сказал я.

– Ага, – откликнулся Кевин. – Еще какие.

– Желаешь им добра – больше не приезжай, – сказал Шай.

Я понимал, что брат, скорее всего, прав, но ответом его не удостоил.

Ма снова высунулась из окна:

– Фрэнсис! Кевин! Я дверь запираю. Если сейчас же не зайдете, спать будете где сидите!

– Идите, пока она всю округу не перебудила, – сказал Шай.

Кевин встал, потянулся, хрустнул шеей:

– А ты?

– Не, – сказал Шай. – Я еще покурю.

Когда я закрыл входную дверь, он сидел на крыльце спиной к нам, щелкал зажигалкой и разглядывал пламя.

Ма кинула на диван одеяло, две подушки, стопку простыней и ушла спать, выразив тем самым свое мнение о наших затянувшихся посиделках снаружи. Они с папой перебрались в нашу старую спальню, а комнату девочек переоборудовали в ванную – еще в восьмидесятые, судя по миленькой сантехнике, зеленой, как авокадо. Пока Кевин там плескался, я вышел на лестницу – слух у мамы как у летучей мыши – и позвонил Оливии.

Время уже близилось к полуночи.

– Она спит, – сказала Лив. – И очень разочарована.

– Знаю. Просто хотел еще раз сказать спасибо и извиниться. Я окончательно испортил тебе свидание?

– Да. А ты думал, официант приставит к столику третий стул и Холли будет обсуждать с нами букеровских номинантов за лососем en croute?[7]

– У меня тут завтра еще дела, но я постараюсь забрать ее до ужина. Может, вы с Дермотом переиграете?

Она вздохнула:

– Что там у тебя? Все живы-здоровы?

– Пока толком не знаю, – сказал я. – Вот, пытаюсь разобраться. Надеюсь, завтра прояснится.

Молчание. Я думал, Лив обозлится на мою уклончивость, но она мягко спросила:

– Фрэнк, ну а сам-то ты как? Нормально?

Только не хватало, чтобы именно сегодня вечером Оливия проявила понимание. По телу разлилось обманчивое, убаюкивающее тепло.

– Лучше некуда, – сказал я. – Мне пора. Поцелуй за меня Холли с утра. Завтра позвоню.

Мы с Кевином разложили диван и улеглись валетом, чтобы чувствовать себя тусовщиками, вырубившимися после бурной ночи, а не малышами, спящими на одном матрасе. Лежа в узорах тусклого света, проникающего сквозь кружевные занавески, мы прислушивались к дыханию друг друга. В углу зловещим красным огнем светилось Пресвятое сердце на маминой статуэтке Христа Спасителя. Я представил лицо Оливии, случись ей увидеть эту статуэтку.

– Рад тебя видеть, – тихонько сказал Кевин.

Его лицо скрывала тень, я видел только ладони на одеяле. Кевин рассеянно потирал большим пальцем костяшки.

– И я тебя, – отозвался я. – Хорошо выглядишь. Поверить не могу, что ты меня перерос.

Кевин хмыкнул:

– Но драться с тобой все равно не рискну.

Я тоже рассмеялся:

– Правильно. Я теперь спец по рукопашному бою.

– Серьезно?

– Не-а. Мое дело – бумажки кропать и не влипать в передряги.

Кевин повернулся на бок лицом ко мне и подложил руку под голову.

– Можно вопрос? Чего ты в полицию подался?

Из-за таких, как я, копов никогда не посылают служить в родные края. Если начистоту, чуть ли не все, с кем я вырос, хоть по мелочи, да нарушали закон – не от испорченности, а чтобы свести концы с концами. Половина нашей улицы жила на пособие, и каждый таскал все, что не прикручено, особенно перед новым учебным годом, когда детям нужны были учебники и форма. Как-то зимой Кевин и Джеки подхватили бронхит, а Кармела тогда работала продавщицей в супермаркете и принесла оттуда мясо, чтоб они сил набрались. Никто и не спросил, на какие шиши она его купила. В семь лет я уже умел подкручивать газовый счетчик, чтобы ма могла приготовить ужин. Ни один консультант по кадрам не опознал бы во мне будущего полицейского.

– Звучало круто, вот и все, – сказал я. – Разве плохо, когда тебе платят за движуху?

– И как, круто оказалось?

– Иногда.

Кевин выжидающе смотрел на меня.

– Когда Джеки нам сообщила, – наконец сказал он, – у отца чуть колпак не сорвало.

Па начинал штукатуром, но к моменту нашего появления на свет переквалифицировался в штатного пьянчугу, а по совместительству прикарманивал все, что плохо лежало. Думаю, он предпочел бы видеть меня мальчиком по вызову.

– Да уж, – сказал я. – Это еще цветочки. Ты мне вот что скажи: что произошло после того, как я сбежал?

Кевин перевернулся на спину и закинул руки за голову.

– А у Джеки ты не спрашивал?

– Джеки было девять. Она не знает, что помнит, а что придумала. Говорит, миссис Дейли врач в белом халате забрал.

– Не было врачей, – сказал Кевин. – По крайней мере, я не видел.

Он уставился в потолок. В свете уличного фонаря, проникающем в окно, его глаза поблескивали, как темные омуты.

– Я помню Рози, – сказал он. – Понятно, я сопляком еще был, но… Помню как вчера, веришь, нет? И волосы, и смех, и походку… Красотка!

– Это точно, – сказал я.

Дублин был тогда каким-то серо-буро-бежевым, а в Рози сочеталась дюжина ярких цветов: грива медных кудрей до пояса, глаза будто осколки зеленого стекла на солнце, алые губы, белая кожа, золотые веснушки… По Рози Дейли сохло полрайона, но ей на это было плевать, что делало ее только еще более желанной, она же не считала себя какой-то особенной. От линий ее фигуры кружилась голова, но она держалась с той же непринужденностью, с какой носила залатанные джинсы.

В то время монашки вдалбливали девочкам, что женское тело – то ли выгребная яма, то ли банковский сейф, а все мальчишки – грязные маленькие грабители. Как-то летним вечером – нам было лет двенадцать, и до нас еще не дошло, что мы друг в друга влюблены, – мы с Рози играли в доктора. До того я обнаженных женщин в глаза не видал, разве что декольте на черно-белой кинопленке, а тут Рози сбросила с себя одежду в угол, будто она ей только мешалась, и, сияющая, смеющаяся, закружилась в полумраке дома шестнадцать, вскинув ладони. Как вспомню, до сих пор захватывает дух. Вот что такое была моя Рози. По малолетству я не понимал даже, чего от нее хочу, знал только, что даже Мона Лиза, шествующая по Большому каньону со Святым Граалем в одной руке и выигрышным лотерейным билетом в другой, и та не могла бы с ней сравниться.

– Вообще-то мы не сразу заподозрили неладное, – тихо сказал Кевин в потолок. – Ясное дело, мы с Шаем заметили, что тебя нет, когда проснулись. Ну, думаем, куда-нибудь пошел. А сели завтракать – влетает миссис Дейли, голосит, тебя ищет. Когда мы сказали, что тебя нет, у нее, блин, чуть инфаркт не случился, вопила как резаная, мол, вещи Рози пропали, и это ты не то с ней сбежал, не то ее похитил, – не знаю, что она себе навоображала. Па давай орать в ответ, ма пыталась их заткнуть, пока соседи не услышали…

– Ага, разбежалась, – сказал я. (Миссис Дейли была безумна по-своему, но глотка у нее была не менее луженая, чем у нашей мамы.)

– Вот-вот. Слышим, через дорогу тоже кто-то орет. Мы с Джеки выглянули посмотреть, а это мистер Дейли остаток Розиного шмотья из окна швыряет. Вся улица собралась глаза попялить. Цирк, да и только! – Он ухмыльнулся.

Я тоже невольно расплылся в улыбке:

– Жаль, я не видел!

– Ага. Чуть до потасовки не дошло. Миссис Дейли обзывала тебя мелким срамником, а ма назвала Рози мелкой шалавой, дескать, яблочко от яблоньки. Миссис Дейли так и озверела!

– Я бы на маму поставил – у нее преимущество в весе.