Комната старинных ключей - Елена Михалкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Виновата, виновата! – громко покаялась Вера, подходя. – Чуточку совсем проспала. Так устала вчера, так устала… Я ведь еще по вечерам работаю. А что делать? Выживать как-то надо!
– Здравствуйте, Вера, – сказала Полина. – Я вас увольняю.
Повариха остолбенела.
– Ваши вещи на кухне, – продолжала экономка. – Деньги сейчас получите.
– Как это?! – воскликнула Вера, приходя в себя. – Ты что же это говоришь?
Девушка пожала плечами.
– Я предупредила вас вчера, чтобы вы не опаздывали.
– Да кто ты такая, чтобы меня предупреждать? – заорала Вера, покраснев. – Ты здесь без году неделя, ничего не знаешь! Сюда никто, кроме меня, из Москвы таскаться не станет, дураков нет! Ты ж сама потом приползешь и будешь упрашивать, чтобы я вернулась!
Ее мощный голос разносился по всему саду.
– Вера, достаточно, – попросила Полина. – Перестаньте кричать: вы разбудите Анжея.
– А пускай! Пускай он спустится, и я с ним поговорю! – бушевала повариха. – Анжей Михайлович! Анжей Михайлович!
– Еще раз крикнете, и я вам устрою неприятности, – мягко пообещала экономка.
Очень мягко. Так мягко, что Вера посмотрела на нее – и осеклась.
Выражение лица девчонки не оставляло сомнений, что действительно устроит. «Василия вызовет, – сообразила Вера. – Нажалуется ему».
В глубине души она боялась водителя. Использовала без стеснения, но боялась. Рожа свирепая, руки как грабли, а за прерванный сон хозяина глотку перегрызет. Зря она подняла крик.
Вера попыталась зайти с другой стороны.
– Слушай, это последний раз! Будь человеком! Ну, опоздала, с кем не бывает. Больше не буду, вот те крест! Пешком от станции пойду! На коленях поползу!
Вера истово перекрестилась, с силой ударяя себя в грудь.
– Будете, Вера, – со вздохом сказала Полина. – Вы по-другому не умеете.
Повариха поняла, что спорить бесполезно. Девица стояла насмерть.
– Посмотрю я на тебя через неделю, – прошипела она. – Когда тебя саму пинком под зад отсюда вышвырнут! Домоправительница хренова.
Когда Вера ушла, ругаясь и плюясь, Полина вернулась в кухню и дрожащими руками налила воды. При поварихе она прилагала все усилия, чтобы выглядеть невозмутимой. Но чувствовала себя премерзко. Раньше ей не приходилось увольнять людей. Оказалось, что это довольно противно.
«Когда увольняли меня, было легче».
Полина сама приготовила завтрак для Анжея, накрыла на стол и задумалась. Вера сказала, что никто не станет приезжать сюда на работу из Москвы.
«Из Москвы – может быть. Но кто сказал, что повариха обязательно должна быть оттуда?»
В тот же день Полина обошла поселок и обклеила столбы объявлениями. Уже через час ей позвонили.
– Здравствуйте, – прошептал робкий женский голос. – Меня зовут Клара Ивановна. Кажется, я хочу у вас работать.
Так в доме Ковальского появилась новая повариха. Она не опаздывала и беспрекословно выполняла все требования Полины. Хотя некоторые из них наверняка казались ей более чем странными.
Доктор сделал вид, что ничего не заметил. Полина сделала вид, что не заметила, как он доволен.
К ее облегчению, больше никого увольнять не понадобилось. Уборкой в доме занимались две молчаливые женщины, мать и дочь, приезжавшие дважды в неделю. По некоторым признакам Полина догадалась, что они давно знают Анжея. Доктор абсолютно доверял им и был с обеими очень ласков.
Полина не раз пыталась с ними поговорить, но помощницы только молча кивали головами и испуганно таращились на нее. В конце концов девушка махнула на них рукой и отступила. Убирают на совесть – и ладно.
Зато веселый садовник Армен оказался словоохотливым. Правда, говорил с таким сильным акцентом, что Полине почти ничего не удавалось разобрать. И руками махал как мельница: того гляди заедет по носу. Полина, заглядывая в оранжерею, старалась держаться от него подальше и только приветливо улыбалась издалека.
Садовник жил над гаражом, где стояли машины Ковальского: бешеный желтый «опель», работяга-«рено» с большим багажником (на нем они с Василием ездили за провиантом), тяжелый черный «мерседес», зловеще поблескивавший из угла. Полина никогда не замечала, чтобы его использовали.
Садовник в дом не заходил, не обедал и вообще держался на отшибе. Полина ни разу не видела, чтобы Доктор давал ему указания. Носатый Армен появлялся из ниоткуда, тряся шапкой черных кудрей, и исчезал в неизвестном направлении. Девушке так и не удалось проследить, как он идет в свою каморку над гаражом. И ни разу она не заметила, чтобы он выходил оттуда. Чистое волшебство: смотришь на оранжерею – в ней пусто, а через десять секунд там уже колдует над розами садовник.
Но вопросов Полина не задавала. Как-то интуитивно понимала, что делать этого не следует.
Или вот взять Василия. Вид устрашающий, манеры грубые. Пребывает всегда в одном из двух состояний: либо молчит, либо огрызается. Кажется, воспринимает дом Ковальского как корабль, несущийся полным ходом. А женщинам, как известно каждому моряку, на корабле места нет, ибо они хуже крыс.
И вдруг появляется Полина Аверина и остается при шхуне. Да не просто остается, а формально становится его, Василия, начальником. Как тут не придушить наглую девчонку, нарушившую привычный уклад?
Понимая все это, Полина поначалу ужасно боялась водителя. По ночам крепко запирала дверь, памятуя о словах Доктора, сказанных при первой встрече: «Вася сейчас тихий… Я вас предупрежу, если что-нибудь начнется».
Из этой фразы Полина вывела, что водитель – псих, причем буйный. Без сомнения, состоит на учете в диспансере и проводит там каждую весну и осень в палате, обитой матрасами.
Кто, скажите, мог нанять на работу сумасшедшего? Только такой странный человек, как Ковальский.
Сам же Доктор ничуть не боялся угрожающей им опасности. С водителем был все время ласков и звал его Васенькой, а один раз обратился к нему: «голубенький мой», чем привел Полину в ужас. Господи, ну какой «голубенький», когда у шофера на лице написано нетолерантное отношение к сексуальным меньшинствам?
Но, видно, ремиссия у Василия была стойкая. На двусмысленное словечко он не обратил внимания и безропотно отправился исполнять очередную прихоть Ковальского.
Однажды ранним утром Полина случайно подглядела сцену: шофер вышел в сад и наткнулся на бродячего кота. Кот был из породы бойцовских приблудных: тощ, но при этом мускулист и свиреп. Круглые желтые глаза горели огнем, как у голодного тигра.
В довершение картины правое ухо у гостя было драное.
Кот смотрел на шофера, не мигая. Но стоило Василию сделать к нему шаг, зверь выразительно сказал:
– У-я-у-у!
И ударил себя хвостом по серому боку.
– И-я-у! – тотчас отозвался шофер.
Полина вздрогнула. Кот тоже впал в замешательство. Дернул здоровым ухом, но отступать не стал, а выгнул спину и еще раз повторил:
– У-я-я-я-я-у-у!
Полина не удивилась бы, если бы и Васенька в ответ дернул здоровым ухом. Но шофер угрожающе заворчал, не двигаясь с места:
– И-и-и-и-я-у!
Девушку охватило безумное желание окатить обоих ведром ледяной воды. Интересно, что бы сказал на это Василий?
«Нет, – сурово одернула она себя, – не интересно. Нелепый, бессмысленный вопрос».
Но Полина еще несколько секунд мечтательно представляла, как подпрыгнут и бросятся в разные стороны водитель и кот, а потом, попрятавшись по укромным углам, станут брезгливо вылизываться.
Забывшись, она хихикнула, и тотчас была обнаружена.
Кот издал клич отступления перед превосходящими силами противника и исчез в кустах. Василий обернулся и сердито уставился на девушку.
Полина, которую застали врасплох, с радостью последовала бы примеру кота. Но нырять в кусты экономке не подобало, а до оранжереи было слишком далеко.
Поэтому она ограничилась тем, что непринужденно сказала:
– Мяу!
Водитель впервые не нашелся что ответить. Потоптался на месте и бесшумно удалился в сторону гаража.
В свободные минуты Полина осторожно обследовала дом. О, что это был за дом! Наполненный секретами и тайнами, словно банка у мальчишки – светлячками.
Вот, например, часы. Они попадались в самых неожиданных местах. Одни Полина случайно обнаружила над холодильником – на стене, где они никому не были видны. Часы шли и показывали правильное время. Кому понадобилось скрывать их от людских глаз, но при этом регулярно заводить?
Ковальский любил напольные часы: только в коридорах Полина насчитала восемь штук, а сколько еще пряталось по комнатам! Старинные часы, громоздкие, огромные, как шкафы, со скрипящими дверцами и мучительно передвигающимися стрелками. Часы, похожие на стариков, которые сами отсчитывают свой век. Одни, самые большие, в корпусе из черного дерева, стояли в гостиной, и Полина побаивалась их. Казалось, часы только и ждут, когда она войдет в комнату, чтобы со злорадной хрипотцой ударить за ее спиной: донннг! Доннг! Доннг!