И сегодня стреляют - Рыбин Владимир Алексеевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Приказано доставить.
– Куда?
– Чего спрашивать? Разе боец спрашиват?
– А я чего – боец?
– А то?.. Война, чай.
– Тогда другое дело.
Мужичонка не пошел, а побежал вдоль забора. Матвеич затрусил следом. И так бы недалеко убежал, а тут еще пыль да дым – совсем задохнулся. Но и мужик, видно, сообразил, что прыть не по возрасту, поумерил бег.
Вышли к волжскому обрыву, по узкой косой тропе сбежали к реке, где, приткнувшись к полузатопленной барже, подрагивал старый катерок, каких Матвеич навидался на своем веку: рубка посередине этакой шишечкой, перед ней на крохотной палубе будочка с лестницей-трапом в каютку, внутри рубки такая же дверца – к мотору. Одно слово – малышка, две дыры да шишка.
– Приве-ол! – заорал мужичонка с ружьем. Голос у него был срывающийся, как у молодого петуха.
Из рубки высунулся неизвестный Матвеичу человек с масляным пятном на щеке, из чего можно было заключить, что это механик, моторист или кто-то в этом роде.
– Чего долго?! – ругнулся он. – Жду, жду…
– Меня? – удивился Матвеич такому вниманию к своей персоне.
– Ну да, кого же еще.
– Чего я тебе дался?
– Ты капитан или кто?
– Я? До матроса дослужился.
– Вона… А товарищ Костин говорил: лучше тебя никто Волгу не знает.
– Волгу-то знаю…
– Тогда принимай командование.
– Я?!
Но он уж сообразил, что выпала ему на старости лет честь небывалая, и закусил язык, полез по выпершему над водой борту баржи к катерку, пригнувшись, шагнул в рубку, ухватился за красный штурвалишко величиной с бабкино решето.
– Чего делать-то?
– Вона! На ту сторону давай. Да смотри: груз секретный, велено доставить в надежное место. Не в пустое, а где есть люди.
Мужик с ружьем тоже залез на катер, уселся на ящики, сложенные на палубе, просто так сложенные, не привязанные, и Матвеич забеспокоился: ну, качнет, ну, поползут ящики к борту…
– Что за груз? – крикнул механику. Тот не слышал, возился внизу возле мотора. Катерок затрещал, из-под низко сидящей кормы выплюнул клуб черного дыма и попятился от баржи. Дальше Матвеич знал, что делать. Осторожно, чтобы без крена, заложил поворот и направил катер наискось реки по течению. Лучше бы, конечно, податься вверх, где у Латошинки была паромная переправа. Но теперь там немцы, и потому Матвеич решил плыть к Красной Слободе, что напротив главных пристаней. Вот уж где людно так людно.
Русло в этом месте, сжатое близким островом, было узкое, течение быстрое, и приходилось вовсю глядеть, как бы с разбегу не напороться на торчавшие из воды остовы сгоревших барж и пароходов. Это было даже удивительно, сколько их прибавилось за последние дни.
Фарватер Матвеич знал и, как мог, прижимался к левому берегу. А на правом берегу, на отмели под обрывом, было множество людей, все больше бабы с ребятишками, иные махали руками: чего, мол, мимо-то, давай сюда! В одном месте, где от песчаного мыска островной отмели почти к середине реки протянулась полоска ряби, Матвеич круто взял вправо. Бабы на берегу забегали, решив, что катер пошел к ним, и Матвеич подумал было: не причалить ли и в самом деле, взять хоть кого. Катер-то, считай, порожняком шурует, негоже так. Но тут механик вынырнул из своей норы, закричал про груз.
– Маневра это, маневра, – успокоил его Матвеич. – Вишь, рябь на воде? Давно я за этим местом приглядываю. Сбивается течение у мыса, того гляди мель будет.
Механик посмотрел на воду, на Матвеича, восхищенно мотнул головой.
– Товарищ Костин знал, кого на секретный груз. – И протянул руку. – Ведеркин я, будем знакомы.
– Что за груз-то? – спросил Матвеич, не отрывая рук от колеса.
– Архивы.
– Чего?!
– Документы всякие. Из милиции.
– Бумажки?!
– Ну… в общем…
– Тут бумажки, а там!.. – Голос сорвался, и он закричал совсем уж нехорошо, по-петушиному: – А ну, выбрасывай к чертовой матери! Людей спасать надо!
И снова крутнул вправо. Но механик вцепился в колесо, вывернул обратно. И мужичонка с ружьем вскочил с ящика, сунул штык в окно рубки.
– Стрельну, ей-богу, стрельну! Рули, куда велено!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Качнулся катер, ящики поехали к борту, и он кинулся удерживать их, закричал не оглядываясь:
– Знаешь, чего за утерю секретных-то?! Я за них отвечаю!
– Ну ладно, – угрюмо сказал Матвеич. И подумал, что велено-то на другой берег, а другой берег – вот он. Главное – спихнуть этого шибздика с ящиками.
Хотел тут же приткнуться, да вспомнил: долги тут песчаные отмели, к берегу не подойдешь. Таскать ящики по брюхо в воде этот часовой не станет, так и будет сидеть на палубе – ни себе, ни людям. Пришлось плюхать до ближайших мостков.
Знакомы были эти мостки Матвеичу: до войны чалились тут речные трамвайчики с рвущимися на пляж отдыхающими. А на пляжах – главная работа спасателей. Никуда человек так не лезет без спросу, как в воду. Умеет плавать или не умеет, пьяный или тверезый, здоровый или увечный – всем вода другом-товарищем кажется. Как же, ластится, будто кошка али жена молодая, про строгость-то к себе человек и забывает. Известное дело – под лаской кто хошь сомлеет. Никакой палкой того не достичь, как лаской…
И сам ослабел от мыслей таких, от воспоминаний, про часового забыл. Но тот все поглядывал на рубку, и когда Матвеич направил катер к пляжным мосточкам, возле которых не было ни души, опять замахал винтовкой:
– Куда?! Чего мы тут с грузом-то делать будем?!
Версты три пришлось тащиться, аж до Боброва поселка. Волга тут широка, весь город размахнулся перед глазами. Но на город хоть и не гляди, глянешь – белугой реветь охота: сплошные дымы. И самолеты мошкарой над теми дымами, маленькие издали, чуть видные, а огни под ними вскидывались высоченные. Мамаев бугор стал виден, а и там дымы. А по берегу – людей тьма. Отдельных-то не разглядеть издали, но от вида сплошной серой массы, растекшейся над урезом воды, становилось не по себе. Там, в этой серой массе, тоже всплескивали огни, и что там творилось, страшно было помыслить.
Пристань у Боброва поселка была занята, к ней причаливал речной трамвайчик, черный от висевшей на нем массы людей. Но Матвеич все равно свернул к пристани, решил: хоть пускай стреляют, никуда больше не поплывет. Знал он тут, рядом, одно местечко с глыбью возле берега, можно было и без мостков приткнуться, скинуть ящики. И приткнулся – точно угадал, крикнул часовому, чтобы перепрыгивал на берег, принимал чалку, привязывал к чему-либо. А тот, пень пнем, сидел на ящиках, боялся на миг расстаться со своими секретами. Там шустро бегал, когда искал Матвеича, а тут построжал. Выручил механик, вылез из своей норы, шагнул к часовому с таким видом, что тот мигом оказался на берегу. Но, привязав веревку, снова залез на палубу и – ни с места.
Матвеич с механиком, перебравшиеся на берег, чтобы принимать ящики, переглянулись.
– Ну чего? Давай!
Часовой мотнул головой:
– Почем я знаю, что тут? Как обеспечу секретность?
– Сейфу тебе надо? – угрожающе сказал Матвеич. – Вот жахну по кумполу!..
– Я те жахну! Доложу, куда следует, наплачешься…
– Почему стоите?!
Голос был строгий, командирский, и часовой сразу вскочил. От толпы людской бежал к катеру какой-то человек, тоже в белой гимнастерке и под ремнем, но с пришитыми петлицами и револьвером на боку.
– Быстро на тот берег! Видите, что делается?!
– Да вон часовой не дает, – сказал Матвеич.
– Какой часовой? При чем тут часовой? На берег его!
– Не имею права! – крикнул мужичонка с катера. – Охраняю секретный груз!
– Секретный?! – Командир, донельзя заведенный творившимся вокруг, сразу побелел. – Чего же ты орешь про секретный груз? Кого оповещаешь? Под трибунал захотел?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Ах, как осаживает глупую строгость еще строжайшая! Через минуты часовой снова сидел на своих ящиках, но уже на берегу. А механик Ведеркин, вынув из кармана клок ветоши, протер руки и протянул правую, на которой, как Матвеич только что заметил, не было двух пальцев – указательного и среднего.
