Не загоняйте в угол прокурора. Сборник - Сергей Высоцкий

Кабинет Маврина был просторным и светлым. Две стены занимали шкафы с книгами, на третьей висел портрет писателя, перевитый наискось черной лентой. Портрет показался Фризе неудачным слишком застывшими и самодовольными были черты лица. И только острые, маленькие глаза, казалось, знали цену каждому, кто входил в этот кабинет.

Владимир Петрович прошелся вдоль шкафов. В одном из них пестрели издания «Академии».

Балконная дверь была завешена белой скатертью. Владимир Петрович слегка отвел ее. Выбитые стекла, расщепленные переплеты рамы. Кусок рамы аккуратно выпилен. «Коллеги всерьез поработали»,— подумал Фризе. На раме, на битом стекле, на бетоне балкона виднелись бурые пятна крови. Метрах в тридцати от дома проходила дорога. Территория участка была отгорожена высоким — метра два, не меньше — забором. В заборе — калитка с крепкими засовами.

Фризе опустил скатерть, повернулся к Мавриной. Она сидела на диване под портретом мужа.

— Отсюда я стреляла. Навскидку. Я кажусь вам циничной?

— Вы закрыли на ночь калитку? — оставив без внимания ее вопрос, спросил следователь.

— Конечно. И вечером калитка была заперта. Но замки и калитки — для честных людей.

— В какой комнате умер ваш супруг?

— Вот здесь.— Алина Максимовна протянула руку и осторожно дотронулась до массивного кожаного кресла.— Когда я вошла, подумала, что он задремал. Алеша любил сидеть в этом кресле, смотреть в окно. Ночью перед домом горит фонарь, сосны в снегу. Фантастическое зрелище.

Фризе слушал, не перебивая.

— Я постелила на диване и подошла к нему.— Алина Максимовна закрыла глаза ладонью, но тут же опустила руку.— Он был еще теплый. И вы не поверите — улыбался.

Фризе рассеянно разглядывал корешки книг, бронзовые статуэтки на многочисленных столиках и тумбочках. Потом достал из кармана визитную карточку и, секунду поколебавшись, приписал на ней свой домашний телефон.

— Алина Максимовна, я вам и так надоел, но если будет что-то новое, позвоните.

— Обязательно позвоню, Владимир Петрович.

«Даже не спросила, каких новостей я от нее жду»,— думал Фризе, выходя из дома. Он внимательно осмотрел калитку, прошел вдоль зеленого забора: никаких свидетельств того, что кто-то недавно перелезал через него. Ровная цепочка неторопливых следов по периметру участка говорила о том, что оперативники, приезжавшие на происшествие, знали свое дело. Стоя у забора, Фризе внимательно оглядел фасад дачи. На балкон можно было забраться по густо разросшимся веткам дикого винограда. Он решил проверить свое предположение и пошел к дому напрямик, по снежной целине. И под балконом поддал ногой какую-то банку, запорошенную снегом. Это оказалась банка из-под пива «Туборг». Фризе постоял минуту в задумчивости — по закону ему следовало найти сейчас понятых и в их присутствии изъять банку, как вещественное доказательство. Иначе она не может фигурировать в суде, как подтверждение того, что и банку отравленного пива санитар Уткин мог взять в доме Мавриных. Фризе усмехнулся. Это доказательство для людей без воображения. Любой умный человек сможет найти десяток убедительных причин, чтобы вызвать к нему недоверие. Заявит, например, что я подкинул банку и только после этого пригласил понятых. И еще — Владимиру совсем не хотелось до поры до времени посвящать хозяйку дачи в свое открытие. Поэтому он достал из кейса конверт и осторожно упаковал в него банку.

Со станции Владимир позвонил Мавриной. Номер был долго занят — Фризе даже пропустил одну электричку,— наконец, спокойный голос произнес «да».

— Алина Максимовна, надоевший вам следователь Фризе.

— Слушаю, Владимир Петрович. Вы что-то забыли спросить?

«А она даже запомнила мое имя»,— усмехнулся Фризе.

— Забыл, Алина Максимовна, не сердитесь. Ваш супруг пил датское пиво? Баночное, «Туборг»?

— Какой странный вопрос! — в голосе Мавриной не было недовольства, только удивление.— Алеша не пил ни датское, ни жигулевское. Нет, нет, в нашем доме пиво исключалось.

— Она красива? — спросил прокурор, когда Владимир зашел к нему на следующий день, чтобы доложить о поездке в Переделкино.

— Хорошо ухоженная московская дамочка.— Фризе пожал плечами и почувствовал, что краснеет.— Лет сорока.

— Ого! А Маврин праздновал семидесятипятилетие.— Олег Михайлович взял со стола «Литературку», где был напечатан некролог.— Породистое лицо. Наверное, от женщин не было отбоя?

— Алина Максимовна его вторая жена, первая умерла.

— Хотел бы я знать, что у нее на уме?

Фризе удивленно посмотрел на шефа:

— Зачем?

— Если молодая, красивая женщина, подразумевается, убитая горем, без раздумья палит из ружья в человека, тут в пору задуматься.

— Палит ночью! В вора, который лезет в окно.

— Так-то оно так…— с сомнением сказал прокурор.— Но даже не каждый мужик на это решится. А тут — интеллигентная дамочка! Хорошо бы, все-таки, выяснить, что она собой представляет.

— Самое большее, на что мы можем рассчитывать,— узнать мнение об Алине Максимовне ее друзей и знакомых.

— Опять ты за свое!

— На том стоим,— самодовольно ухмыльнулся Фризе и с горячностью продолжал: — Олег Михайлович, мы ведь живем не своими представлениями об окружающей действительности, а тем, что думают о ней посторонние, иногда даже чуждые нам по взглядам люди: знакомые, газетчики, обозреватели телевидения, ученые.

Прокурор вздохнул.

— И политические деятели! — продолжал Фризе.— К сожалению, очень часто — люди ограниченные и глупые.

— Ладно, ладно! Чтобы разузнать о Мавриной, не надо обращаться к политическим деятелям.

— Это к слову,— нахмурился Фризе. Он был недоволен, что позволил себе погорячиться. В последнее время он вдруг решил, что его характер излишне эмоционален для следователя и пытался приучить себя быть бесстрастным. Правда, пока без особых успехов.— Меня самого Алина Максимовна очень интересует. Особенно после ее заявления, что в их доме никогда не бывает пива.

— Ты эту банку из-под пива изъял с понятыми?

— Нет,— беспечно ответил Фризе.— Сунул в кейс и отвез в институт судебных экспертиз. Результат — никаких ядов, никакой химии.

— Так! А если бы там обнаружили следы яда? Ни один судья не признал бы твою банку уликой!

— Олег Михайлович…— начал Фризе. Но прокурор перебил его:

— Не хочу слушать твои оправдания и байки про интуицию! Был бы ты стажером…

Зазвонил телефон, и прокурор снял трубку, не досказав, что бы произошло, будь Фризе стажером. Но Владимир давно усвоил урок и мог повторить, разбуди его даже среди ночи: будь Фризе стажером, прокурор записал бы ему в характеристику: «Условно годен только для работы в нотариальной конторе». Конторой Олег Михайлович пугал стажеров, как старая нянька пугает ребенка милицией. «Не доешь кашу — позову милиционера».

Владимир Фризе появился в прокуратуре пять лет назад. Он закончил юрфак, был оставлен в аспирантуре, защитился за два года, но на этом его научная карьера закончилась. В огромном городе просто не нашлось вакансии для свежеиспеченного кандидата юридических наук.

Получасовой разговор Фризе с районным прокурором укрепил последнего в твердом намерении: этого дылду, несмотря на предписание из Генеральной прокуратуры, он уволит, как только закончится испытательный срок. Резонов к тому прокурору виделось много: неудавшийся ученый. Насколько помнил, ни один из них не стал хорошим практиком. Слишком длинный. Прокурор не мог вспомнить такого высокого работника прокуратуры. Игорь Иванович Карпец? Но он — директор института, профессор. Профессорство Карпеца как бы подтвердило в глазах прокурора непригодность Фризе для практической работы. Он понимал уязвимость этого довода, но отказываться от него не хотел.

И третье, конечно же, самое главное,— Фризе, новоиспеченный следователь районной прокуратуры с испытательным сроком, попросил прокурора чуть ли не в ультимативной форме принять к сведению, что в отпуск он всегда ходит в сентябре. Только в сентябре!

— У нас в прокуратуре такая нагрузка, что иногда по два года не вырваться,— прокурор даже не успел рассердиться, выслушав ультиматум. Только рассмеялся не в силах скрыть своего изумления.

— Постараюсь со всеми делами справляться вовремя,— спокойно, никак не среагировав на смех начальства, объявил Фризе.

— А-а! — тут уже у прокурора, обычно быстрого на слово, не нашлось достойного ответа. Он встал, протянул следователю руку:

— Желаю.— И повторил еще раз: — Желаю!

Скоро даже в городской прокуратуре узнали, что превыше всех благ на свете Фризе ценит отпуск в сентябре. Коллеги ломали головы: почему именно в сентябре? Убирает урожай у себя в огороде? Участвует в каких-нибудь традиционных соревнованиях? Вон какой длинный, наверное, баскетболист. А может быть, проходит курс лечения? Цветущий внешний вид не гарантирует стопроцентного здоровья. А помощник прокурора Виктор Андреев убежденно заявил в присутствии нескольких сотрудников: «Да алкоголик он, но цивилизованный. Забульбенивает только раз в году, но пьет всегда в сентябре. Осенняя ипохондрия. Это бывает…» С Андреевым не согласились, но к новичку приглядывались внимательно.