Девушка, которую не помнят. - Елисеева Валентина

Алеся не рискнула улечься спать на сеновале рядом с обкраденной избой и двинулась обходить село, заставляя просыпаться и зло лаять цепных псов, а особо ретивых селян выскакивать из домов с каким-то оружием в руках со словами: «Никак, лисы пожаловали, опять на курятник нацелились, воровки!»

На другом краю села нашлось нежилое помещение, источавшее такие аппетитные запахи свежих булок и хлеба, что у голодающей вторые сутки Алеси сжался несчастный желудок, и она жадно сглотнула, в напрасной надежде подергав ручку входной двери. Пекарня была крепко заперта на засов с висячим замком, а бить окошки, чтобы пробраться внутрь, было крайне неразумно: хозяева утром обязательно позвали бы стражу, и те пустили бы собак по свежим следам незадачливой начинающей воровки. Побродив вокруг пекарни, Алеся устроилась на ночлег в соседнем сарае, где в углу было навалено сено, а вдоль стен стояли во множестве деревянные подносы для хлебов и железные противни. Алеся вырыла в сене глубокую яму, застелила ее своей курткой, укрылась свитером, чтобы меньше кололо сено, и заснула, мечтая о кусочке мягкого горячего хлеба, желательно — намазанного толстым слоем подтаивающего сливочного маслица, пропитывающего ароматными каплями теплую краюху.

Проснулась она во власти того же неотвязного видения, подкрепленного настоящими ароматами пекущегося хлеба: за стеной сарая слышались стуки дверей и печных заслонок, бренчала кухонная утварь, стучали ножи и скалки — в пекарне начался рабочий день, хоть утреннее небо только-только озарилось розово-сиреневой полоской рассвета.

«Надо на что-то решаться, а то с голоду помру, — уселась на сене Алеся, по мере возможности расчесывая пальцами спутавшиеся волосы, заплетая их в подобие косы, пряча под платок. — Удивительно, но в создавшейся ситуации мне пока остается только одно: опять использовать мое уникальное свойство быстро забываться, то самое, что в сердцах проклинала всю прошлую жизнь».

Опять свернув в тугой узел свои пожитки и держа их на шарфе за спиной, она скрылась за стогом сена и притаилась у стены сарая, смотря в щелку в этой стене, сбитой из необрезных досок. Пышнотелая служанка сновала с ведрами от двери пекарни до колодца во дворе, тучный мужик в огромном фартуке разгружал с телеги большие мешки, покрытые мелкой белой пылью, видимо — мукой.

«Конечно, мукой, не героином же, чай ты не в современный мир попала», — хмыкнула про себя Алеся, наблюдая, как мужик взваливает очередной мешок на спину молодого дюжего парня и тот тащит груз в двери пекарни, которые Алеся видела только наполовину.

На глазах Алеси с лежащей в телеге груды было снято пять мешков, после чего из пекарни вышел толстый лысый дядька, тоже в фартуке, и отсчитал мельнику несколько звякнувших монет. Тот кивнул, кликнул своего помощника, мило ворковавшего с пышнотелой служаночкой, и уехал на своей телеге вдаль по дороге, наполнив округу стуком колес и копыт коня. Служанка, лишившись кавалера, отправилась вновь к колодцу, а хозяин пекарни, завязав на поясе мешок с деньгами, крикнул ей вдогонку:

— Валька, за опарой следи, если убежит — прибью тебя, дурищу неповоротливую! Я скоро буду.

Служанка согласно гугукнула в ответ и заскрипела воротом, опуская в колодец пустое грохочущее ведро на толстой цепи. Так, раз служанке велели и с водой успевать и за тестом следить, то больше никого в пекарне нет. Уловив момент, когда девица наклонилась над колодцем, Алеся тихо выскочила из сарая и прошмыгнула в двери пекарни. Запрещая себе отвлекаться на порубленную капусту на столе (овощ не был копией земного, но магически встроенный в память Алеси переводчик именовал его именно так) и большой кусок отварного мяса в миске, она огляделась.

Пекарня была небольшой, всего на три печки, в которых сейчас весело трещали дрова. Все окна и дверь были открыты нараспашку, чтобы жар от печей вытягивало на улицу, на полу стояли чаны с опарой, а на столах — разделанное на куски подходящее сдобное тесто — видно, для пирогов с начинкой. В самой пекарне спрятаться было негде, но слева от входа Алеся приметила еще одну дверь, полускрытую деревянными стеллажами с поддонами. За этой дверью оказался небольшой чулан, в котором стояло несколько тазов с булками и хлебом. Услышав приближающиеся тяжелые шаги и плещущуюся в ведрах воду, Алеся прошмыгнула в чулан и прикрыла дверь, не закрывая ее до конца: так в комнатушку пробивался луч света и хорошо было слышно все, что происходит в пекарне. И пока служанка переливала воду в большую бочку, Алеся впилась зубами в белый батон, выхваченный из ближайшего таза. Вкуснота!

Пока девица совершала очередное паломничество к колодцу, Алеся умыкнула из большой стопки разнообразной утвари кувшин и наполнила его водой из бочки. Отрезала кусок вареного мяса с краю и перевернула мясо вниз, так чтобы свежий срез не сразу бросился в глаза, а успел потемнеть, как остальной кусок, после чего сытно позавтракала в своем чулане и запаслась провизией на будущее, сложив полтора десятка булок в найденный в чулане холщовый мешок. В тот же мешок кинула и узел с одеждой. За это время служанка перестала бродить с ведрами, а принялась вымешивать тесто в чанах и жарить капусту в широкой глубокой сковороде. Вернувшийся хозяин принес таз со свежим творогом и принялся раскатывать куски теста, формируя из него большие круглые ватрушки и выкладывая их на противни, попутно говоря:

— После обеда Никос со свинарника за вчерашним хлебом забежит, не забудь как следует пересчитать деньги и смотри внимательней, чтобы все тазы в чулане освободила, а не как в прошлый раз! Мне недосуг разбираться потом, почему обещано было три мешка хлеба, а отдано только два.

Алеся опасливо покосилась на ополовиненный ею первый таз. Этот хлеб предназначался поросятам, поскольку он вчерашний? Хорошо живут в этом мире, раз суточный хлеб идет только в свинарники на корм! В Петербургских магазинах и недельной давности булки покупаются и ничего — срок годности еще не считается истекшим. М-да, поросячью пайку она заметно уменьшила… Надо бежать отсюда, пока не заметили, и что-нибудь придумать, чтоб охране о пропаже хлеба не сообщили.

Пока она ломала голову над извечным вопросом «что делать», в пекарню явились жена и две дочери хозяина, споро принявшиеся месить тесто и формировать его, а спустя час уже вытащили из печей первые готовые батоны белого хлеба и караваи черного, шумно задвигав поддонами у самой головы Алеси, выгружая выпечку на стеллажи у чулана.

— Валька, поворачивайся! Нам через четыре часа надо в город три сотни булок, пять сотен буханок черного хлеба и пятьдесят ватрушек отгрузить! — рявкнул хозяин пекарни, стоило служанке чуть замешкаться у стеллажей.

За стеной чулана опять забренчали и застучали, а Алеся умяла еще одну булку, размышляя:

«В маленьком селе, где всяк друг друга знает, мне не скрыться. Надо двигаться к городу и смешаться с его безликими толпами, это единственный вариант не попасться в лапы ищеек Хальера. Как осуществить этот ''гениальный'' план?»

Время двигалось к полудню. Судя по репликам за стеной, в пекарне успели управиться с городским заказом и уже не спеша пекли пироги и булки для местного населения, которое тонким ручейком текло за выпечкой к завтраку, а чуть позже — к обеду. Вот и семья хозяина ушла на обед, велев несчастной служанке пополнить бочку водой и перемыть кучу чанов и противней.

— Пироги с мясом есть не смей, бери с капустой и вареньем и не больше двух штук, а то из жалованья вычту, — напутствовал хозяин, уходя домой, и Алеся посочувствовала девушке. Как она умудрилась так располнеть при столь тяжелой работе и скудном питании?

Ответ нашелся быстро, когда девица доела второй разрешенный пирог и распахнула дверь чулана, протягивая руку к вчерашнему хлебу… да так и застыв с открытым ртом, уставившись на растерявшуюся от неожиданности Алесю.

К счастью Алеси, она очнулась первой. Шустро дернув на себя девицу, она прорычала со всей накопившейся злостью:

— Хоть слово вякнешь — магией сожгу, понятно?!