Придурки, или Урок драматического искусства (сборник) - Виктор Левашов

ФРОЛОВА. Да.

ШКОЛЬНИКОВ. Имеет сына двенадцати лет, который в настоящее время находится в специнтернате в Тюменской области.

ФРОЛОВА. Он еще там?

ШКОЛЬНИКОВ. Будьте внимательней. Я прочитал: в настоящее время. С отцом, Рейном Ю.И., работающим заместителем наркома…

ФРОЛОВА. Он уже замнаркома?

ШКОЛЬНИКОВ. Лариса Юрьевна, вопросы задаю я.

ФРОЛОВА. Извините.

ШКОЛЬНИКОВ. …родственных отношений не поддерживает и в переписке не состоит.

ФРОЛОВА. Да. Он от меня отказался.

ШКОЛЬНИКОВ. Почему?

ФРОЛОВА. Потому что я не отказалась от мужа. Можно закурить?

ШКОЛЬНИКОВ. Курите.

Фролова закуривает. Входит СПИВАК.

СПИВАК. Мужчина курит, женщина пишет – контора. Женщина курит, мужчина пишет – допрос. (На укоризненный взгляд Школьникова.) Опять забылся? Полный склероз. (Проходит на сцену, где продолжается репетиция.)

ШКОЛЬНИКОВ. Ваш муж, Фролов А.Д., по профессии художник, был осужден 10 марта 1940 года по статье 58-КРТД за контрреволюционную террористическую деятельность.

ФРОЛОВА. Да.

ШКОЛЬНИКОВ. Вам сообщили приговор Особого совещания?

ФРОЛОВА. Да. Десять лет без права переписки. Это допрос?

ШКОЛЬНИКОВ. После ареста и осуждения мужа формальную родственную связь с ним вы не прервали и своим правом расторгнуть брак не воспользовались.

ФРОЛОВА. Да.

ШКОЛЬНИКОВ. Почему? Вы его очень любили?

ФРОЛОВА. Когда-то любила. Было в нем что-то. Он не думал о куске хлеба, никогда не знал, есть ли у него деньги. Мне это нравилось. А в последние годы… Если бы его не забрали, мы бы разошлись.

ШКОЛЬНИКОВ. Это – очень важно. Вы собирались разойтись с мужем, потому что осуждали его деятельность? Вы не замешаны, это доказано. Но вы могли о ней догадываться.

ФРОЛОВА. Да какая там деятельность! Бред свинячий.

ШКОЛЬНИКОВ. Вы… не доверяете органам?

ФРОЛОВА. Конечно, не доверяю.

ШКОЛЬНИКОВ. Вы… вы хотите сказать, что не верите в правильность приговора?

ФРОЛОВА. Конечно, не верю. Легче доказать, что я заслана с Луны.

ШКОЛЬНИКОВ. Знаете, а на это похоже. Только не засланы, а свалились.

ФРОЛОВА. И это ближе к правде, чем то, что он террорист. Контрреволюционный террорист! Господи! Да он был кто угодно: бабник, трепло, гений, бездарный мазила, пьяница. Но только не террорист. Ни к какой деятельности он вообще не был способен. Нашли террориста!.. Да сядьте вы, Петр Федорович, что вы бегаете?

ШКОЛЬНИКОВ. А чем же, по-вашему, вызван т а к о й приговор? Вы ведь знаете, что э т о значит?

ФРОЛОВА. Сначала не знала. Потом объяснили. В Бутырке. Значит, не подписал. (Школьников молчит.) Ну, не заложил никого. (Школьников молчит.) Я уж не знаю, как вам и объяснить. Виновным себя не признал. Подписал бы всё, получил бы десятку. Как все нормальные люди. Это мне тоже потом объяснили.

ШКОЛЬНИКОВ. Поговорим о другом. Вы сказали, что в последние годы не любили мужа. Я вас правильно понял?

ФРОЛОВА. Я его ненавидела! Я бывала в театре по пятнадцать часов. Когда после репетиций был спектакль, отец присылал за мной машину. Потому что у меня не было сил идти. Дома я находила полный развал, каких-то художниц в моих халатах, какие-то гении спали носом в селедочницах с окурками. Я была готова его убить. Хорошо, сына можно было оставлять у бабушки.

ШКОЛЬНИКОВ. Но можно же было оформить развод и после его ареста?

ФРОЛОВА. После ареста? Когда в жизни у него осталась лишь я?

ШКОЛЬНИКОВ. Ну, а… потом?

ФРОЛОВА. Потом? Тем более. (Пауза.) Вы в самом деле не понимаете?

ШКОЛЬНИКОВ. Но вы же должны были подумать, пусть не о себе – о сыне!

ФРОЛОВА. О нем я и думала. Поверьте, только о нем. Как бы потом смотрела ему в глаза?

ШКОЛЬНИКОВ. Сыну?

ФРОЛОВА. И сыну. И его отцу, моему мужу.

ШКОЛЬНИКОВ. Но ведь десять лет без права переписки – это…

ФРОЛОВА. Ну да, расстрел. Я же вам сказала, что знаю.

Пауза.

ШКОЛЬНИКОВ. Вы верите в другую жизнь?

ФРОЛОВА. Конечно. А как же можно в нее не верить? Как можно допустить, что это и есть жизнь? Это не жизнь. Все перепуталось. Раньше жизнь давалось человеку как испытание. А потом наступал ад или рай. Сейчас сначала идет ад, и если человек остался в нем человеком, он награждается жизнью.

ШКОЛЬНИКОВ (с иронией). Райской?

ФРОЛОВА. Нет, обыкновенной. Самой обыкновенной. Это и есть рай. Мы не умели ценить жизнь. Нет, не умели. За это и платим.

ШКОЛЬНИКОВ. Мы?

ФРОЛОВА. И вы. Конечно, и вы. У вас – жизнь? Да у вас хуже, чем ад. И нет даже надежды на освобождение. Разве вы не поняли еще, почему вас так тянет к нам? Да потому что в этом сарае есть то, чего вы лишены изначально.

ШКОЛЬНИКОВ. Я знаю, что это. Искусство.

ФРОЛОВА. А это и есть свобода.

Пауза.

ШКОЛЬНИКОВ. Продолжим. Можете ли вы сообщить какие-либо сведения, касающиеся контрреволюционной, антисоветской или любой другой враждебной деятельности бывшего художественного руководителя вашего театра Сундукова?

ФРОЛОВА. Нет.

ШКОЛЬНИКОВ (пишет). «Нет»… Вел ли Сундуков с вами или при вас какие-либо разговоры, которые свидетельствовали бы о его антисоветских настроениях?

ФРОЛОВА. Нет.

ШКОЛЬНИКОВ. «Нет»… Известно ли вам о таких разговорах от третьих лиц?

ФРОЛОВА. Нет.

ШКОЛЬНИКОВ. «Нет»… Лариса Юрьевна, а теперь – самое главное. Вы много лет работали с Сундуковым, играли в его спектаклях, были своим человеком в его доме. Припомните: вырывались же у него какие-то шутки, анекдоты, сомнительные замечания. Вроде того, что сознание – жалкий раб обстоятельств. Заметьте, я не спрашиваю ни о чем серьезном. Таком, как «вся страна – лагерь». Что-нибудь брошенное мимоходом, вскользь, какой-нибудь парадокс… Можете вспомнить?

ФРОЛОВА. Нет.

ШКОЛЬНИКОВ. Поверьте, я хочу вам помочь. Ваш талант – это редчайший алмаз. Он принадлежит не только вам. Он – национальное достояние. Вы должны вернуться на большую сцену. Должны своим талантом служить народу. Обжигать, потрясать, согревать сердца и души советских людей. Они выстояли в этой страшной войне. Они спасли мир от фашистской чумы. И сейчас, как никогда, ваш талант нужен им. Мне не суждено стать артистом. Я так и останусь более или менее способным любителем. Но я никогда себе не прощу, если не сделаю все, чтобы сохранить для советского искусства вас – легендарную Ларису Рейн!.. Вы верите мне?

ФРОЛОВА. Спасибо, голубчик. Да, верю.

ШКОЛЬНИКОВ. Так помогите же мне! Вспомните хотя бы мелочь, ерунду. Сундукову это не повредит, ему уже ничего не повредит, а вам поможет. Это будет знак вашей искренности, готовности помочь следствию. Понимаете?

ФРОЛОВА. Да. Но… Нет, ничего не могу вспомнить.

ШКОЛЬНИКОВ. Не можете или не хотите?

ФРОЛОВА. Не могу.

ШКОЛЬНИКОВ. Что ж, пишите: «С моих слов записано верно». И распишитесь.

ФРОЛОВА (расписавшись). Что все это значит?

ШКОЛЬНИКОВ. Четыре месяца назад на вас поступил запрос. Из Москвы. Поскольку запрос был на Рейн, мы ответили, что такой среди нашего контингента нет. Теперь я допросил вас. Протокол перешлем в Москву. И они сами будут решать, сказали вы правду или вас нужно вызвать для следствия.

ФРОЛОВА. Я же знала! Знала! Не нужно было сюда идти! Знала!

ШКОЛЬНИКОВ. Вас нашли бы и под фамилией Фролова. Чуть раньше или чуть позже. У нас это дело поставлено четко.

ФРОЛОВА. Что, что я могу рассказать им о Сундукове?! Я не видела его пять лет! Я не знаю о нем ничего, кроме того, что он арестован!

ШКОЛЬНИКОВ. А это вы откуда знаете? Я сам узнал только из запроса.

ФРОЛОВА. Знаю… Просто знаю и все.

ШКОЛЬНИКОВ. Не устаю поражаться. У нас эта служба – по последнему, как говорится, слову. Но мне иногда кажется, что у вас – лучше.

ФРОЛОВА. Для вас это служба. А для нас – жизнь. На вас работает один из тысячи… Ну, из ста. Из десяти? Пусть так. Но остальные-то девять – на нас!.. Кажется, я что-то не то говорю. Петр Федорович, голубчик, помогите мне, я ничего не знаю, я ничего не хочу знать!

ШКОЛЬНИКОВ. Да чего вы боитесь? Если вы ни к чему не причастны, вам нечего бояться. А я верю, что не причастны.

ФРОЛОВА. Правда? Вы так думаете?

ШКОЛЬНИКОВ. Я – да. Но если взглянуть на этот протокол со стороны… С мужем, осужденным как враг народа, не развелась. О Сундукове не хочет вспомнить даже мелочи. Только не говорите мне, что ничего не слышали. Он что, из другого теста, чем наш Ефим Григорьевич?

ФРОЛОВА. Не из другого. Еще и как не из другого. Из такого не из другого!

ШКОЛЬНИКОВ. Вот видите. Да из того, что наговорил наш мэтр за последнее время, три дела при желании можно сделать.

ФРОЛОВА. Четыре. Четвертое – на вас. Не пресекли. Попустительствовали. Не приняли мер. Вы ведь тоже… с огнем играете.

ШКОЛЬНИКОВ. Подумайте лучше о себе. Вот как давайте сделаем. Дополним протокол. Примерно следующим… (Пишет.) «Находясь… как актриса… длительное время в тесном общении с обвиняемым Сундуковым… я не могла не слышать его многочисленных высказываний… на различные темы…» «Я допускаю, что среди этих высказываний…» Нет, лучше так: «Часть этих высказываний… могла носить… с точки зрения оценки советской действительности характер…» Враждебный?