Самая крупная победа - Виктор Пушкин

— Не бывает, не бывает, а я слыхала…

В эту самую минуту дверь вдруг отворилась и в комнату с шумом ворвался Сева.

— Ой, опять забыл постучаться! — заметив мать, растерянно остановился он, а потом увидел, что его никто не ругает, спросил, жалобно глядя на меня круглыми глазами: — Уже едешь, да? Возьми и меня с собой.

«Ни за что!» — отводя от него взгляд, подумал я и с надеждой посмотрел на мать, которая, словно поняв меня, торопливо сказала:

— Ни в коем случае! Ни в коем случае! Ты сначала пойди и спросись у своей мамы. Вот если она разрешит, тогда еще…

— Да разрешит! — уверенно воскликнул Сева и умчался.

Я покосился на разложенные на обеденном столе тетради и учебники — не все успел выучить! — бросил взгляд на часы.

— Ну что ж, мам, тогда я поеду, а? — сказал я, хотя до начала тренировки было добрых три часа.

— А уроки все сделал?

— Чего? — Я всегда переспрашивал, когда не знал, что ответить сразу. — Да вообще-то немножечко осталось. Но я… я, честное пионерское, приеду и обязательно доделаю, ладно?

— Ну хорошо, — согласилась она.

В дверь громко постучали. И в комнату вместе с Севой, у которого было нахмуренное лицо и красные глаза, вошла его мать. Ее во дворе звали не по имени, а по фамилии: «Денежкина». Такая толстая, маленькая и ужасно крикливая тетя. Она строго спросила меня, где то место, куда мы собираемся пойти.

Сразу смекнув, в чем мое спасение, я расписал как мог страшнее, сколько нужно ехать, сколько потом идти — два раза улицу переходить! И она, ахнув, сразу же заругалась на Севу, что он вечно выдумывает всякие глупости, что ему так далеко от дома заезжать нельзя, но что уж если ему очень хочется, то он может проводить меня до метро.

— Да неужели же поближе таких кружков нету? — с возмущением обратилась она ко мне, будто я был виноват, что Дворец спорта находился так далеко от нас.

— Нету… — не зная точно, есть или нет (хотя потом оказалось — сколько хочешь!), ответил я и торопливо крикнул: — Ну, я поехал, ма! — и шагнул к двери.

— Нет, нет, пальто! — взглянув в окно, засуетилась она.

Пришлось подчиниться. Надев пальто и боясь, как бы мать не передумала, я толкнул Севу за дверь и сам юркнул вслед за ним.

Да ты не горюй, — по-мужски, без всяких там сюсюканий утешил его, когда мы вошли в метро и направились к кассе, чтобы разменять для автомата на пятачки гривенник. — Я тебе все буду показывать, что сам узнаю. Так что через неделю-другую мы с Митькой и рассчитаемся, понял?

— Угу, — уныло кивнул Сева. — Только ты как следует все учи! — сказал он мне вслед, когда я, сунув в автомат монету, уже пошел к эскалатору.

— Ладно, не бойся! Буду как следует! — крикнул я, встал на бегущую из-под пола ленту и сразу же ощутил, как все постороннее отодвигается в сторону.

Снова увидел зал, крепких, загорелых ребят в боксерских перчатках. И это все было не страшно. Но вот когда представлял себе, что эти самые пухлые рукавицы надевают на меня и приказывают мне выйти за белые канаты, то по спине сразу пробегал холодок. Ой, только бы не сдрейфить, если заставят!

У выхода я увидел Мишку. Оказывается, в одном поезде ехали. Он был без пальто и без кепки, а в руках горделиво держал старенький, с ржавыми уголками чемоданчик, который мне показался великолепным.

— Подписал отец, да? — подавляя зависть, радостно воскликнул я, тиская его шершавую руку.

— Ага! Мать только на кухню вышла, он чик-чик — и все в порядке. Говорит: «Не бойся, я не скажу». Матери объяснили, что в хоровой кружок!

Дорога до дворца на этот раз показалась мне совсем не длинной. Мы разговаривали о всяких пустяках, но я все равно видел, что и Мишка никак не может отделаться от мыслей, которые ни на минуту не отпускали меня самого.

Когда мы дошли почти до самого дворца, Мишка, взглянув на часы, удивился:

— Вот так да! Так медленно шли, и все равно еще два часа ждать!

Швейцар, как и в первый раз, строго спросил, непризнавая нас:

— А вы куда? Баловаться явились?

— Нет! — гордо возразил Мишка и выхватил из кармана анкету. — Мы на бокс!

Оказалось, что так рано приехали не мы одни. В пустынном и тускло освещенном фойе с двумя огромными картинами и множеством вымпелов различных спортивных обществ против двери боксерского зала стояли все те же ребята. Были среди них Верблюд и Ерема. Я издалека заметил их и указал глазами Мишке.

— Ничего-ничего, тренер все равно выгонит! — недобро проговорил он.

Из двери борцовского зала вышли ребята в трико и высоких ботинках и молча стали подниматься по лестнице наверх — наверно, в кабинет врача. Все они были толстоногие, мускулистые и для солидности оттопыривали локти.

— Видал? — прошептал Мишка. — А такие же, как и мы, пацаны! Верно?

Я кивнул.

— У кого часы есть? — хмуро спросил Ерема. — Много осталось-то?

Аккуратный блондинчик, отодвинув рукав, посмотрел на часы.

— Почти что два часа… — срывающимся голосом ответил он. И я понял, что он волнуется, и от этого мне стало почему-то немного легче.

— Чего ж делать-то? — тупо спросил, ни к кому не обращаясь, Верблюд.

— А пойдемте посмотрим, что там? — предложил Мишка и указал на приоткрытую дверь борцовского зала.

Вначале я, как ни тянулся, ничего не видел. Но Мишка спросил: «Да где ты там? Иди сюда!» — и пропустил меня вперед.

На синем толстенном ковре — потом я узнал, что это были обыкновенные матрацы, накрытые сверху байковой покрышкой, — боролись ребята. И как боролись! Как настоящие! Изо всех сил старались друг друга к ковру лопатками припечатать. В первый раз я видел все так близко. У нас в парке вообще-то выступали борцы летом, да там столько народищу вокруг, разве все увидишь.

— Ты только погляди, какие у них мускулищи! — толкнув меня локтем в бок, восхищенно шептал Мишка. — А такие же, как и мы, пацаны!

Это ему больше всего нравилось.

Я молча кивнул, не отрывая глаз от борцов. Один загорелый вдруг попятился-попятился и, падая, ловко бросил партнера через себя, а сам, по-кошачьи извернувшись, оказался на нем и стал переворачивать его на спину. Но не тут-то было. Тот вдруг вывернулся и упруго встал на мостик: уперся головой и пятками в ковер, а сам дугой выгнулся.

— Вот это да! — прошептал Мишка. — У меня бы сразу же шея отломилась. Ты смотри-смотри: закопченный на него весь навалился, и все равно ничего!

Верно, и я видел, что загорелый ничего не может. Да что там! Его противник, все так же стоя на голове, побежал-побежал вокруг по ковру ногами и неожиданно сам перекинулся на загорелого и стал его самого на спину переворачивать. Вот так номер!

Глядя на то, как у них все здорово получается, очень захотелось тоже выйти на ковер и самому вот так же побороться.

В другом зале, в котором пахло железом, стоял невообразимый грохот: два волосатых дяди надувались, по очереди тяжеленную штангу тягали. Подойдут, посмотрят-посмотрят на нее, как на врага, да ка-ак оторвут от пола и прямо над головой поднимут! Все мускулы так и вздуются! Потом постоят, подержат немного и на специальный помост, который из толстенных досок сделан, бросят так, что весь дворец трясется.

Рядом стояли еще помосты. И там тоже поднимали штанги, но у этих двух больше всего было на гриф колесиков надето, и поэтому мы на них смотрели.

— Да вы лучше вон куда поглядите! — прошептал блондинчик.

И я увидел, что в уголке, в сторонке ото всех, один низенький и широкий, как шкаф, гирей баловался: подкинет ее вверх и, хоть она в воздухе крутится, все равно точно за дужку схватит; подкинет — и опять преспокойненько подхватит. И все это так легко и просто, точно гиря была не настоящая, а поддельная, ну как у клоунов в цирке.

— Да липовая, липовая она у него! — прогудел Ерема. Верблюд поддакнул:

— Точно!

— А вы пробовали, да?! — оскорбленно обернулся к ним Мишка. — Вы сначала докажите, а так говорить каждый может.

— И докажем!

— Да ладно, что вы! — вмешался блондинчик. — Хотите, кое-что поинтереснее покажу? — И он повел нас по узенькой лестничке вверх.

Вскоре мы оказались на длинном балконе, под которым открылся огромный — больше нашего двора — гимнастический зал, в котором там и сям мелькали в воздухе ладные фигуры гимнастов и гимнасток. Одни смело крутились на турниках; другие ловко упражнялись на брусьях; третьи прыгали, будто играли в чехарду, через высоченных коней; четвертые, качаясь, бесстрашно выделывали разные штуки на кольцах.

А чуть в сторонке от них, на длинной дорожке, кувыркались акробаты. Ну, такие же — верно сказал Мишка, — как и мы, пацаны, а что вытворяли! И на руках стояли, и переднее и заднее сальто крутили, и колесом вокруг ходили.

Потом на одного дядю забралось сразу человек десять, все встали друг на друга, а он всех держит. Вот здорово! Какой силач! И не покачнулся. Я даже подумал: а не пойти ли лучше сюда. Да вспомнил, что нельзя: Рыжий-то!