Дом, в котором… не гаснет свеча - Катрина Гростин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Привет.
Тише чем прежде и без бывалой уверенности произнёс тот, моментально обратив несколько несносных пар бегающих глаз на себя.
— Привет-привет.
Поднялась Искра и подошла к нему, разглядывая его со всех сторон.
В тот же миг, ему стало не приятно и на какое-то время он пожалел, что не послушал свой здравый разум, а пошёл на поводу у какого-то типа, вылезшего из его мыслей и дурацких фантазий.
«Ещё раз увижу тебя — убью.»
На него смотрели всё те же ребята, всё те же знакомые, близкие ему когда-то люди, совершенно чужие сейчас. В глазах их просачивался интерес и фальшивое любопытство.
— Ну чего ты как не родной?
Он молча посмотрел на собеседника и сразу же отвёл взгляд в сторону, уставившись на обшарпанную стену старого здания, на котором были выведены неразборчивые слова.
Пройдя на своё привычное место, он наконец начал:
— Зачем звали?
— Как зачем?
Затаилось молчание. Ребята стали переглядываться, засыпая друг друга вопросами, которые они понимали даже и без слов.
— Я не понимаю для чего. Вроде, я ничего вам не должен, общение я с вами прекратил.
Он уже поднялся и собирался уходить, как вдруг, нежный и родной до боли голос произнёс слова, прошедшие сквозь всего его:
— Лёша, можно тебя на несколько секунд?
Он оглянулся, чтобы посмотреть на Искру. Та стояла, опустив глаза в землю, виновато подбивая почву, а потом просто сорвалась с места и убежала. Практически сразу, паренёк неосознанно двинулся за ней. Позади послышалось удивлённое перешёптывание остальных.
Запыхавшись, он наконец остановился не далеко от неё.
— Что-то важное?
— Да.
— Лёшка, слушай, поцелуй меня.
— С ума сошла?
— Нет.
— Искра, я на такое не соглашался.
Он смотрел на носы своих ботинок, ощущая как по щекам пробегается румянец.
Подсознательно, он хотел уйти, но что-то его всё-таки удерживало. Что-то не подвластное его силам и сознанию, что-то, что невозможно объяснить словами, холодная, леденящая рука легла на его плечо:
«Ты ей нужен.»
Эхом разнеслись эти три слова и тут же растворились в пространстве.
— Лёш, Лёша, Лёшечка. — точно, в бреду бормотала она, глядя в размытый горизонт, не имеющий своего конца. — Пойми, ты наконец, не по своей воле я это всё говорила, не по своей. Твоё увлечение музыкой что-то не вероятное, что-то чудесное, лёгкое и то, что выделяет тебя среди этой серой массы. Но не могу я сказать, поддержать тебя, не могу. Маму с работы попрут. Твои родители — обычные рабочие, им бояться нечего, а если мамочку уволят, для нас это будет трагедия, сам знаешь всю ситуацию.
Она осела на холодную траву, непослушные слёзы струями стекали по её пухлым щекам.
— Черт. Девчонки.
Проговорив себе под нос, он двинулся к ней. Снял с себя пиджак и уложил на землю, пригласительно указав на него взглядом. Та поняла его без лишних слов, а он слегка приобнял её рукой прижав к своей груди.
Она подняла на него голубые глаза, полные слёз и отчаяния, но одновременно гордости и какой-то радости и продолжительно выдохнула.
10 глава
Чистый лист бумаги, ручка и мёртвая тишина. В мыслях вертятся лишь несколько строк для чернового варианта и только. Обещание писать письма друг другу нарушать не хотелось, но слов подходящих так и не находилось.
Лёша откинулся на спинку стула и задумчиво тарабанил ручкой, отбивая ритм для новой песни. Гитара, висевшая на стене, его всё больше и больше манила его тем, чтобы он наконец принялся за наигрывание ещё незнакомых для него аккордов.
— Снова ничего в голову не лезет?
— Сукин сын, напугал.
— С каких пар ты стал у нас таким пугливым, кажется, что ещё несколько дней назад, кто-то корчил из себя величайшего героя.
Он призадумался, а перед глазами поплыли события прошедших дней…
Отец был на работе, а мама отошла, по своему обычаю «за солью к тёте Люде, буквально на пять минуточек», которые чудеснейшим образом перерастали в что-то невероятно тягучее, чаще всего на несколько часов, что сегодня, как никогда, могло сыграть в его пользу.
Из-за плохого поведения, «ветра в голове», не высокой успеваемости и многочисленных слухов, его гитару продали. Обида на родителей и мерзкое угрызение совести за свои выходки мучили его продолжительное время.
— Я верну тебя, обязательно верну.
Семь струн, обшарпанный корпус и множество воспоминаний покинули тело юноши в тот же час, когда и инструмент этот дом.
Лёша сидел на краю кровати, нервно перебирая пальцами, в томных размышлениях и наконец, набрал полную грудь воздуха, сжал волю в кулаки и двинулся из своей комнаты.
— Ну-с, здравствуй.
— Чего тебе?
Незнакомец сдвинулся с места и решительно шагнул в сторону паренька.
— Ничего, просто… Просто решил посмотреть, чем же занимается мой подопечный. Ох, Боже, за что мне выдали такого простофилю? Раньше были почётные художники, поэты, композиторы, которых Ты отправил в Ад. А ведь они были на много способней этого сопляка.
Отлучившись от своего монолога, тот перевёл глаза с высоты на юношу, с непониманием наблюдавшим за всем происходящим в помещении.
— Прости, завёлся.
На лице мелькнула острая ухмылка и тот смущённо почёсывал затылок.
— Так, давай сразу к делу: тебе что-то надо от меня?
— Вообще, да. Небольшая просьба: не ищи на свою задницу ещё больших приключений. Не забывай, что из-за тебя, проблемы возникают у меня. И вон там, — он вознёс руку с вытянутым пальцем, указывая куда-то в высь. — у меня не особо вырисовывается хорошая репутация.
— Буду делать всё по возможности.
— Возможность спасти меня ещё от парочки встрясок есть прямо сейчас.
— Но…
— Никаких «но». Ты меня понял?
— Слушай, кто ты вообще? Как тебя зовут? И почему я вообще должен думать о тебе и о твоих проколах на работе?..
— Стоп, стоп, стоп. Слишком много вопросов. Зовут меня Рамзес. Я твой защитник, считай меня чем-то, вроде своего ангела-хранителя. Думать обо мне ты не должен, но хоть какое-то чувство уважения и жалости должно в тебе пробудиться.
— С чего это вдруг?
— Ну, хотя бы, в знак благодарности за всё проделанную мною для тебя работу.
— Интересно как-то… А вообще, я просто теряю с тобой своё время. Извиняй, Рамз, я пойду.
— Вот же негодник. А ты знаешь, что воровать деньги, тем более собственных родителей, это мерзко.
— А ты знаешь, что лишать своего собственного ребёнка того, чем он живёт и чуть-ли не дышит это просто отвратительнее, чем мои настоящие действия?
