Хроника времён царя Бориса - Олег Попцов

Политические интриги, как правило, не решают проблемы, а лишь отчетливее обозначают факт её существования.

Время отпусков Президента перестало быть общей командой - отдыхаем. Наоборот, стоило Президенту отбыть в краткосрочный отпуск в Кисловодск или на Валдай, как тотчас политическая ситуация в стране накалялась. Вице-президент - порученец - к тому времени закусил удила. Время разговоров по душам между Президентом и его визави прошло. Конфликт шел по нарастающей.

Место человека № 2 как бы переместилось в пространстве. Не просто второй человек, а второй человек в Кремле. Стремительное сближение Президента с премьером, подчеркнутое доверием ему, высказанное не раз публично (к декабрю 1993 года Черномырдин отметит всего-навсего год своего премьерства), - все это отдавало неожиданностью. Для осторожного, недоверчивого Ельцина столь быстрое сближение не характерно. Президент, как правило, внимательно и долго присматривается, привыкает к новому лицу, но, поверив ему, так же долго отвыкает, не рвет с ним мгновенно, даже в том случае, когда понимает, что совершил ошибку.

Говорят, Черномырдин - особый случай. Не столь заметно различие возрастов. Схожее прошлое: один строитель, другой прокладывал газовые магистрали, а значит, тоже строил. Один тип характера: и тот, и другой жестковаты в общении, умеренны в страстях и эмоциях. Оба пришли в политику из нутра практики. Действительно, черт близких достаточно, чтобы сказать особый случай. И все-таки их особость в другом. Ощущая кремлевскую пустоту на месте вице-президента и невозможность без осложнений внутри существующей президентской и правительственной команды выделить своим расположением и доверием ещё одну фигуру (Президент обжегся на Владимире Шумейко), решив, что от добра добра не ищут, - премьер набирает, его образ более привычен согражданам, чем элитарный, улыбающийся Гайдар, - Президент остановил свой выбор на премьере. Поэтому, именно поэтому Черномырдин вовлекается в процесс подготовки новой Конституции. Иначе говоря, втягивается в дела политические, вообще-то чуждые сугубо исполнительной власти. Но Президент нацелен на решение своей задачи. Нужен человек № 2, необходим. То есть человек, слово которого закон, как если бы это было слово Президента. И никаких конфликтов с Конституцией. Новой Конституцией. Отчасти эти шаги можно считать вынужденными. Скамейка запасных в президентской команде невелика, если сказать честно, её почти нет.

Нелепость ситуации ещё состояла в том, что некое президентское вето на разрушительную деятельность вице-президента не имело конституционной силы. Президент и вице-президент избирались в одном пакете, и фамилию своего напарника будущий президент называл сам.

Президент - надежда демократии и угроза таковой, злоупотреби он своей немалой властью. И вся агрессия законодательной мысли направлена на человека, этой властью владеющего, а не высокого порученца, каковым, по сути, является вице-президент. Мыслилось просто: в одном строю пришли, в одном строю и покинут. Незначимое в своей самостоятельности угрозы не представляет. И, может, потому процедура ухода вице-президента с политической сцены в Конституции отсутствует. Об этом не думали, так как предположить подобное казалось немыслимым. И вот теперь, после признания Президента в своем недоверии Руцкому и нежелания последнего починиться законам той же офицерской чести, подать в отставку, а дальше жить так, как тебе Бог на душу положит: возглавить оппозицию, зачислить себя в фараоны или в будущие президенты, - все что угодно, но не цепляться за кабинет, харч, охрану, врача, достаток, потому как нежелание подать в отставку диктуется только этим. После всего перечисленного не хлопнуть дверью значит дать повод назвать себя человеком вне гордости. Сопровождая во всех публичных и скандальных протокольных действиях Хасбулатова и Зорькина, Руцкой становится их свитой. Смысл собственных дел, именуемых поручениями Президента, перестал существовать, а все другие можно счесть неконституционными, так как о них в Конституции ничего не сказано. Ситуация становится трагикомичной. Но, как человек непрофессиональный и самовозвеличенный, Руцкой переоценивал весомость материалов, которыми располагал. Ему казалось, что он наполняется значимостью этих документов, что у него в руках тот самый рычаг, при помощи которого он опрокинет любой авторитет. Его оппозиционность, а точнее, его крикливость в этой оппозиционности к Президенту, кураж политического скомороха поначалу возбуждали толпу. Однако очень скоро увлечение Руцким пошло на убыль. Люди начинали понимать, что, впадая в обвинительный раж, Руцкой бесконечно повторяет одну и ту же речь. И по своей сути он самый заурядный скандалист. И никакой борьбы с коррупцией он организовать не может, это понимали даже люди, его опекающие. Руцкой вызывал интерес, как вызывает его бузотер, но у него никогда не было авторитета, да и не могло быть. Из него буквально извергалось фанфаронство, хлестаковщина. Тем же, кто поставлял ему материалы, нужны были эти материалы только на момент наивысшей "точки кипения", как возбудитель страстей, не требующих никаких доказательств, а дающих эффект рухнувшей власти. В той, будущей власти отличительно значимой роли у него, по сути, нет. Им, превратившим его во временное знамя, не хотелось бы с ним расплачиваться, возвращать долг. Он должен, по их замыслу, "сгореть" сам, на огне собственной опереточности. Подай он сначала в отставку, хотя поезд уже ушел, он может сыграть спектакль уязвленной гордости. Он не вернет проигранного полностью, но хоть часть уважения к себе отстоит. Надо уметь "хлопнуть дверью" красиво. Ему, именно сейчас, заказан путь в армию, но в будущем, если вдруг... А почему нет?! Даже не став Президентом, он может рассчитывать на пост министра обороны в том, другом правительстве. Если учесть, что у него хватит ума исключить себя из президентского списка.

ПРЕДЧУВСТВИЕ ЗАКАТА

"Сейчас или никогда" - излюбленный лозунг предпереворотной поры во все времена от Римской империи до наших дней.

Столь же вечно утверждение: революцию, бунт замышляет и совершает политизированное меньшинство. Кстати, понятие демократии имеет греческое происхождение: демос - народ, в буквальном переводе - народовластие, что есть не более чем лукавое сокрытие истины - революцию совершает меньшинство. Оно же, меньшинство, управляет обществом, но не просто так, как зафиксированное меньшинство и признавшее себя меньшинством, а как бы от имени большинства. Весь смысл власти в этом уточнении - от имени кого? Когда меньшинство осознает, что удержать власть или сделать её более продуктивной нельзя, оно вспоминает о большинстве, которое призывает на помощь. Ельцин и его команда, настаивая на референдуме, попросту опробовали этот классический механизм, проверили его на практике. Межвластие, а правильнее будет сказать - двоевластие, не оставляло Президенту иного пути. Хотя, по справедливому утверждению экс-президента Франции Жискара д'Эстена, Президенту, избранному всенародно на шестилетний срок, обращаться к народу с вопросом: доверяет ли ему народ через два года, - достаточная политическая нелепость, сумасбродство политического игрока. Но это в условиях респектабельной французской демократии, а мы имеем дело с Россией, где любое социальное, политическое, экономическое потрясение претендует не просто на национальную окраску, а на обязательное подтверждение непредсказуемости русской души. В России все необходимое и очевидное совершается мучительно и трагически. Ельцин на референдуме пошел на "вы", пошел "с открытым забралом", он апеллировал к тем, от имени кого творил, осуществлял власть. Вообще это красиво звучит - обращаясь к своим политическим противникам, громогласно заявить: "Пусть нас рассудит народ!" Кстати, коммунисты и их нынешний лидер Зюганов, делегируя любой конфликт вниз, вытрясая из толпы вопли, призывающие к свержению власти, делают то же самое. Ощущение недостаточности сил для переворота заставляет их усиливать состояние смуты, вовлекать в драку большинство, вынуждая его "пострадать" в этой драке и, воспользовавшись энергией гнева, совершить замысел своего, ныне очевидного, коммунистического меньшинства. Почему Ельцин добивался референдума? Во-первых, потому, что всегда воспринимал себя не как лидера политического течения, а как лидера общества, толпы. Еще во времена своего большевистского прошлого свой бунт он осуществлял вроде бы как снизу, выступал в заводских цехах, на площадях от имени обиженной толпы. Это стало сутью и стилем Ельцина, причиной постоянных обвинений в популизме. Я помню его слова, сказанные на I съезде, сказанные в кулуарах. Речь шла о его избрании Председателем Верховного Совета. Разрабатывалась тактика - первый тур выборов не дал результатов. Встал вопрос о переговорах с лагерем политического противника, Иваном Полозковым. Цель очевидна - попытаться нащупать в одиозном окружении Ивана Полозкова слабые места и попытаться "перевербовать" сторонников Полозкова и отобрать хотя бы два-три десятка голосов. В тот момент 7-10 голосов могли склонить чашу весов в чью-либо сторону. Вспомним, что Ельцин был избран 528 голосами "за" из 1041 списочного состава депутатов. Любопытной была реакция Ельцина на саму идею "прощупывания" полозковцев, его главных политических противников. Ельцин насупился и в какой-то отчаянной растерянности сказал очень обиженным тоном: "Это невозможно. А как же мои избиратели, они не поймут меня". Он, по сути, "висел на волоске". Демократы бились за Ельцина с тупым упрямством, но очевидных гарантий его победы не было. Но даже в этот момент он словно бы напомнил всем, и прежде всего "Дем. России", чей он по существу лидер. В этом секрет успеха его всенародного избрания. Он, без сомнения, пошел на прямые президентские выборы, считая толпу своей стихией. Именно эта черта позволяет ему чувствовать себя в определенной степени независимым даже от политических движений, оказывающих ему поддержку. Он всегда может сказать им: "Надо ещё посмотреть, кто больше извлекает выгоды: я от вашей поддержки или вы, потому что связываете свою политическую стратегию с моими именем". И он прав. Референдум это подтвердил ещё раз.