Хроника времён царя Бориса - Олег Попцов

- Ты считаешь, что он не прав?

Я почему-то засмеялся:

- Кто знает, когда Николай Ильич настроится начать свою президентскую кампанию?

Его политическая страсть непредсказуема. Он может вспыхнуть неожиданно: кто-то не ответил на его депутатский запрос, вице-президент отказался посадить его в свой самолет или что-нибудь еще. Потом, много позже он вырулит на истину, но до того с непримиримой, мгновенно созревающей злостью он расправится и с Бурбулисом, кстати, поддержавшим его затею с поездкой в Шаховской район. Я случайно оказался свидетелем того разговора: мечущийся Травкин, не знающий, где приложить свои силы, разрывающийся между депутатством и партией, которую создал, именем своим вдохновил, но сладить с которой не смог (партия-то раскалывалась, поначалу в самом зачатье), решил вернуться в родные пенаты (он родом из Шаховского) и там построить новый мир в отдельно взятом районе. В 1990 году Травкин стоял в единой когорте с "Дем. Россией", но срочно рассорился, откололся. А может быть, лидеры "Дем. России": Пономарев, Салье - откололись и увели с собой часть партии? Так или иначе, демократическую партию стали называть "Партией Травкина". Потом он снова с кем-то объединялся. В одиночку создать политическую силу, партию продуцирующую, имеющую структуру, многочисленность - не получалось. По натуре он был чужд этой кропотливой и очень непростой, в атмосфере развала и отрицания коммунистических стереотипов, работе. Он мог бросить идею, зажечь, мотаться по стране, выступать, обвинять, срывать аплодисменты или уходить с трибуны под свист зала, но не тщательно и продуманно заниматься текущей работой, без которой нет партии. Все говорили о создании партии парламентского типа, но за отсутствием отечественного опыта создавалось нечто отдаленно (или не отдаленно) напоминающее партию коммунистическую. И по построению, а если говорить о Травкине, то и по дисциплинарным основам. Партия тотчас стала терять прелесть новаторства, и её численность стала уменьшаться. Травкин по натуре человек тоталитарный, не терпящий конкуренции. И, чтобы скрыть свой тщеславный порыв, а нацелен он был всегда на лидерство значительное, и одновременно сознавая, что одной Высшей партийной школы, которую он некогда окончил как выдвиженец КПСС, из категории "такие самородки нам нужны, им верит народ, пусть знают, что партия ценит талант", - так вот, к чести своей, Травкин всегда понимал и ощущал в себе недостаток знаний и культуры. Не "знания жизни" - здесь было все в порядке, здесь он троих за пояс заткнет, - он первым заговорил об идее экономической самостоятельности, по сути рыночных отношений, в строительстве, а вот культуры, которая и делает интеллигенцию интеллигенцией, ему недоставало. Именно в силу этого Травкин всю жизнь мечтал встать вровень с лидерами, излучающими интеллигентность, но в равной степени их и недолюбливал, если сказать жестче, по-своему скрыто ненавидел. Оценивая его самого, эти люди отмечали его нестандартность, колорит, но всерьез, как фигуру главенствующую, политического масштаба, не принимали. Однако людям ярким, типа А. Яковлева, Гавриила Попова, Святослава Федорова, Травкин эти их качества готов был простить, но людям в его понимании сверхсредним, которые пытались вытеснить его с политического Олимпа и которые, как он сам говорил, "буквально облепили Президента, как тля", он прощать ничего не собирался.

Момент растерянности наступил в 1991 году, когда Травкин, благополучно провалив свое председательство в комитете Верховного Совета по местным советам, поверив в серьезность закона, запрещающего совмещение партийного лидерства с должностью в парламенте, решает оторваться от того и другого и выбирает Шаховской район Московской области, с тем чтобы там, в глухом районе, начать реформировать жизнь. И Бурбулис, может быть, лучше других знавший неуемную натуру Травкина и уже достаточно натерпевшийся от его непоследовательности, поддерживает замысел Травкина и из своего кремлевского кабинета (а Бурбулис занимал кабинет Лукьянова) обеспечивает на первых порах содействие и прикрытие Травкина. Они так и расстались со словами:

- Давай, Коля, начинай. Будем помогать. Нам надо знать свои возможности в масштабах района.

И в ответ слова Травкина:

- Позвони Тяжлову, Гена (Тяжлов был главой администрации Московской области), чтоб не "ставил палки в колеса". А в остальном я с ним договорюсь.

Такие вот были отношения зимой 1991 года: "Привет, Коля! Здравствуй, Гена!"

Прогноз Травкина о сокрушительном поражении Ельцина на референдуме не оправдался. Более того, хотя и в целом по России четвертый вопрос о доверии к депутатам не собрал необходимых 50 процентов плюс 1 голос, дающий право на досрочные выборы депутатов, но в Московской области, Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге и ещё ряде регионов этот процент был выше 50 процентов. Он был выше и в округе, где избирался Травкин. Импульсивный Николай Ильич немедленно делает вызывающий политический ход: он слагает с себя депутатские полномочия, предлагая то же самое сделать всем демократическим депутатам. Сам поступок Травкина - бесспорно поступок не случайный. Он в духе Травкина, в его стиле. Но вот призыв к тем, кто должен поддержать этот поступок, заставляет задуматься об истинных побуждениях этого человека.

Призывом ответить на четвертый вопрос референдума положительно демократы, успокоенные единодушием своих политических оппонентов, считали вопрос о досрочных осенних выборах депутатского корпуса решенным. Смысловым эффектом должны были оказаться значительная разница между голосами тех, кто требовал досрочных выборов Президента, и теми, кто этого же самого требовал для депутатов всех уровней. Разумеется, по расчетам демократов эта разница должна была быть впечатляющей. И все организаторские и пропагандистские силы были брошены на участок фронта под кодовым названием - третий вопрос. Ответ на вопрос о досрочных выборах Президента как бы материализовал соотношение симпатий между Президентом и съездом. В этот момент никто ни о каких политических ловушках не думал. В итоге голосования разница, разумеется была, и, как предполагалось, в пользу Президента. Однако впечатляющей её назвать нельзя: 11-15 процентов. Но самым удручающим оказался даже не этот, отнюдь не крошечный разрыв, а неисполнение главной тактической задачи - переизбрание депутатского корпуса, появление нового закона о выборах в новый парламент, но уже без съезда. В решении и без того сложной задачи надо было программировать ещё одно действие, делающее перевыборы неизбежными. По мнению ближайшего окружения Президента (Гавриил Попов, Сергей Шахрай, Сергей Филатов, Владимир Шумейко, Сергей Алексеев и ещё несколько человек), таким действием должна стать новая Конституция и вся процедура её принятия.

Так родилась идея Конституционного совещания. Это был и хитрый, и мудрый шаг. Говоря военным языком, в тылу у противника высаживался десант. Съезд Конституцию, которая должна упразднить съезд как власть, не пропустит, а Конституция нужна. Все измучены противостоянием властей. Новая Конституция, принятая... В этом месте следует поставить отточие. Если не съездом, то кем?

Таким образом, упирающиеся консервативные съезд и Верховный Совет теперь вынуждены были озираться на некое правовое образование (Конституционное совещание), которое могло выполнить их работу. Положение съезда в глазах общества сразу становилось менее устойчивым. Съезд так настаивал на трансляции своих неуемных заседаний, что выработал у зрителей устойчивое неприятие своей сущности. Все было перед глазами: и как он препятствовал принятию новой Конституции, усложнял работу над ней, и как маниакально инициировал столкновения в самой конституционной комиссии, ссорил исполнительную власть с местными советами, упирал на неблагополучную ситуацию в экономике, что непременно помешает принять Конституцию. А рядом, в Кремле, собираются люди, общественно многоцветный народ: партии, движения, фронты, нацеленные проделать эту крайне необходимую предконституционную работу, но уже в сжатые сроки.

После референдума - а его итоги оказались достаточной неожиданностью практически для всех сил - Президент, его окружение продумывали собственные действия в ответ на контрнаступление оппозиции, связанное с возможным неодобрением экономической политики Президента. То, что это наступление начнется уже на следующий день, сомнений не было. Похожий вариант действий разработала непримиримая оппозиция, но уже из расчета собственных интересов. Она готова была примириться с положительным ответом на вопрос о доверии Президенту, ибо главным и ключевым для атаки был, конечно, момент несогласия с экономическими реформами. Непримиримые считали дело сделанным. Они понимали, что массовое неприятие экономического курса Президента дает им достаточную фору на внеочередных выборах. Вопрос о доверии экономической политике Президента, его включение в опросные листы, оппозиция считала своей громадной победой, одержанной на IX съезде. И здесь оппозиция была права. Голосование избирателей по этому вопросу ничего утешительного для Ельцина не предвещало. Именно появление этого опроса сделало непримиримых в одночасье сторонниками досрочных выборов депутатского корпуса и Президента. Надо отдать должное оппозиции, она неплохо провела весь 92-й год. Постепенно наращивалось давление на Президента на всем пространстве, которое удерживала исполнительная власть. По нарастающей - VII-VIII, а затем IX съезд (с пусть не удавшимся импичментом, не хватило 50 голосов) практически завершил эволюцию съезда в сторону агрессивного консерватизма. Съезд перестал существовать как среда, воспринимающая Президента. Демократы сначала потеряли парламент (Хасбулатов, используя механизм ротации, оттеснил демократов), а затем, уже как следствие, мы никуда не уйдем от своего прошлого, и съезд, избранный на 85 процентов из членов КПСС. Успех 1990 года мог остаться в демократическом поле, естественно, не в стопроцентном исчислении, а хотя бы в заявленном первоначально - 35 процентов демократически настроенных депутатов. Это постоянство могло быть сохранено при пусть малых, но осязаемых удачах реформы. И второе, не менее важное, - максимальная устроенность этих 35-40 процентов в структурах власти. На том, первом этапе, сразу после августа 1991 года, бесспорным кадровым ресурсом могли оказаться и депутаты союзного парламента, избранные от России. Здесь предстояла кропотливая селекционная работа. Увы, все это осталось благими пожеланиями. К апрелю 1993 года демократическое съездовское ядро едва насчитывало 20 процентов. Столь необходимая треть была потеряна безвозвратно. Оппозиция имела обнадеживающие перспективы. К сказанному следует добавить перманентный раскол, характерный для демократов первого и второго призыва. Демократические суждения, декларации существовали как некая настроенческая субстанция, поветрие, не завязанные в чисто государственных структурах. Демократия в России всегда существовала на общественных началах, как некая пикантная приправа, дань модности. И вот, когда им суждено было стать властью, демократы перенесли этот навык оппозиционной необязательности в плоть управления и очень скоро парализовали его.