Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века - Александр Иванович Борозняк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В октябре 2010 — феврале 2011 г. в Германском историческом музее в Берлине работала выставка «Гитлер и немцы. Народная общность и преступления», которую в известной степени можно считать продолжением дискуссий о книге Гётца Али. На страницах обстоятельного тома, выпущенного к открытию экспозиции, опубликованы статьи ведущих историков ФРГ, которые с различных сторон рассматривают больную и необычайно важную проблему массового воздействия нацистской диктатуры. По мнению Михаэля Вильдта, в Германии 1933–1945 гг. существовал «социальный политический строй, основанный на расовом неравенстве и обеспечивавший немцам материальные и нематериальные выгоды и участие в системе власти». Это был режим, основанный на «бессилии жертв и всевластии палачей», режим, «условием существования которого было преследование и изгнание противников»[1063]. Томас Зандкюлер считает, что Третий рейх обещал и в известной степени обеспечивал своим гражданам в обмен на «готовность к согласию, основанную на самых разных причинах», «социальную мобильность и расширение степени участия в общественной жизни». Продолжая тезис о «готовности к согласию», историк возвращается к проблеме национальной вины и национальной ответственности немцев: «Преступления на Востоке в большинстве случаев совершались самыми обычными людьми. Те немцы, которые непосредственно не участвовали в злодеяниях, хорошо знали о том, в какую политику они вовлечены и какие следствия это будет иметь в будущем»[1064].
Клаус Хилленбранд, политолог, ведущий сотрудник известной берлинской газеты «Die Tageszeitung», интенсивно работая в 14 архивах ФРГ, Австрии и Чехии, обнаружил и впервые опубликовал заявления немцев, направленные в различные инстанции Третьего рейха с просьбами о возможном зачислении на должности исполнителей смертных приговоров. 482 прошения сохранились в изученных автором архивах: к 1933 г. относилось 72 заявления, к 1939 — 69, к 1943 — 26, к 1945 — 1[1065]. На деле, резонно предполагает Хилленбранд, таких заявлений было значительно больше.
Какой же была мотивация «инициативников», стремившихся обслуживать конвейер смерти? Один из них, не забыв упомянуть о своем членстве в НСДАП, в 1937 г. писал, что «с учетом современных законов» ему «доставит удовольствие» быть палачом. Другой заявлял, что «добровольно участвовал в исполнении смертных приговоров в оккупированной Польше». Третий напоминал о своем опыте, приобретенном в Первой мировой войне, — «неоднократном исполнении приказов о казнях». Четвертый посчитал особенно важным то, что он в 1918–1921 гг. находился в рядах «черного рейхсвера», а ранее «воевал против французов, англичан и негров не только с помощью огнестрельного оружия, но и посредством саперной лопатки». Некий мясник, обращаясь в 1940 г. непосредственно к Гитлеру, обязывался «беспощадно уничтожать тех субъектов, которые предают любимого фюрера и отечество», ссылались и на опыт службы в охране лагеря уничтожения для евреев, и на желание «найти применение в восточных районах». Были и такие, кто пытался на должности палача поправить материальное положение, пошатнувшееся во время экономического кризиса. Но виновниками разорения лавочников неизменно объявлялись «марксисты»[1066].
Автор уделяет пристальное внимание социальному происхождению и профессиям палачей-добровольцев. Это были немцы самых различных возрастов (от 15 до 62 лет), представители низших и средних слоев населения — как раз тех общественных групп, которые активно поддерживали нацистский режим. Хилленбранд указывает на почти полную идентичность социальных структур кандидатов в палачи и личного состава низовых организаций СС. В перечне профессий добровольцев выделяются те, кто привык иметь дело со смертью: мясники, работники боен, могильщики, санитары. Один из них полагал: «Я созрел для профессии палача, потому что в течение долгого времени зарабатывал на жизнь забоем лошадей»[1067].
Может быть, кандидаты в палачи были просто умалишенными? Нет, отвечает Клаус Хилленбранд: «Они были нормальными или сумасшедшими в той же мере, в какой нормальной или сумасшедшей была нацистская диктатура… Убийства стали частью нормальной общественной жизни. Письма добровольцев рассказывают не только об их авторах, но и характере общества, в котором могли возникнуть такие письма»[1068]. Тот же отказ от заповеди «не убий», та же паранойя безнаказанных преступлений, то же стремление извлечь из убийств материальную выгоду, что и у десятков и сотен тысяч «нормальных» немцев, ставших солдатами вермахта, полицейскими, жандармами, гестаповцами, надсмотрщиками в тюрьмах и концлагерях, членами СС, доносчиками… Правда, эти «нормальные» немцы не писали никаких прошений в адрес властей, что позволило им (тем, кто остался в живых) после войны вновь и вновь повторять: «Мы всего лишь исполняли приказ». Такова, если использовать формулировку Ханны Арендт, «банальность зла».
Своеобразным показателем общественного понимания образа «обыкновенного фашизма» стал неожиданный всплеск интереса к изданному в 1947 г. (уже после смерти автора) роману выдающегося немецкого писателя Ганса Фаллады «Каждый умирает в одиночку» — книги о героической попытке индивидуального сопротивления фашизму простых людей и о гибели в застенках гестапо. В обоих германских государствах книга многократно издавалась и дважды экранизировалась, но ее подлинный смысл зачастую ускользал от читателей и кинозрителей. В 2009–2011 гг. ситуация изменилась. Неожиданным стало и то, что успех романа пришел из-за рубежа, из Великобритании и США, где в 2009–2010 гг. были опубликованы новые переводы. Не случайно в отзывах международной и немецкой печати на выход в свет новых изданий романа говорилось не только о художественных достоинствах книги, но прежде всего об исторически достоверных свидетельствах повседневной жизни нацистского периода. Причину этого феномена автор статьи во влиятельной немецкой газете видит в «изменении восприятия гитлеровского периода»[1069]. В книге Фаллады представлена точная модель нацистского «народного сообщества».
Газета «Mitteldeutsche Zeitung» признавала: «Этот новый старый роман, автор которого скончался через несколько недель после его завершения, обладает качествами литературного и исторического документа»[1070]. Примечательно мнение журналиста Клаудиуса Зайдля: «Причина того, что господство нацистов длилось 12 лет, состояла не только в том, что преступная клика находилась во главе государства и его институтов. Это господство смогло удержаться потому, что слишком многие немцы были коррумпированы, аморальны и жестоки, извлекая прибыль из злодеяний режима»[1071]. Публицист Себастиан Хаммелеле писал в марте 2011 г.: «Не поддающееся времени величие книги состоит в том, что она показывает повседневную жизнь нацистского общества в ее грязном убожестве, в ее банальности зла… Роман вышел в свет за несколько десятилетий до исследования Али “Народное государство Гитлера”, в котором национал-социализм предстает в виде громадной машины разбоя и обогащения»[1072].
