Воспоминания дипломата - Юрий Соловьев

   Там я застал совершенно иное положение: германское наступление повсеместно создало необычайно тяжелые условия. Все города незанятой территории империи были переполнены беженцами. Движение по железным дорогам совершенно расстроилось. Поезда шли, переполненные солдатами. Население Западной России перемешалось с населением Восточной. Я побывал на Волге, где в это время с трудом была мобилизована новая десятимиллионная армия. Мне пришлось видеть много такого, о чем мы и не думали на Западе. В особенности поразили результаты принудительной эвакуации всех учреждений, фабрик, больниц из Западной России. Так, например, в Славянске, куда я заехал к семье, которая там лечилась, находился эвакуированный из Вильно дом психических больных, оглашавших своими криками улицы небольшого украинского курорта. Петроград с бесконечными хвостами возле лавок тоже производил тяжелое впечатление.

   Вызванный телеграммой Кудашева обратно в Испанию, я выехал туда в конце июля. Мне помнится, что перед отъездом ко мне многие обращались с просьбой оказать по пути в Лондон помощь тем или другим лицам, направляющимся в Западную Европу. Это были главным образом иностранки, числившиеся в нашем Красном Кресте. Тяга из России уже началась. Меня поразило также известие о предполагаемом приезде в Россию английского фельдмаршала Китченера. По-видимому, секрет его путешествия плохо охранялся. Результат этого - гибель Китченера - всем хорошо известен. С ним потонул и мой хороший знакомый советник английского посольства в Петрограде О'Берн.

   В Стокгольме я снова повидался с Неклюдовым. Во время войны наша миссия сделалась там весьма важным центром. Через Стокгольм проезжал ряд лиц, направлявшихся с западного на восточный фронт и обратно; при этом меня поразило большое количество разных польских и финляндских представителей, ведущих, по-видимому, переговоры как с той, так и с другой воюющей коалицией. В то же время со всех сторон слышались разговоры о возможностях сепаратного мира. В Стокгольме же велись в это время переговоры между русскими и германскими представителями Красного Креста об обмене тяжелоранеными. Мне пришлось ехать с нашей краснокрестной делегацией, состоявшей сплошь из моих знакомых, а также присутствовать в Хапаранде, а затем в Торнио при прибытии первых поездов с нашими тяжелоранеными. В связи с этим на границу прибыл и председатель шведского Красного Креста шведский принц Карл со своей женой, принцессой Ингеборг, по происхождению датчанкой.

   В Христиании у нашего посланника Гулькевича я видел группы наших военнопленных, бежавших из германского плена и возвращавшихся в Россию. Наш посланник принимал их особенно предупредительно.

   В Лондоне я пробыл недолго. Там в это время, по-видимому, уже мало рассчитывали на русскую помощь, постепенно привыкая к мысли о возможном нашем выходе из рядов союзников. Приведу маленькую, но характерную подробность. Во всех больших лондонских кинематографах в это время показывались военно-патриотические фильмы. После них на экране появлялись портреты глав союзных государств. Это сопровождалось исполнением соответствующих национальных гимнов. Портрета Николая II при этом уже не было, и русский флаг среди союзных флагов, украшавших сцену, в большинстве случаев отсутствовал. Создавалось впечатление, что англичане примирились с нашим выходом из рядов союзников. Это, вероятно, при создавшихся в России условиях считалось в Англии естественным. Из Лувра в Кале меня доставил английский военный транспорт, на котором переправляли войска. Все военные, а также и мы, казенные пассажиры, были снабжены спасательными поясами. Это было время частых потоплений судов, поддерживавших рейсы между Англией и Францией. Рейсы стали совершенно нерегулярными, и, мне помнится, я прождал несколько дней в Лондоне, пока не попал на военный транспорт, доставивший меня во Францию.

   В Париже я был принят Извольским необыкновенно любезно. Он был, кажется, весьма доволен, что его зять Кудашев попал в Мадрид. Оба посла были женаты на родных сестрах.

   В Сан-Себастьяне я сразу вступил в управление посольством: князь Кудашев уезжал лечиться в Виши. В это время в Сан-Себастьяне шли спектакли русского балета Дягилева. Несмотря на военное время, балет пользовался громадным успехом, и вся королевская семья не пропускала ни одного спектакля. Мне удалось получить противоположную королевской аванложу, и я обычно приглашал туда всех союзных послов, подчеркивая этим лишний раз нашу солидарность, чему в нейтральной Испании союзники придавали особое значение. Вокруг Дягилева в Сан-Себастьяне образовался интересный артистический кружок. Успехи нашего балета очень радовали меня. Дягилева окрркали и почитатели-иностранцы, как например бывший кандидат в президенты Французской республики Памс, впоследствии министр внутренних дел, американка-миллионерша мисс Эдварде и др.

   Осенью после переезда посольства в Мадрид ко мне приехали из Петрограда жена и дочь, только что окончившая гимназию. Я поселился, хотя и ненадолго, в отдельной квартире. К этому времени у нас в посольстве установились весьма хорошие отношения с испанцами, и мы провели довольно нормально первые месяцы зимы вплоть до февраля 1917 г.

4

   Известия о Февральской революции произвели в Мадриде очень сильное впечатление. Испанцы отнеслись к ней иначе, чем союзные державы. У последних преобладали военные расчеты, и факт смены режима в России растворялся в них. Иначе обстояло дело в Испании. Как двор, так и большинство правительственных и общественных кругов видели в революции исключительно факт падения монархического режима. В обществе слышались упреки главным образом по адресу англичан и в первую голову по адресу английского посла в Петрограде сэра Джорджа Бьюкенена. К тому же испанцы были плохо осведомлены о положении дел в Петрограде.

   Для нас, представителей царского дипломатического корпуса, вопрос, оставаться ли на службе нового правительства, был разрешен довольно скоро. Быстрое признание российского Временного правительства всеми союзными державами, а затем и центральными вменяло нам в обязанность оставаться на своих постах по крайней мере до окончания войны. Присягать новому правительству нам в Мадриде, впрочем, не пришлось за неимением там православной церкви (ближайшая церковь была в Биаррице). Из царских дипломатов по своей воле ушел лишь один, именно посол в Соединенных штатах Америки Ю.П. Бахметев. Между прочим, он был женат на очень богатой американке, а потому материально был совершенно независим. С другой стороны, Временное правительство, в частности новый министр иностранных дел Милюков, вскоре приступило к постепенному обновлению состава русских представителей. Мы стали узнавать об увольнении в отставку многих наших посланников. Первыми не по своей воле ушли посланники в Лиссабоне и в Копенгагене П.С. Боткин и К.К. Буксгевден, а также поверенный в делах в Берне М.М. Бибиков. Вскоре очередь дошла и до князя Кудашева. Он получил телеграмму от Милюкова с предложением подать в отставку. Посол сообщил мне об этом на приеме во французском посольстве, сказав весьма кратко: "А знаете, мне крышка". Потом мы поехали в посольство составлять ответную телеграмму. Учитывая тон предложения министерства, мы написали, что, идя навстречу задуманному министром проекту дипломатических передвижений, посол просит о своем увольнении в отставку. Через несколько дней из Петрограда пришла вторая телеграмма с предложением Кудашеву сдать посольство мне и одновременно испросить согласие испанского правительства на назначение нового посла в лице А.А. Половцева. Мне пришлось снова вступить в управление посольством в еще более сложных условиях, к тому же жена вынуждена была уехать в Россию к оставленному там сыну. Дочь осталась со мной в Мадриде. В первые же дни моего управления в посольство из Петрограда стали поступать циркулярные телеграммы о новых порядках: посольский флаг должен был быть изменен удалением с него двуглавого орла, царские портреты должны быть вынесены, а на дипломатических паспортах и бланках посольства удалялись слова "императорское", изображение орла и т.д. Равным образом мы получили и ряд циркуляров касательно возвращения в Россию политических эмигрантов. Их было очень много в Лондоне и в Париже, но в Мадриде никого не осталось.