Паладин - Симона Вилар

Мартин тоже заметил чернобородого, важного вида мусульманина и зашагал к нему. Однако переговорить с Хакимом взялся Иосиф: все же у Мартина был облик мавали, а к ним сейчас в Иерусалиме относились с подозрением, в то время как после того, как Саладин позволил евреям вернуться в Святой Град, отношение к иудеям было более снисходительное, пусть они и зимми.

Мартину пришлось ожидать среди руин расположенного немного в стороне древнего храма Асклепия. От храма осталось только несколько белых колонн, живописно вписывающихся в аркады и сводчатые переходы старинного водосборника Бифезды. Некогда древние иудеи мыли здесь приведенных для жертвоприношения в храме Соломона овец, но со временем обычай забылся и это место стало называться у евреев Бейт Хисда, то есть место благодати, исцеления. Предание гласило, что порой ангелы спускаются к старому водосборнику Бифезды, и если ангел коснется воды своим крылом, то омывшийся в этих водах непременно выздоровеет. Поэтому тут всегда собиралось немало страждущих, калек и убогих. Мартин мало верил в подобное чудо; он не сводил взгляда с ученого хакима в зеленом тюрбане, который о чем-то долго разговаривал с Иосифом. Потом лекарь опустился подле носилок с Джоанной, стал осматривать неподвижную молодую женщину. Похоже, он не спешил взяться за лечение, опять о чем-то беседовал с Иосифом, а потом удалился, но через короткий промежуток времени вернулся… с монахом в островерхом капюшоне. Тот по пути вытирал руки о передник со следами крови, из чего Мартин сделал вывод, что ученый мусульманский врач решил показать раненую одному из еще остававшихся в городе госпитальеров. В том, что это госпитальер, Мартин не сомневался, хотя на темном облачении приглашенного лекаря не было обычного для иоаннитов белого креста, — не то было нынче время в Иерусалиме и знак ордена Святого Иоанна мог вызвать у правоверных мусульман отторжение. И все же ученый хаким держался с госпитальером уважительно, Мартин со своего места видел, как они о чем-то переговаривались. Что они тянут? Почему не окажут Джоанне помощь? Иосиф стоял подле них, слушал, о чем те беседуют, беспомощно разводя руками…

Терпение Мартина стало иссякать. Закутавшись почти до глаз в куфию, он приблизился и услышал последние слова мусульманского лекаря:

— Тут уже ничего не сделаешь. Остается лишь уповать на милость Аллаха. Ибо то, что идет от Аллаха, великого, милосердного и всемогущего, — воздел он руки ладонями вверх, — не может быть неправильным.

После чего мусульманский лекарь удалился в сторону медресе, а госпитальер направился к аркаде Бифезды.

— Джоанна обречена? — упавшим голосом спросил Мартин.

Иосиф взял его руку в свои.

— Не стоит отчаиваться, друг мой. И ученый хаким, и госпитальер считают, что я сделал все возможное для леди. И оба убеждены, что не следует лишний раз тревожить ее рану и менять повязки, ибо это может привести к более сильной потере крови. Джоанна ведь так слаба… Все решится после того, как она переживет ночь… если переживет. Пока же оба лекаря советуют уповать только на милость Всевышнего.

Мартин в первый миг и слова не мог сказать. Лекари отказались лечить Джоанну! И если она не выживет… Думать об этом было так страшно… так непереносимо больно! Он опять вспомнил, о чем она просила его в последний миг — позвать священника. Мартин должен выполнить ее последнюю просьбу.

Когда он отошел, сгорбившись, будто старик, Эйрик сказал Иосифу:

— Я бы не стал доверять местным госпитальерам. Смотрю, эти святоши водят тут дружбу с магометанами, и что стоит намекнуть им…

— Я тоже сказал это Мартину, но он ничего не желает слушать, — вздохнул Иосиф. И добавил с некоей обидой: — Но ведь и хаким, и госпитальер сошлись во мнении, что я сделал для раненой все необходимое, даже похвалили меня, что так своевременно оказал ей помощь. А Мартин по-прежнему не верит в мое умение врачевать.

Мартин уже и сам не знал, во что верить. Он просто догнал уходившего госпитальера, откинул покрывало с лица и признался, что и он, и раненая женщина — христиане, а затем попросил позвать к англичанке священника. Лекарь опасливо огляделся, но вопреки опасениям друзей Мартина не поспешил донести на них. Он сказал, чтобы раненую христианку устроили среди больных под арками Бифезды, пообещав, что позовет к ней брата-капеллана и тот тайно проведет обряд елеопомазания над недужной. Если же она придет в себя, то получит и возможность исповедаться перед смертью.

Перед смертью… Эта фраза окончательно подточила силы Мартина. И после того как Джоанну устроили в одной из ниш переходов Бифезды, он просто сидел подле нее, опустошенный и подавленный, и смотрел на любимую, ни во что не веря, ни на что не надеясь.

Таинство елеопомазания провели уже глубокой ночью. Мартин почти не слушал, что говорил за занавеской приглашенный капеллан. Закрыв глаза, он вспоминал, как они встретились с Джоанной, как он добивался ее, тогда еще по приказу Ашера, но с неким потаенным удовольствием и даже азартом. Их любовь начиналась в невероятной сладости соединения тел, с плотской упоительной тяги, но даже тогда Мартин понимал, что его волновала и душа возлюбленной, ему были интересны ее взгляды на мир, ее стремления. И постепенно Джоанна стала самой большой радостью в его жизни. Он хотел разговаривать с ней, держать ее за руку, слышать ее смех… Еще недавно, во время ее отчуждения, ему казалось, что он потерял ее. Но она все равно была бы жива. Если же она умрет… С ее смертью жизнь потеряет для него всякий смысл, станет долгой холодной зимой без радости.

Мартин не замечал, что по его щекам текут слезы. И даже не сразу отреагировал, когда вышедший от Джоанны капеллан-госпитальер положил руку на его плечо.

— Отчаяние никогда не помогает, сын мой. Надейтесь на милость Всевышнего. И где же еще верить и надеяться, как не здесь, в Бифезде, где случаются самые невероятные исцеления! А теперь идемте со мной.

Мартин хотел отказаться, остаться с любимой, но священник с кроткой улыбкой смотрел на него, снова звал, и он подчинился.

Каменные стены в нижних переходах Бифезды были покрыты слоем зеленоватого мха, от скрытых под арками водохранилищ веяло сыростью. Именно тут находилась укрытая от глаз нынешних хозяев города маленькая часовня, где совершали свои молитвы оставшиеся в Иерусалиме госпитальеры. На одной из стен был выбит их медицинский символ — змея, обвивающая чашу, а напротив входа, над небольшим алтарем, висело распятие. Две одинокие свечи освещали его.

— Молитесь о чуде, сын мой, — мягко произнес капеллан. — По вере вашей вам и воздастся.