Пламя Десяти - Рия Райд

На меня.

Глава 21. Наследник тьмы

Кристанская империя. Аранда, вторая планета Данлийской звездной системы, резиденция императорской семьи Диспенсер, 4863 год по ЕГС* (7088 год по земному летоисчислению)

За 3 года до трагедии на Мельнисе

– Чего-то желаете, ваше высочество? – Кристиан вздрогнул от неожиданности, когда один из официантов услужливо склонил голову и сунул поднос с напитками буквально к его носу. – Может, вам что-нибудь принести?

Кристиан был вынужден оторвать взгляд от дверей, за которыми напряженно следил последние минут двадцать, и, нервно оглядевшись, посмотреть на операционку.

– Не называй меня так, – приглушенно сказал он, намеренно понизив голос, – не при гостях. Просто милорд.

– Но вы…

– У меня нет задачи афишировать свое присутствие, – настойчиво напомнил Кристиан, перехватив руку официанта. – Тебе ясно? Передай остальным.

Официант коротко кивнул и поспешил удалиться. Как только тот растворился за другими спинами, взгляд Кристиана моментально вернулся к двери. Его отвлекли в самый неподходящий момент. С тех пор как Изабель покинула обсерваторный зал, чтобы переговорить с Филиппом Роганом, Кристиан не мог найти себе места. Он стоял с противоположной от входа стороны – там, где толпилось меньше всего людей, и, не замечая ни приветствующих его гостей, ни красочных фейерверков, украшающих ночной небосклон, ни десяток автоматизированных подносов с едой, что парили в воздухе над головами публики, неотрывно сканировал глазами дверь, за которой не так давно скрылась Изабель.

Прошло всего двадцать минут – успокаивал себя Кристиан. За прошедшее время она могла даже не успеть сообщить о своем отказе Филиппу. Или, возможно, она уже сделала это, но пыталась сгладить вину и смягчить ситуацию дружескими разговорами. А что, если она все рассказала, а Филипп не пожелал ее отпускать? Что, если он требовал Изабель изменить решение и, не приведи Десять, стал проявлять силу? Кристиана замутило от этой мысли. Он уже было ринулся к выходу, но тут же себя одернул. А что, если Филипп и не думал ее принуждать? Вдруг Изабель передумала отказываться от помолвки? Вдруг она увидела Филиппа и поняла, что к нему испытывает куда более сильные чувства? И сейчас они вернутся сюда вместе и, как и планировали, сделают радостное объявление? Кристиан перехватил с ближайшего подноса первый попавшийся бокал и, даже не выяснив, что внутри, осушил его в один залп.

Кристиан был не силах заставить себя перестать смотреть на двери, и когда за ними среди многочисленных гостей наконец появилась Изабель, он впервые за долгое время вздохнул полной грудью. Она вошла в обсерваторный зал, и ему даже показалось, что внутри стало светлее. Он смотрел на нее как завороженный. Изабель была безупречна – как и всегда. Ее пышные огненные локоны спускались по плечам крупными волнами, а изящное, молочного цвета платье из легкой, струящейся ткани при каждом шаге переливалось и отдавало легким блеском в вечернем свете. Кристиан вдруг осознал, почему ее не было так долго, – она переоделась. До этого она планировала быть в другом, но теперь сменила свой роскошный алый наряд на молочно-бежевый, в тон его костюму.

Кристиан понял, что правильно расшифровал ее знак, когда их глаза встретились и, слегка кивнув, Изабель смущенно улыбнулась. Этот взгляд, полный нежности и внутреннего трепета, который тянулся к нему через весь зал, эта улыбка, тепло которой, казалось, касалось его подобно рассветным лучам Данлии и доставало до самого сердца, – все это было предназначено лишь ему. Кристиану вновь стало резко не хватать воздуха. Будто во всем помещении, набитом гостями, по-настоящему было место только для них двоих. Все, что их окружало – музыка, звон бокалов и каблуков, голоса, смех, – потеряло всякий смысл. В его реальности существовала лишь Изабель, а ее глаза и улыбка оказались единственным, что имело значение.

Щеки Изабель горели от волнения, когда она направилась в его сторону. Кристиан тут же двинулся к ней навстречу. Его сердце колотилось так быстро, что он забывал дышать. Она выбрала его. Изабель Кортнер – самая желанная и красивая женщина в лиделиуме – предпочла его десяткам завидных партий, и одна эта мысль опьяняла его сильнее, чем выпитый алкоголь.

Проклятье!

Кристиан был в нескольких шагах от Изабель, когда кто-то налетел на него с бокалом вина и на его светлый смокинг выплеснулась ярко-багровая жидкость.

– Я прошу прощения, мне стоило лучше смотреть под ноги.

Неестественно зеленые глаза незнакомца смотрели на него с искренним раскаянием. Кристиан попытался припомнить имя гостя, спешно перебирая в голове дома лиделиума, но на ум так ничего и не шло. Он явно видел незнакомца впервые: тот был на голову выше и, казалось, сам смущался ничуть не меньше. Неожиданно это вызвало у Кристиана симпатию. К тому же – он был уверен – никто и ничто не могло испортить этот вечер.

– Ерунда, – сказал Кристиан и даже постарался улыбнуться. – Хоть какое-то разнообразие от вечера. Мы, кажется, не знакомы?

– К сожалению, – подтвердил парень и приветственно протянул руку. – Граф Виктор Альвас из системы Навад.

– Кристиан. Первый раз в Данлийской системе?

Имя было ему знакомо – Кристиан помнил его в списках, но ни про Виктора, ни про кого-либо из семьи Альвас не слышал никогда. Краем глаза он заметил, как Изабель в ожидании остановилась поблизости и ее тут же окружили несколько гостей.

– Да, первый. Как и в Кристании, ваше высочество…

Кристиан опешил.

– Так вам известно, кто я?

Все было странным. Осведомленность гостя, его осторожная, немного загадочная полуулыбка и даже как будто специально пониженный голос, словно Виктор пытался скрыть волнение. Или он все это придумывал? Кристиану вдруг самому стало противно от собственной подозрительности. Джорджиана Диспенсер не доверяла никому – даже собственной сестре, что оставалась почти единственным ее другом после смерти мужа. Этому же она учила и Кристиана: любой, кто не Диспенсер, – враг. Она на долгие годы закрыла их резиденцию от всех, с детства обрекая их с Эмилией на одиночество. Вероятно, поэтому у Кристиана не было никого, кроме Изабель.

Изи учила его совершенно другому – доверию, искренности, любви. Она открыла его сердце миру, на который ранее Кристиан боялся даже смотреть. Перестать думать и наслаждаться – разве не так она говорила? Прекратить разглядывать под микроскопом каждого гостя и зазубривать их биографии, а хотя бы раз расслабиться и попробовать получить удовольствие от праздника.

Кристиан невольно улыбнулся при этой мысли. Виктор Альвас уже не казался ему ни подозрительным, ни враждебным. Его можно было назвать чудаком – из-за привычки говорить чуть громче, чем требовалось, и время от времени поправлять аккуратно уложенные за ухо волосы. Казалось, он искренне интересовался картинами по окружности зала с портретами предков Диспенсеров. Кристиан очень удивился, когда гость спросил его об Анне Понтешен.

Осведомленность и внимательность графа его подкупили. Кристиан сам не заметил, как стал говорить то, что думал. Например, что в отличие от матери не считает, будто портрет Анны Понтешен, что находится здесь еще со времен Константина Диспенсера, хоть как-то порочит его имя. И что история его семьи, как и любой другой, имеет много темных