Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

Отголоски прогулок на кладбище

Мадзя простилась с разболтавшимся Ментлевичем и, сделав в городе покупки, вернулась домой. Под вечер пришли майор с ксендзом и, по обыкновению, уселись за шахматы в беседке, куда Мадзя принесла кофе. Доктор Бжеский курил недорогую сигару и следил за игроками.

Но партия что-то не клеилась, партнеры то и дело отвлекались и вели разговор о предметах, не имеющих отношения к благородной игре.

- Не хотел бы я быть на месте Евфемии, - говорил майор. - В лазарет идет девка!

- Зато богатство, имя, - прервал его ксендз.

- Что толку в имени, когда муж никуда негодящий? То-то будет сюрприз для нее!

- Да, с сестрицей... Что говорить, чудачка.

- С братцем шуточки будут похуже.

- Не болтали бы вы глупостей, майор! Вот уж злой язык! Как вынете трубку изо рта, так непременно скажете гадость!

- Небось помоложе были, тоже болтали глупости.

- Никогда! - возмутился ксендз, хлопнув кулаком по столу. - Никогда, ни в викариях, ни будучи ксендзом.

- Это потому, что викарий не знал, а ксендзу не дозволено, - ответил майор.

Ксендз умолк и уставился на шахматную доску.

- А теперь, милостивый государь, вот какой сделаем ход, - сказал он и, взяв двумя пальцами слона, поднял его.

В эту минуту на улице послышался шум, кто-то как будто кричал: "Горим!" Затем стремительно распахнулась калитка, и в сад вбежал маленький толстяк.

- Доктора! - крикнул он.

- Почтмейстер, - сказал майор.

Это действительно был почтмейстер. Когда он вбежал в беседку, его апоплексическое лицо было покрыто сетью красных жилок. Он хотел что-то сказать, но захлебнулся и беспомощно замахал руками.

- Вы что, с ума сошли? - крикнул на него майор.

- Он подавился, - прибавил ксендз.

- Пустил... пустил пулю в лоб! - простонал почтмейстер.

- Кто? Кому?

- Себе!

- Эге-ге! Ну это уж наверняка осел Цинадровский, - сказал майор и с трубкой в зубах, без шапки, бросился из беседки, а за ним ксендз.

Доктор Бжеский забежал к себе в кабинет за перевязочными средствами и вместе с почтмейстером последовал за друзьями.

Перед почтой стояла толпа мещанок и евреев, к которой присоединялись все новые зеваки.

Майор растолкал толпу и через экспедицию прошел в комнатушку Цинадровского, где запах кожи мешался с запахом пороха.

Цинадровский сидел на койке, опершись спиной о стену. Его полное лицо обвисло и стало желтым, как воск. Один почтальон стоял в остолбенении в углу между мешками, другой, заливаясь слезами, уже успел разорвать Цинадровскому рубаху на груди и стаскивал с левой его руки сюртук и жилетку.

Майор споткнулся об огромный почтовый пистолет, валявшийся на полу, подошел к койке и посмотрел на Цинадровского. На левой стороне груди у чиновника виднелась рана размером с пятачок: края раны были рваные, посредине запеклась кровь, алой струйкой стекавшая на пол.

- Э, да он ранен! - произнес ксендз.

Майор повернулся и подтолкнул ксендза к койке.

- Он умирает, - буркнул старик, не вынимая трубки изо рта.

- Не может быть...

- Ну-ну, делайте свое дело, ваше преподобие!

Ксендз задрожал. Опершись рукою о стену, он наклонился над раненым и, пригнувшись к его лицу, вполголоса спросил:

- Каешься ли ты в грехах всем сердцем, всеми силами своей души?

- Каюсь, - хрипя, ответил раненый.

- Каешься по любви к богу, творцу своему и избавителю, против которого ты согрешил?

- Да.

Почтальон, стоявший подле койки, плакал в голос, майор бормотал молитву.

- Absolvo te in nomine Patris et Filii...* - шептал ксендз. Затем он перекрестил умирающего и поцеловал его в лоб, на котором выступили капли пота.

______________

* Отпущаю тебе согрешения твои во имя отца и сына... (лат.)

Раненый поднял руку, кинулся, начал хватать ртом воздух, в глазах его светился страх. Затем он вытянулся, вздохнул и опустил голову на грудь; на пожелтевшем лице его появилось выражение безразличия. В эту минуту Бжеский взял его за руку и тотчас отпустил ее.

- Так! - сказал доктор. - Положите тело на постель.

Через несколько минут он с майором и ксендзом возвращался домой.

- А вы, майор, хоть в такую минуту могли бы не отравлять людям жизнь, заметил ксендз.

- Ну, чего вы опять цепляетесь ко мне? - проворчал майор. - Я ведь читал молитву.

- Да, и при этом пускали дым из трубки, так что в носу крутило.

- А вы разрешали покойного слоном, которого все еще держите в руке...

- Господи Иисусе Христе! - поднимая руку, воскликнул ксендз. - А ведь у меня и впрямь слон в руке! Никогда больше не стану играть в эти проклятые шахматы, один только грех от них!

- Не зарекайтесь, ваше преподобие, - прервал его майор, - а то впадете в горший грех.

- Вот последствия общения с безбожником! О господи Иисусе Христе! сокрушался ксендз.

- Не отчаивайтесь, ваше преподобие! Наш капеллан не раз плетью благословлял умирающих, что не помешало им спасти свои души. Кому быть повешену, тот не утонет.

Это происшествие взволновало умы в Иксинове неизмеримо больше, чем концерт. О смерти чиновника почтмейстер телеграфировал в губернскую почт-дирекцию, откуда на третий день приехала ревизия. В городе болтали, будто Цинадровский совершил вопиющие злоупотребления: отклеивал марки, вынимал из писем деньги, ну, и со страху застрелился. Но когда была произведена ревизия почты, обнаружилось, что не было растрачено ни одной копеечки, ни одного кусочка сургуча, счетные книги велись до последней минуты и находились в полном порядке. Было замечено только, что за несколько дней до смерти у бедняги изменился почерк: буквы были больше и рука стала неверной.

При вскрытии тела, произведенном доктором Бжозовским, было обнаружено чрезмерное кровенаполнение мозга, откуда был сделан вывод, что покойный совершил самоубийство в состоянии умопомешательства. Но что могло явиться причиной умопомешательства?

- Что могло быть причиной умопомешательства? - спрашивал на следующий день доктора Бжозовского аптекарь, стоя на пороге аптеки. - Не кроется ли за всем этим какая-нибудь Фе, какая-нибудь Фем...? - прибавил он, довольный своим остроумием.

- Оставьте, сударь! - резко оборвал его Бжозовский. - Умопомешательство может не иметь видимой причины, а пан Круковский, - продолжал доктор, понизив голос, - дал слово, что вызовет на поединок всякого, кто в разговоре о происшествии упомянет имя панны Евфемии.

Аптекарь был неприятно удивлен.

- Да? - сказал он. - Но ведь это не я говорю, а моя жена. Скажи, женушка, - прибавил он, обращаясь к своей дражайшей половине, которая стояла, опершись на прилавок, - не ты ли говорила, что Цинадровский застрелился из-за панны... тс-с!

- Но Круковский не жену, а вас вызовет на поединок, - возразил доктор.

Аптекарша подбежала к двери с криком:

- Как? Пан Круковский вызовет на поединок муженька за то, о чем кричат все? А что, если муженек не примет вызова?

- Довольно! Довольно! - прервал ее аптекарь, запирая дверь. - Человек, который вызывает на поединок, способен на все! Он выстрелит в меня... побьет зеркала, шкафы! Избави бог!

- Что же это, нет на него управы? Что же это, нет разве на разбойников полиции? - кипятилась аптекарша. - Возьмем городового, наймем сторожей. Зачем же я плачу налоги, если мне нельзя рта раскрыть? Слыхано ли дело!

Доктору и аптекарю с трудом удалось успокоить разбушевавшуюся даму и втолковать ей, что самым приличным ответом на такие угрозы является презрительное молчание.

- Даю слово, - говорил аптекарь, - что отныне в нашем доме вы не услышите ни имени Круковского, ни имени дочки заседателя, ни кого-либо из их семей. Они хотят ссоры, что ж, будем в ссоре!

- Ну-ну, муженек! Только не горячись, - успокаивала его супруга. - Я даже думаю, что пан Круковский поступил благородно, слишком уж много ходит по городу сплетен. Какая подлость портить репутацию честной девушки.

- Знаешь, ты права, - сказал после раздумья аптекарь.

Излишне было бы добавлять, что во время всего этого разговора провизор, пан Файковский, был вне себя от радости. Он как будто что-то делал за прилавком, а сам злобно улыбался и бормотал:

- Так ей, старухе, и надо! Небось заткнули глотку! Только бы не расхворалась бедняжка!..

В эту минуту в аптеку вбежала супруга пана нотариуса.

- Тише, тише! - сказала она, поднимая вверх палец. - Я расскажу вам удивительные вещи!..

Аптекарь подхватил ее под руку и повел к себе на квартиру, аптекарша и доктор последовали за ними.

- Знаете, что случилось? - начала супруга пана нотариуса. - Сегодня утром, в девять часов, почти в то самое время, когда... - Тут дама вздохнула, - вскрывали этого несчастного...

- Цинадровского, - вставил аптекарь, который любил точность.

- О ком же еще может быть речь? - прервала его обиженная супруга пана нотариуса. - Сегодня утром, в девять часов, панна Магдалена Бжеская назначила Фемце свидание в костеле.

- Ну? - спросил Бжозовский с небрежной гримасой.