Кронштадт и Питер в 1917 году - Федор Раскольников

— Позвоните по телефону в Кронштадт, — обратился ко мне тов. Ленин, — и сделайте распоряжение о срочном формировании еще одного отряда кронштадтцев. Необходимо мобилизовать всех до последнего человека. Положение революции в смертельной опасности. Если сейчас мы не проявим исключительной энергии, Керенский и его банды нас раздавят.

Я попытался вызвать Кронштадт, но ввиду позднего времени не мог дозвониться. Владимир Ильич предложил мне связаться с кронштадтскими товарищами по Юзу[153]. Мы вошли в телеграфную комнату, где неугомонно жужжали прямые провода. Облокотившись на стол одного из бесчисленных аппаратов, стоял тов. Подвойский. Мы подошли к нему. Мысли невольно были устремлены на фронт, где сейчас решалась судьба революции. После известия о взятии Керенским Гатчины никаких существенных сообщений с боевого фронта не поступало. Падение Гатчины всеми переживалось тяжело. Однако все знали, что в ближайшие дни необходимы безграничное напряжение, колоссальная работа по организации стойкого вооруженного сопротивления, массовый уход на фронт всех боеспособных элементов Питера и окружающих его городов.

— Да, теперь положение таково, что либо они нас, либо мы их будем вешать, — сказал тов. Подвойский.

Никто ему не возражал.

Моя попытка связаться с Кронштадтом по прямому проводу также не увенчалась успехом.

— Ну хорошо, вот что, — ответил мне Владимир Ильич, когда я доложил ему об этом, — поезжайте завтра утром в Кронштадт и сами сделайте на месте распоряжения о немедленном сформировании сильного отряда с пулеметами и артиллерией. Помните, что время не терпит. Дорога каждая минута…[154]

Ранним утром 28 октября я был в Кронштадте. Пустынные улицы этого казарменного города обнаруживали, что Питер и Гатчинский фронт уже выкачали из Кронштадта значительную массу бойцов.

В Кронштадтском Совете я нашел засилье левых эсерок. Пленум Совета, где огромное, подавляющее большинство состояло из членов нашей партии, в эти дни не созывался. Но его исполнительный аппарат кипуче работал. И вот именно здесь, ввиду ухода на фронт всех активных коммунистов, главными действующими лицами внезапно для самих себя очутились левые эсеры. Несмотря на то что в исполкоме их было меньшинство, однако в эти революционные дни они поднимали много шуму: с увлечением звонили по телефону, с горячностью отдавали какие-то распоряжения, самодовольно и не без важности разговаривали с посетителями, одним словом, пребывали в полном упоении своей новой ролью. Особенно суетились Горельников и Кудинский. Горельников, довольно полный матрос, выше среднего роста, с бритым лицом и курчавой шевелюрой, играл роль центрального лица и распоряжался снабжением кронштадтских отрядов. Другой левый эсер, Кудинский, имел вид штабного писаря. Залихватски закрученные кверху черные усики, темные, блестящие глаза, театрально накинутая шинель и высокая, заломленная набок папаха придавали ему кокетливый вид шоколадного солдатика. Он широко афишировал свои сборы на фронт, производил какие-то военные приготовления, именовал себя начальником отряда.

Эти полукомические персонажи не могли быть признаны благоприятными исполнителями ответственного поручения, возложенного на меня тов. Лениным, Поэтому я решил воспользоваться своими личными связями и принялся непосредственно отдавать распоряжения по фортам.

Настроение и вооружение отдельных частей было мне достаточно хорошо известно, чтобы самостоятельно справиться с задачей и двинуть на фронт лучшие силы.

Прежде всего я позвонил на Красную Горку. К телефону подошел комиссар этого крупнейшего форта тов. Донской. Я информировал его о критическом положении на Красновском фронте и просил в срочном порядке выслать в Питер все наличные резервы, подкрепив их достаточно обильной артиллерией. Точно такое же приказание я сделал по телефону комиссару форта Ино, расположенного па финляндском берегу залива. Оба комиссара обещали в самый короткий срок снарядить соответствующие пехотноартиллерийские отряды.

Закончив кронштадтские дела, я, не теряя ни минуты, поспешил обратно в Питер. На том же катере ехала Людмила Сталь. Помню, она показала мне очередной номер эсеровской газеты «Дело народа»[155], где был напечатай грозный приказ казачьего генерала Краснова, возвещавший поход на Петроград и призывавший столичный гарнизон к полному повиновению власти Временного правительства.

Проходя Морским каналом, я заметил крупный силуэт учебного судна «Заря свободы»[156]. Когда я пристал к борту, ко мне спустился по трапу комиссар корабля матрос Колбин. Я спросил его о заданиях, полученных «Зарей свободы». Он объяснил, что кораблю приказано производить обстрел банд Керенского в случае их приближения к Петрограду. Однако выяснилось, что таблиц стрельбы на корабле не имеется. Так как огонь пришлось бы открыть по невидимой цели и без всякого наблюдения, то ясно, что стрельба должна была явиться совершенно недействительной. Да и само по себе учебное судно «Заря свободы» (бывший броненосец береговой обороны «Император Александр II»), несмотря на свои двенадцать 12-дюймовых орудий в 40 калибров, представлял собою такую старую галошу, что его стрельба по берегу боевого значения иметь не могла. Единственный смысл вывода неимоверно устарелого корабля на позиции в Морском канале заключался в том, что его грозный вид мог послужить стимулом морального подъема питерских рабочих и солдат. Впрочем, ничего лучшего Кронштадт предложить не мог, так как тогда главные силы Балтфлота были сосредоточены в Гельсингфорсе[157].

В Питере я прежде всего зашел на посыльное судно «Ястреб», только в этот день ошвартовавшееся у набережной Васильевского острова. На «Ястребе» находился штаб кронштадтских отрядов. Здесь были И. П. Флеровский и П. И. Смирнов. Кроме них в состав руководителей штаба входил вольноопределяющийся Гримм, молоденький левый эсер, впоследствии принявший активное участие в восстании Красной Горки против Советской власти во время первого наступления Юденича, весной 1919 г.[158] Но в октябре 1917 г. он производил приличное впечатление и тогда еще стоял на платформе Октябрьской революции.

Наконец, здесь же на «Ястребе» можно было видеть, как горячился в спорах анархо-синдикалист Ярчук, вообще очень дружно работавший с нами. Он с энтузиазмом поддерживал низвержение буржуазии, рассматривая это событие как неизбежный этап на пути к царству анархии. Я вкратце рассказал товарищам о результатах моей поездки. Вскоре откуда-то появился Сима Рошаль, и, захватив с собой Ярчука, мы в закрытом автомобиле поехали в Смольный.