Королевство белок - Наталья Михайлова

— Со слабыми не заключают договоров о мире, — отвечал Зоран, покачав головой.

— Замок — наша единственная крепость, — продолжал Берест. — Да мечами владеют только десятка три — те, что раньше были невольниками для боев на ристалище. Учить остальных некогда: встанет вся работа, а мы не то чтобы богаты… Но я не хочу, чтобы мы оказались легкой добычей для любого, кто на нас наткнется. А еще… — в раздумье говорил Берест, — еще там, в большом мире, искусные мастера, книги, корабли. Нам все это надо.

Энкино усмехался краешком губ: «Нам все это надо!».

— Если бы найти просвещенного сюзерена…. - предположил он. — Возможно, мы бы могли платить подать или нести умеренную воинскую повинность. Король Годеринга, например, наш сильнейший сосед. Объяви он, что признает Пристанище как вассальное княжество… Но, Берест, тут много тонкостей, — объяснял Энкино. — Годеринг верен Вседержителю. Я не знаю, как с точки зрения канонического вероисповедания будет расценен твой брак с лесовицей. И вот это, — он коснулся ладони Береста, на которой навек остался отпечаток хватки Князя Тьмы. — И еще я не очень ясно понимаю, что за вера у нас в Пристанище? — Энкино пожал плечами. — Конечно, полевицы, которые пляшут ночами во ржи, и лесовицы, и прочие порождения земли для нас не боги. Мы учимся жить с ними в согласии, но едва ли наш обычай дарить им ленты можно ставить в один ряд с поклонением Вседержителю. По сути, у нас нет веры или есть у каждого своя, какая кому по сердцу. И я не исключаю, что после подписания вассального договора с Годерингом там не одобрят, как мы верим тут. Точно так же, Берест, я не знаю, как тебе самому понравится, если Пристанищу придется отдать последнюю корову, чтобы заплатить подать лорду, или идти на войну в чужие земли, которые Годеринг намерен присоединить.

Берест кивал. Живя открыто, Пристанище не может не делать уступок мировому порядку. Но пока Пристанище принадлежит всего лишь самому себе, никакой закон не ограждает его от порабощения. Князь Тьмы держал свой город в магическом круге. Но когда Князь был отвлечен битвой со «слабым человеческим магом» Берестом, и невидимая граница исчезла, город пал. Теперь, без магического круга, даже большая шайка разбойников будет опасна Пристанищу точно так же, как большому княжеству — вражеская рать.

Берест думал, что безопасность Пристанища не в том, чтобы сделать попытку затеряться в лесах и в столетиях вновь, а в том, чтобы объявить о себе открыто и воззвать к правде.

Берест, Энкино, Зоран и Снодрек с тремя своими бойцами — это и было первое посольство Пристанища в Годеринг.

Они вышли в дорогу пешком. Маленький отряд рассчитывал продать где-нибудь мечи и купить лошадей или обменяться: в Пристанище было много лишнего оружия.

Хассем остался в Пристанище.

Отказавшись от дикого корня, он на несколько месяцев обрек себя на такие муки, что ему не раз чудилось — душа расстается с телом. Ирица не могла исцелить Хассема, ей хватало сил только облегчить ему невыносимую боль. В бреду Хассем часто просил кого-нибудь найти для него в лесу ту траву, корень которой раньше придавал ему силы. Но Берест держал слово. Все знали: он никому не позволит принести Хассему его зелье. Две самые трудные недели Берест стерег своего друга, не выходя из его покоя, и забросил на это время любые дела. Он, неподвижно сидя на краю постели и опустив голову на руки, думал о той минуте, когда окажется один на один с собой: борьба Хассема окончится смертью, и Бересту всегда придется жить с тем, что не позволил никому облегчить его последние дни ради пустой, призрачной надежды на выздоровление.

Наклоняясь к Хассему, Берест прислушивался, о чем он говорит в бреду.

— Никто не сдвинет его… — с горечью шептал тот. — Некому сдвинуть….

Бересту чудилось в этом что-то знакомое, но он не мог вспомнить, что.

А Хассему казалось, его ведут в каменоломни. На обочине — огромный валун. На валуне часто сидит, сутулясь, большой ворон, старый воронище. Хассему виделся Берест, который клялся: если камень сдвинут — это знак, что Хассем скоро будет свободен.

Хассем лежал в маленькой полутемной каморке: свет его беспокоил. Возле деревянной кровати Ирица поставила на скамейку кувшин с водой и склянку с отваром, позволявшим приглушить боль: смерть приходила нелегкая… За время болезни лицо Хассема так осунулось и побледнело, что над верхней губой был отчетливо виден каждый волосок редких юношеских усов. Проваливаясь в забытье, Хассем снова и снова переносился душой к камню у обочины.

Неужели никто так и не столкнет его с места? Ворон сидит, сутулясь, на валуне, смотрит и что-то знает… Хассем в гневе смотрит на камень. «Не можешь ты так лежать! Ты сдвинешься, и я буду свободен!».

Под взглядом Хассема камень вдруг становится оранжево-красным, и его охватывает пламя… Ворон с криком, хлопая крыльями, взлетел. Хассем не отводил взгляда… И камень рассыпался, испепеленный дотла, а на клочок выжженной земли под ним, медленно, кружась в воздухе, опустилось черное перо, что обронил ворон.

Хассем, часто дыша, открыл глаза. Берест сидел около него на кровати, низко опустив голову. Хассем видел его сбоку: свесившиеся пряди волос, очертания бороды, усов и губ, носа, лба. Берест слегка обернулся, они встретились глазами. В маленьком покое сильно пахло целебными травами.

— Ну, брат, хуже тебе или лучше? — наклонившись к Хассему, чтобы расслышать ответ, спросил Берест.

Хассем чуть улыбнулся.

— Я вернулся, Берест. Совсем…

Взгляд Хассема был пугающе проницательным — это мог быть взгляд старика:

— Я видел, что мы способны изменять этот мир. Мы угодны Творцу, Берест. Помни…

Берест собрался в Годеринг, чтобы заключить вассальный договор. Детям сказали, что занятий у них в это время не будет: наставник Энкино тоже едет с посольством. «Для представительности: он хорошо говорит», — пояснил Зоран. И он, и Берест на западном наречии тоже говорили свободно, но их неправильное произношение слишком резало слух. Что до Снодрека и его дружинников, те и вовсе пользовались смешанным, диким языком, который сложился из жаргона рабов и надсмотрщиков в древних алмазных копях.

Берест по дороге старался сгладить свой недостаток. Они наконец купили лошадей, и по пути, в седле, он твердил наизусть священное писание: и чтобы освоить грамотную речь, и чтобы лучше понять, чем живут верные Вседержителю народы.

— Смотри. Много стихов о том, что всякая власть от бога. Написано, что ей противятся злые люди, а добрые люди почитают своих господ. «И потому надобно повиноваться, не только боясь наказания, но и по совести». «Итак, отдавайте всякому должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх», — в раздумье прочитал Берест. — А не написано того, что власть иной раз сама лютее зверя.