Бывших не бывает - Красницкий Евгений Сергеевич

Отставной хилиарх потянулся к такому ужасному и завлекательному ничто даже своим тварным телом, с ужасом и восторгом ощущая, что даже это тело ему больше не принадлежит, как вдруг в голове грянуло:

«Так! В жопу!»

Отец Меркурий покрепче впечатал упомянутое место в лавку. Практически до боли.

Боль стала якорным канатом, а сама лавка – такая деревянная, основательная, почти грубая – якорем, позволившим зацепиться за реальность.

Тьма недовольно заколыхалась и начала тянуть ещё сильнее. Но хилиарх опять осознал себя.

Теперь он снова сидел в келье учителя и слышал его голос: «Христос воплощение труда и знания, друг мой! Это наши главные орудия. Бог-Отец создал нас и вдохнул в нас жизнь, Бог-Дух Святой связал нас в себе и примет в себя наши души, а Спаситель, поправ смертью смерть, сделал нас по-настоящему бессмертными, научив сражаться с самым страшным нашим врагом. Кто же наш самый страшный враг?

Да мы сами! Наша леность, похоть, гнев, страх… Этим сатана совращает нас, и без нас он бессилен. Не он лишает спасения – мы сами!»

«Значит, страх? Вот сейчас он давит меня моим же страхом? И никакого наваждения нет? Это моё воображение? Невежество рождает страх, а знание ему противостоит? Господи, на Тебя уповаю! И на тебя Спаситель, и на тебя, суровый Бог Ветхого Завета! Дайте мне оружие, а драться я как-нибудь сам…»

Ничто на миг остановилось. Отец Меркурий физически почувствовал его досаду.

«Так оно чувствует! А раз чувствует, значит, и боится! Так оно тварное, и ничего хуже смерти причинить не может. Так верному ли бояться смерти? Ну-ка лизни:

Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!»

Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его».

Аристарх нахмурился, по лбу его стекла капля пота. Потом по виску ещё одна.

Сейчас священник мог это видеть. Теперь его воля рвала тенета чужой.

«Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.

Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым.

Ибо ты сказал: «Господь – упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим; не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему; ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею; на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона.

“За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал Мое.

Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его, долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое”».

– Не врёт он, Кирюха, – Аристарх в изнеможении откинулся на подушки. – По крайней мере, верит в то, что говорит. Силён поп! В башку к себе меня не пустил, но главное не спрячешь – не врёт. Я б почуял.

«Прости меня, Господи, но, кажется, я только сейчас по-настоящему в Тебя уверовал…»

– Так мы договорились, почтенные? – отставной хилиарх с трудом заставил голос не дрожать.

Аристарх, преодолевая слабость, еле заметно кивнул. Как показалось отцу Меркурию, с некоторым уважtнием.

– Договорились, – багровея шрамом подтвердил Корней. – Откуда ты только взялся такой на мою голову, ядрёна Матрёна?!

– Из тех ворот, что и весь народ, боярин-воевода.

Староста непочтительно хрюкнул в бороду.

Сказал бы кто отцу Меркурию, почему он смог противостоять гипнозу Аристарха – отставной хилиарх не поверил бы. Не случилось на самом деле никакого чуда. И ратнинский староста не умел читать мысли, и молитва не помогла. И Господь тут ни при чём. Всё куда проще и одновременно сложнее.

Когда-то в существовавшей ещё тогда Перуновой слободе жрец Перуна заприметил талантливого мальчишку. Ну и развил его дарования: научил полубессознательно подмечать язык тела собеседника, понимать его мельчайшие эмоции и подчинять волю. Свою и чужую. Ознакомил с гипнозом и самогипнозом, говоря по-научному. Вот только ни жрец, ни сам Аристарх таких умных слов не знали и от того считали это даром древних славянских богов.

Время шло. Юный потворник Перуна вырос, заматерел, набрался опыта, похоронил учителя и начал развивать свой дар сам. Благо при его службе и образе жизни возможностей тому предоставлялась масса, а трудолюбия, упорства и храбрости Аристарху было не занимать. Вот и отточил свой дар почти до совершенства. А ещё понял, что не всесилен. Хоть и редко, но попадались ему на пути люди, которых не удавалось заморочить, подчинить своей воле.

И первым из них оказался друг детства – Кирюха, ныне известный как воевода Погорынский, боярин Корней Агеевич Лисовин, во Христе Кирилл.

Но прочесть Аристарх мог и его. Долго староста размышлял над этим и пришёл к выводу, что есть люди, наделённые необычно сильным духом и оттого способные сохранить свободу своей воли от грубого посягательства.

Нет, как показала практика, и такими можно управлять, вот только тяжёлое это дело: надо медленно, капля по капле, внушать им нужные мысли так, чтобы в конце концов эти сильномогучие начали считать внушаемые мысли своими. И то возможно такое воздействие лишь тогда, когда внушаемые мысли хоть немного, но созвучны стремлениям управляемого.

А вот над языком своего тела человек не властен. Умеющий смотреть – увидит. Только уметь надо очень хорошо. Даже не на лицо, руки, позу – это люди могут держать в узде, а на почти незаметные глазу сокращения мышц, на ровное на первый взгляд дыхание, да много на что. Иной раз и глаз этого не видит – только развитое постоянными упражнениями чутьё.

И вот этим самым чутьём Аристарх понял – священник не врёт. Недоговаривает многого, но не врёт. И есть в нём нужные Ратному стремления. Оттого и перестал давить. Чай не сопляк какой – ручкаться до тех пор, пока другой пощады не запросит. Больно сил много отнимает такое меряние удами, а силу на глупую забаву тратить ни к чему. Главное-то ясно: не враг, хочет быть союзником, силён, умеет себя защитить – для работы пригоден.

Отец же Меркурий сильно удивился бы, если бы узнал, что Девяностый Псалом, что читал он, если и помог, то только тем, что позволил сосредоточиться, а защитила его развитая привычка думать, анализировать и ко времени разозлиться. Да ещё то, что не верил он в колдовство.

Вот совсем. Как не верила в него и Церковь в лице своих философов, а с этой публикой отставной хилиарх общался плотно и продуктивно.

Когда-то, крепко подумав, лучшие умы империи пришли к выводу, что колдовства не существует. Совсем. Творить чудеса может только <ог. Ну или святые и пророки по божественному попущению. А дьявол и его присные могут только смущать разум и если и свершают нечто, то только руками обманутых людей. Резюме: всё колдовство и всякая тавматургия не более, чем фокусы, вроде глотания огня, что показывают на ярмарках бродячие мимы. Точка.

Вот эту парадигму и усвоил отец Меркурий крепко-накрепко, да ещё и отметил для себя, что ясность разума есть лучшее средство против любого морока. Надо лишь найти тот якорь, что позволит сохранить связь с реальностью. Вот и разошлись они с Аристархом при своих, да многое друг о друге поняли. Ну а воевода Корней всё это просто почувствовал. И оттого разговор дальше пошёл вполне по-деловому.

– Ну раз ты тоже оттудова, – усмехнулся воевода, – то поведай нам, чего за эти дни разнюхать и понять про нас успел? Попа-то заболотного, небось, до самого этого самого вывернул?

– Не без этого, – согласился священник. – Много любопытного рассказал отец Моисей.

– А чего ж ты его ко мне не послал, а к Аристарху?