Беспредел - Игорь Бунич

— Так что же? — спросил Климов. — Чего молчишь? Или три дня проволынил и не прочел ни строчки? Тогда так и скажи: не хватило сил осилить этот фолиант. Голова к такому не приспособлена. Прошу отчислить меня из органов по состоянию здоровья.

Я почувствовал, что краснею. Есть у меня такая проклятая привычка.

— Нет, товарищ генерал, — сказал я. — Прочел я ее. Некоторые места даже с интересом читал. Например, о царствовании последнего императора. Я еще могу согласиться с тем, что было в истории нашей страны. Но сейчас, извините, не вижу никаких признаков близкого крушения государства. Я ведь не первый раз об этом слышу. Часто мне в последнее время многие на допросах говорили: "Мол, чем вы там занимаетесь? Страна гибнет, а вы занимаетесь детскими играми: кто чего прочел кто чего сказал. Вы же служба государственной безопасности. Государство гибнет, а вы в игрушки играете". Я всегда спрашивал: "Где же вы эту самую гибель государства увидели, кроме как в своем воспаленном вражеской пропагандой воображении?" И ничего толком они мне сказать не могли. Мычали чего-то с чужих радиоголосов л пасквилей: Афганистан, права человека, академик Сахаров и тому подобное. Один свидетель, помню, мне как-то сказал: "Вы конфронтируете со сверхдержавой XX века, насаждая в стране средневековое мышление. Такого еще никому не удавалось сделать, не погубив собственную страну". Я его спросил: "О каком средневековье вы говорите, когда мы ракеты в космос запускаем, а ядерное оружие наше самое мощное в мире, что даже и ваши любимые американцы признают". Он удивленно посмотрел на меня и спросил: "Вы так искренне думаете? Или проводи те со мной политбеседу?” Я ему заявил, что совершенно искренне считаю наш общественно-политический строй самым лучшим и прочным из всех, когда либо существовавших и существующих. Если бы я считал иначе, то ни когда не пошел бы работать в органы. Он засмеялся и сказал: "Если вы говорите правду, то Советскому Союзу осталось жить не более 10-ти лет. Если врете, то и того меньше" И честно скажу, товарищ генерал, я не знаю, что они там видят, а я не вижу никаких признаков грядущей катастрофы. Конечно, у нас есть недостатки и крупные проблемы, особенно связанные с падением уровня советского патриотизма, но.

— Ну, а дальше-то что было? — спросил Климов улыбаясь уголками губ.

— Дальше? — переспросил я. Вы о чем?

— Да о свидетеле этом, — подсказал генерал. Дальше-то что было?

— Как что? — удивился я. — Подписал он, как положено, протокол допроса и был отпущен до следующего вызова по решению следствия.

— Да я не об этом, — усмехнулся Климов, — Ты об арбузе расскажи.

Мне показалось, что я вспыхнул, как паяльная лампа. Конечно, я помнил этот эпизод, но никак не думал что его знает и Климов. Видимо, до вызова в Москву меня просветили до самых костей. Действительно, когда я допрашивал именно этого свидетеля, в мой кабинет № 13 сунулась одна сотрудница нашей канцелярии, которая разносила пакеты с продовольственными заказами, поступавшими через наш спецраспределитель. Прямо скажу, что нас — младших офицеров управления — сильно не баловали, но и не забывали. В распределителе всегда можно было приобрести по скромным ценам то, чего в открытой продаже либо не было вообще, либо стоило очень дорого. Никто из нас не считал такое обслуживание какой-то особой привилегией. У нас не было времени, работая порой круглосуточно, бегать по магазинам. И наши жены не должны были этого делать, чтобы не оказывать на нас негативного влияния. Так вот, дело было в начале июня и к нам завезли арбузы (уж не знаю откуда) да в таком количестве, что даже нам, рядовым следователям, перепало по целому арбузу с довеском.

Каждому положили арбуз в пластиковый мешочек и разносили по кабинетам. Не тратить же нам время, чтобы где-то в очереди стоять? Принесли и ко мне в кабинет. Я поставил мешок на край своего рабочего стола, думая, как обрадуются сегодня мои девчушки, когда я приду с работы. А свидетель неожиданно показал на этот арбуз пальцем и изрек: "Вот за арбуз в июне вы и работаете, Василий Викторович, а не за какую-то там идею или общественный строй. Так вот, помяните мое слово, что вы, человек, отвечающий за безопасность государства, это самое государство продаете за арбуз".

— Ну и что ты ему ответил? — посмеиваясь, поинтересовался Климов.

Поскольку не возникало никакого сомнения, что генерал все знает, я ему все, как есть, и рассказал:

— Я ему ответил, что если бы мы не были связаны официальными отношениями как следователь и свидетель, я бы ему за такие слова влепил по физиономии.

— Помню, — рассмеялся генерал, — пришел целый транспорт с арбузами, кажется, из Габона для распределителей ЦК и обкомов. А наши ребята перехватили целый эшелон для себя. Это коммунисты Габона нам прислали, из расчета по четыре арбуза за каждый автомат Калашникова.

Он снова засмеялся. Я молчал.

— Вот, — серьезно сказал Климов, — сколько шума из-за какого-то вонючего арбуза. Как дикари. Арбуз в мае увидели и чуть следователь со свидетелем не передрались. А арбузы, если хочешь знать, круглый год созревают в разных климатических поясах мира и их доставляют в течение всего года в магазины на Западе, а не только в августе, как у нас.

— Ну и что? — поинтересовался я, совершенно сбитый с толку. — Что я этот арбуз у кого-нибудь украл? Или специально требовал его себе? Мне он, товарищ генерал, даром не нужен. Хоть бы его весь год не было, и не надо. Привезли в июне — приятно, конечно. Так я его и не попробовал — все дочкам отнес.

— Ты молодец, — сказал генерал. — И работник хороший, и семьянин отличный. И арбуза тебе не надо. Тебе не надо, а мне надо. Причем, каждый день. Люблю я, Вася, арбуз, а целый года маюсь — потому что его нет. Хорошо это, как ты думаешь?

"Ну, что он прицепился к этому арбузу, — подумал я. — Как будто я этот арбуз с его стола уволок”.

— У тебя машина есть? — внезапно сменив тему, спросил генерал.

— Откуда у меня машина? — искренне удивился я. — Квартиру-то еле дали после рождения второго ребенка. О машине и не думаю, товарищ генерал. Казенную-то не допроситься! На обыски приходится на такси ездить, а оплачивают через полгода только. А так — за свой счет. Вся бригада скидывается по 10 рублей. А еще понятых надо по домам развозить. А сам домой на трамвае…

— Вот, — прервал меня Климов. — Все ты говоришь правильно. Я отлично знаю, как ты живешь и как живем все мы. А почему такое происходит, ты никогда не задумывался? Ты — чекист — солдат боевого отряда партии, работающий во имя ее безопасности дни и ночи, как говорится, не щадя и самой жизни, должен так мыкаться, и всякий еврей при этом может тебя арбузом попрекать?

— Так что я его за это расстрелять должен был? — попробовал я отшутиться.

— Да не о нем речь, — с досадой махнул рукой Климов. — Расстрелять его никогда не поздно. Речь-то не об этом. Ты посмотри, что в наших закрытых магазинах делается? С каждым годом ассортимент все беднее и беднее, и не только у вас, но и у нас, старших офицеров, и даже — у руководства. А то, что есть — все сплошь иностранное. От Соединенных Штатов до Израиля и ЮАР. Что это все значит, ты можешь понять? Это значит, что страна умирает, если еще не умерла. Не знаю, кого наняли эти умники из ЦК, чтобы написать ту книгу, но в ней еще не все сказано, как умирающего давят американским сапогом, кишки ему выдавливают, а он и пальцем пошевелить не в состоянии…

Генерал побагровел. Взял с бокового столика графин с коньяком, плеснул четверть стакана, залпом выпил и продолжал:

— Я тебе специально, Вася, эту книгу дал почитать, чтобы ты многое понял. Видел я, как ты мучался, вынося из управления совершенно секретный материал, думая, что я тебе какую-то крышку готовлю. Зря ты так думал. По молодости лет, по неопытности. Если мне надо будет тебя шлепнуть, то прикажу просто тебя отвести в подвал и все. А жене — погиб при исполнении служебных обязанностей из-за собственной халатности, чтобы половинную пенсию получала. И любого другого также можно оформить — права у нас огромные, безграничные. Другое дело, что мы ими сейчас не пользуемся, поскольку нам это не нужно. Но тем обиднее, что с такими правами и возможностями живем мы, как безработные в Штатах на пособие. В дерьме живем все. А хочется жить по-человечески. Другими словами, если страна обречена, то такова ее судьба. С нашей страной это не в первый раз случается. Но партия, Беркесов, наша партия должна жить и еще лучше жить, чем жила прежде.

КПСС, Вася, это огромная сила. Это такая сила, что никому в отдельности ее силы и возможности не осмыслить, не понять. Эта организация, созданная и скованная гением наших вождей, уцелеет и при мировом пожаре, и даже при космическом катаклизме, а уж тем более должна уцелеть при крушении СССР. Я, Вася, коммунист, можно сказать, со школьной скамьи, и никогда свое членство в партии ни на что не променяю, ни на какие блага. И умру за ее дело без колебаний. Когда я говорю "партия", когда я говорю о гениальности ее вождей, то не подумай, что я имею в виду ту, извини за выражение, идеологическую херню, которая придумана для оболванивания населения. Она так глупа, что, как тебе известно, пришлось уничтожить несколько десятков миллионов человек, чтобы уцелевшие сделали вид, что во все это верят. Теперь нам уже безразлично, верят они во всю эту чепуху или нет. Нам уже не нужны ни Ленин, ни Сталин. Нам уже не нужно и название КПСС. Нам важно сохранить партию — организацию нового типа, как говаривал Ленин.