На пороге Тьмы - Андрей Круз

– Разумеется, – усмехнулся я. – Планы изменим, с утра к вам заеду.

– К двум часам подходите – прямо в кабинет, я предупрежу.

Некоторое время ехали молча, затем я сказал:

– Мне тут вчера интересную вещь рассказали…

– Да?

– О том, что если беременную женщину на раннем сроке привезти на границу Тьмы, то беременность куда-то девается. Это правда?

– Это правда, все верно, – кивнул он. – А что конкретно хотели спросить?

– Почему? Как так получиться может?

– Доказательств не имею, но… Полагаю, что в этих местах время идет в обратную сторону.

– В смысле?

С этим вопросом я как-то начал повторяться, как мне кажется. Ну да и ладно.

– В смысле самом прямом – оно идет в противоположном направлении. Мы же говорили с вами о природе Тьмы, если мне память не изменяет.

– Да… Тьма – это то, куда утекает эта самая наша река времени, – вспомнил я его слова. – Так?

– Так, но река не обязана течь прямо, а Тьма не должна сталкиваться со Светом. Сама суть аномальности Отстойника в том, что здесь пересеклось то, что пересекаться никак не должно, – Свет и Тьма. То, откуда к нам приходит наше время, и то, куда оно уходит. Это неправильно. И граница рождает временные аномалии. Как заводи у реки, где вода по кругу вращается, например. Водоворот.

Мне как-то сразу вспомнилось удивительно хорошее состояние машин, а главное – аккумуляторов, что мы взяли в Порфирьевске. Аккумулятор больше двух лет без постоянного надзора и подзарядки храниться не может, а тут – пожалуйста. А из того, что мне удалось узнать до этого, оно должно было быть хуже. И Федька доехал на своем «блице» до Углегорска с трудом, как он рассказывал: резинки все же рассохлись… А тогда Тьма, с его же слов, была подальше.

Вообще-то Милославский сказал нечто такое, что уже можно считать заранее окупившимся. «Гончие» «гончими», а вот возможность брать что-то почти новое в этом мире стоит многого. Над картой посидеть, посмотреть, где граница Тьмы отодвинулась…

– Это что, вблизи Тьмы мы молодеем? – спросил я.

– Думаю, что да, – сказал Милославский, – и очень сильно. Вы после полета к Тьме как себя чувствовали?

– Испуган был… адреналин, – начал я вспоминать свое состояние. – А потом – да, прилив бодрости, в ресторации с Настей хорошо посидели и даже не опьянели… Да, что-то странное было, эйфория какая-то, но…

– Списали на отходняк, так?

– Верно.

Полет еще ладно, а после приезда с машинами у нас вообще энергии было через край, это я тоже хорошо заметил. И Настя заметила, ночью.

– А вот в дальней разведке симптомы чуть заметней у некоторых, – усмехнулся Милославский. – Седина, например, вспять обратилась.

– И… какой коэффициент?

– Если очень приблизительно, то сутки вблизи Тьмы – около трех месяцев. Но сами понимаете, что даже сутки выдержать – это очень сложно. Человек начинает чувствовать себя очень плохо уже через несколько часов, а затем может вообще повести себя неадекватно. Не рекомендуется нам так омолаживаться: весь организм протестует, да и…

Тут он задумался, и я уточнил:

– Что?

– Есть опять же теория… у нас все на теориях, никаких доказательств, но есть подозрение, что часть адаптантов получается из тех, кто задержался на этой границе. Тьма перепрограммирует человека. Так что сами понимаете, так рисковать точно не стоит. Ну а с беременными как получается – теперь сами понимаете. Время вспять – и процессы вспять. Отсюда же и только ранние сроки, потому что долго там никто не выдержит.

– А лечить так можно?

– Можно, – кивнул Милославский. – Рак лечим, например. Уже польза от нашего отдела, видите? Главу Администрации вылечили два года назад, например, за три «сеанса», а стадия была чуть ли не последняя.

– А когда он в нормальное время попал – обратно все не вернулось?

– Нет, к счастью, нет, никакой предопределенности не наблюдаем, тотальная и абсолютная многовариантность дальнейшего развития. Ранения нельзя лечить и травмы. Только естественные процессы вспять, а если дырка пулевая, то она так и останется дыркой – повреждение механическое, так сказать.

Чем занимались на месте моего провала, я толком и не понял. Упровцы из «скаута» организовали охранение, люди Милославского ходили с рулетками и какими-то самодельными приборами, безопасники осматривали место жертвоприношения, или что там на самом деле было, собирая кости и разбросанные вещи жертвы в бумажные пакеты. Милославский описывал сложные траектории между сарайчиком, в котором раньше был генератор, и развалиной, где убили человека, и на меня никакого внимания больше не обращал. Возле меня постоянно топтались его охранники, раздражая своим присутствием, и один из них даже увязался за мной в кусты, куда я направился с простительным желанием отлить, где и нарвался на грубый вопрос: «Тебе че здесь надо, извращенец?» Он выматерился тихо, но нарываться не стал и ушел к машине.

Потом обо мне все же вспомнили, и Павлов попросил спуститься в подвал. Там меня спросили, кто именно – я даже не понял:

– Здесь все как было?

– Да ни хрена, – ответил я. – Тут раньше куча вещей лежала, а теперь ее нет. И костей нет. И проволоки.

– Это мы сделали, – сказал Павлов. – А в остальном?

– А что тут остального? – удивился я вопросу. – Стены должны были сдвинуться или что?

– Он ощущения имеет в виду, – сказал сверху Милославский, заглянувший в люк. – Прислушайся, мы же тебя специально для этого позвали.

– Тогда…– задумался я. – Тогда выбирайтесь все отсюда, мне сосредоточиться надо.

Возражать никто не стал – сочли справедливым, и безопасники один за другим выбрались наверх, оставив меня в жутковатом погребе одного. Закрыл глаза, вздохнул, покрутился на месте… Холод какой-то чувствую. Внутри себя. Где-то под сердцем прямо. Странно. Нет, я действительно как-то этот подвал ощущаю, просто не могу объяснить. А вообще тут стоять бесполезно, надо не так…

Когда выбрался наружу, наткнулся на вопросительные взгляды.

– Щас, – сказал. – Не ходите за мной, я сейчас вернусь.

Никто не пошел, даже телохранители Милославского. Я прошел сначала к сарайчику, закрыл глаза, покрутился… Вообще мне даже смотреть не надо, где подвал, я его чувствую. Прошел подальше, к самой просеке, – ощущение этого тянущего и назойливого холода ослабло, но все же сохранилось. Обошел поляну по кругу, повторил все маневры – результат один и тот же, чувствую я этот подвал. О чем Милославскому и сообщил.

– Вот как, – задумчиво сказал он. – Пожалуй, я все же оказался прав: ты провалился в искусственный тоннель. И продолжаешь его чувствовать, ваша связь каким-то образом сохранилась. Обратно отсюда пробовал, скажи честно?