Как стать счастливой! - Мария Казакова

— Завтра же соберем совет и представим нового главнокомандующего, — кивнул Дариан на Мэлани, что стояла рядом со своим господином, заложив руки за спину. — А сейчас предлагаю разойтись и отдохнуть.

Действительно, у меня не было сил даже на то, чтобы встать. Каллеб успел выпить пол бутылки с какой-то бурой жидкостью, Мэлани мыслями находилась очень далеко отсюда и, наверняка, даже не понимала, о чем мы говорим. Все были потерянными и крайне рассеянными.

— Дар, я только начал знакомиться с твоей очаровательной спутницей, — подался вперед Талт и сложил руки перед собой, отчего стал казаться намного шире и массивнее. — И у меня есть к ней пару вопросов. Ты же не будешь против нашей недолгой беседы?

ОЙ! Мое сердце екнуло, словно мне пронзили грудь, и я задохнулась. Холод, спокойствие…вспышка! Я, то есть Дар, видела перед собой некрасивую сцену. На белоснежном ковре у ног Талтинуса лежала женщина. Прекрасная, как сама Богиня Харида, но такая несчастная. Ее сбил удар, хлесткая пощечина по лицу, что расплывалась красным пятном на бледной коже.

Но женщина вскочила на колени и зарыдала у ног правителя, вымаливая прощение. А на его лице безразличная маска, и если бы не мое разбитое сердце, стонущее за судьбу брата и не слезы, которых не сдерживал Талитинус, я бы сказала, что он тогда еще окаменел. Потому что его предала любимая женщина, покусившись на его жизнь, охваченная желанием захватить власть. В моей голове проносились хаотичные картинки прошлого, и пусть я могла видеть только эту сцену, в моей голове зародилась четкая мысль, что опять же принадлежала Дару, глазами которого я и видела все это:

«Не знал я раньше такого безумия. И не могу даже сказать, кто из них двоих несчастнее. Та, что по глупости и безрассудству лишилась всего: положения, дома, но самое главное — любящего ее всем сердцем. Или же он, тот, кто потеря все: любимую, которая и была для него целым миром. Вот только разве же она его любила? Наверное, нет, раз смогла перешагнуть через свои чувства ради наживы. Что же, тогда он, казалось бы, потерял меньше — человека, который был к нему равнодушен, в то время как она потеряла того, кто готов был ради нее на многое. Так почему же умирает он, а не она?»

Наконец, сделав глубокий вдох, я снова оказалась в кабинете, и поняла очень важную вещь — Талтинус больше никогда не будет доверять женщине! И она для него есть причина всех бед.

О, Творец! Вот почему Дар так напряжен! Потому что все стрелы сейчас полетят в меня…

Птица!

«Ох, Дариан!» — думала я, сверля глазами его широкую спину, когда он покидал кабинет брата. Смягчал его непростительный, на мой взгляд, поступок только то, что шел он ужасно медленно, словно оттягивая неизбежное; что был угрюм и то и дело сжимал и разжимал кулаки, сдерживая желание впечатать их в ближайшую стену. Но я все равно мысленно уже представляла, как устрою настоящий скандал достойный лучших неуравновешенных девушек мира, а проще говоря — стерв и истеричек. А все потому, что я остаюсь наедине с самым большим актером, которого мне доводилось повстречать. Таких лицемеров я еще не видела, и мне чудилось, что змеи Дара лучшая компания, чем этот окаменелый.

«Да и Творец с ним!» — сказала бы я и попросила бы Дариана остаться, но есть одно большое «недоразумение». Рабыней не дорожат. По крайней мере, в этих землях.

У Косака была совершенно другая ситуация. Его окружали красивые, одаренные золотом женщины, я бы сказала, что при своей «жизни» он был дамским угодником. Чувства притупились, а вот привычка быть в окружении прекрасного пола осталась! Причем прекрасного во всех смыслах, поэтому щедрость его не знала границ.

В замке же Талтинуса для рабынь был отдельный этаж, и им запрещен было покидать его без «вызова» или особого разрешения. Они мышками проскальзывали в комнаты для утоления голода окаменелых и также незаметно возвращались к себе.

Думаю, если бы окаменелых не претила мысль «пить» мужчин, то есть людей одного с ними пола, то думаю, что в замке бы вообще не было женщин. И теперь я знаю, почему. Странно, что к Мэлани у Талта неприязни не было. Да и язык не поворачивать употребить слово «неприязнь» по отношению к Талтинусу, ведь доброжелательная улыбка не сходит с его безмятежного лица, а всех своих рабынь он ласково называет «милые». Только вот все это игра, которая в принципе никому не причиняет вреда, но все равно противно от самого осознания фальши.

В голове навязчиво крутились строчки старого, игривого «романа», что по сути своей, являлся дневником одной интересной особы:

«— Это ложь и клевета! Я всегда пью чай ровно в девять часов утра!

— Я не знаю, сколько было времени на ваших часах, но чайник в этот день не кипел».

Эх, отвертеться не получиться — застукана на месте преступления! Как я там оказалась? Хороший вопрос!

— Вы мне не поверите, — покачала головой я и жеманно пожала плечами.

— Милая, я готов вас выслушать, — мягко подтолкнул меня к продолжению Талтинус, который разместился справа от меня на мягком подлокотнике кресла. Парадный костюм из темно-синей ткани подчеркивал глаза глубокого цвета и выгодно смотрелся на контрасте с белым креслом, в котором я и сидела. Бронзовые волосы Талта, отличались от волос Дара послушанием. Они локонов не распускали, однако, переливались все тем же пламенем и, казалось, могли обжечь.

Я максимально отодвинулась в противоположную сторону, насколько позволяло мягкое сидение, и всем телом налегла на второй подлокотник, не забывая при этом изображать самое невинное создание!

— Вы меня осудите, — театрально всхлип, и я жалостливо прижала ладошку к бледной щеке. Бледной она была уже не от страха, а от истощения и недосыпа, но ему об этом знать не обязательно.

— Вы человек, милая. Вам свойственно совершать ошибки, — «успокоил меня» добрый дядюшка Талт и ободряюще прошелся рукой по моему плечу. Из своей роли он пока не выходил.

Я поджала губы, но тут же печально улыбнулась и подавила в себе порыв вцепиться в его руку когтями, которые Зиро недвусмысленно выпустил.

Хочешь играть так? Хорошо, правила «человечек» я знаю!

— Я слабая женщина, которая не может противиться своим желаниям, — призналась я в своем грехе, похлопав ресницами. — И в покоях достопочтенного господина (имя которого я так и не узнала) я оказалась по первому его зову, — все тише и тише говорила я,