В моей руке - гибель - Татьяна Степанова

Были получены Касьяновым и результаты биологической экспертизы следов крови, обнаруженных на одежде Степана Базарова при обыске. Кровь, как оказалось, не принадлежит человеку, это была кровь животного.

И последним фактом, до сих пор интересующим следствие, было то, что труп потерпевшей Елизаветы Гинерозовой так и не был найден. Дмитрий Базаров игнорировал все вопросы следователя, касавшиеся невесты его брата-близнеца.

Шло время… Как-то вечером в пятницу, «в час небывало жаркого заката» над Москвой, Мещерский приехал к Кате на работу. Она задержалась, но уже собиралась домой. На его умоляющее: «Не могу, ну просто не в силах дома сидеть, может, сходим куда, а?» — только передернула плечиками: тебе, Сережа, решать.

Мещерский быстро набрал внутренний телефон Колосова: 46–10.

Катя не слышала, о чем они там толковали, деликатно удалилась, отправившись мыть чайник — не оставлять же плесневеть заварку на выходные?

— А Никита, между прочим, нас к себе приглашает, — сообщил Мещерский, когда она вернулась. — Тоже один как перст и весь в расстроенных чувствах. Сегодня футбол у них: розыск против пожарных. А он по причине травмы выпал из обоймы.

Они спустились в розыск, и, когда, постучав, вошли в кабинет, Колосов уже успел вскипятить электрочайник, достал жестянку с кофе, насыпал в чашку сахара из пакета. Из сейфа была извлечена и бутылка коньяка — дагестанского три звезды. Он кивнул гостям, прошу, мол, располагайтесь как дома, а сам тем временем, как всегда, говорил по телефону — с Раздольском, с участковым Сидоровым.

То, что это задержание осуществил не кто иной, как Сидоров, было вполне свершившимся фактом, но профессиональное самолюбие Никиты на этот раз безмолвствовало. Что ж, это только в дешевых детективах умудренные опытом «начальники» — разные там майоры и подполковники из угрозыска — разыгрывают из себя суперменов-одиночек, носятся сломя голову за преступниками, палят из пистолетов, автоматов и гранатометов, нанизывая одно на другое свои личные задержания — одно круче другого. А на деле-то, в жизни этим самым начальникам — майорам и подполковникам — выпадает чаще всего только бдение в опостылевшем до тошноты служебном кабинете; за столом, заваленным макулатурой справок, рапортов и квартальных отчетов, вечная выволочка со стороны вечно недовольного руководства, или для разнообразия — ржавая служебная рухлядь-машина, в которой в самый ответственный момент внезапно кончается бензин…

А личные геройские вооруженные задержания особо опасных фигурантов тем временем совершают, как правило, безусые лейтенантики. И это — реальность, это будни милиции.

И для зависти и профессионального соперничества просто не остается места.

Сейчас, беседуя с Сидоровым, Колосов занимался тем, что перетягивал смышленого и храброго участкового к себе в отдел. «Саша, да мне такие орлы, как ты, позарез в Главке нужны», — басил он в трубку.

Парень отказывался: ездить из Раздольска далеко. А кто ж мне, Никита Михалыч, квартиру-то у вас в Москве даст?

Никита покосился на Катю, чинно усевшуюся на стул у окна, — усталое, бледное, похудевшее, печальное лицо, потухшие глаза. Плакала наверняка, хотя и храбрится… И тут же громогласно пообещал Сидорову: «Перейдешь ко, мне в отдел, женим тебя тут же на красавице москвичке с жилплощадью, и будет у вас полный ажур».

Сидоров, услыхав про красавицу москвичку, пообещал «подумать».

Потом Колосов запер кабинет на ключ, плеснул в чашки коньяку, себе с Сережкой солидную порцию, Кате — на донышко: она, как всегда, замахала руками — тоже мне трезвенница! Выпили за встречу, и беседа завязалась — так, ни о чем: результаты футбольного чемпионата, у кого больше шансов выйти в полуфинал.

Потом Колосов посмотрел на них и… Ожидание в глазах Мещерского, а еще — недоумение, боль, неуверенность, вопрос: что же это такое происходит? А Катя… она быстро опустила глаза — нечего Никите ее вот так разглядывать. Колосов вздохнул.

— Мы ошибались с самого начала, — произнес он тихо. — И я, и ты, Катерина Сергеевна. ЭТО ДЕЛО начиналось как разборка, провинциальная заказуха, потом постепенно начало превращаться в какую-то не правдоподобную и кошмарную сказку о свихнувшемся оборотне. А на самом-то деле это с самого начала была история одной семьи, история трех ее поколений, ребята. Семейное дело, я бы сказал, в которое неожиданно были втянуты совершенно посторонние люди. Ты вот, Сереж, твердишь: не понимаю. А понять не так уж сложно. Семья в трех ипостасях, трех поколениях. Знаменитый дед — на его фильмах еще наши отцы росли, да и мы тоже смотрели, песенки пели в пионерлагерях из тех фильмов о стране родной, где так вольно дышит человек… Фальшь, скажете? Да нет, фальшью нам ни фильмы, ни песенки не казались. Дед Базаров был слишком талантлив для того, чтобы делать откровенную фальшивку. Базаров-старший прожил жизнь неплохо, все у него было: от всенародного признания до строчек в Большой Советской Энциклопедии. И семья была, дом. А потом он умер. Говорят — умирал тяжело. Ну, вы-то про это лучше меня, наверное, знаете. И осталось у старика два сына. Один, как газеты пишут, — талант, Европой признан. Да вот беда — алкаш, даже зашивался не раз. Да и кто из талантов сейчас не пьет? Время, говорят, располагает к такому образу жизни… А второй сын был… как в сказках говорили, умный. Деловой. Всегда стоять у руля, рулить — вот какой девиз он себе взял. Делал карьеру — сначала в партии, потом в бизнесе, как и многие сейчас. От жизни привык получать все. Но когда получил почти все, что хотел, — деньги, власть, семью, сыновей, его сожрал рак. И он сломался, пожелал себе быстрого конца, вместо медленного и мучительного.

Катя слушала его и смотрела в окно, на закат над крышами. Никита в такой непривычной роли для себя — надо же…

Это с коньяка опять его повело, или… или устал молчать, настало время выговориться.

— И осталось после смерти отца юное поколение, постсоветское, как сейчас говорят, «нью дженерейшн» — три брата, трое из ларца. Трое из всей знаменитой фамилии. Один… все бы ничего, да не повезло парню — «Не дай мне бог сойти с ума!», так кажется? Итак, остались на свете трое братьев: один псих, другой — гомик, а третий — холодный и расчетливый подонок… — Колосов залпом выпил коньяк. Катя заметила: ему больно, тоже больно об этом говорить — отчего?

Ведь он человек не сентиментальный, жесткий. — Была семья и сплыла, выродилась… — Колосов кашлянул, затем продолжал:

— Для Димки вашего, я думаю, ВСЯ ЭТА ИСТОРИЯ началась с момента, когда стало ясно: отец умирает от рака.

До этого семье и так досталось: деда паралич разбил, Степка заболел трихинеллезом с осложнениями. Пришла беда — отворяй ворота… Врачи давали Владимиру Кирилловичу меньше полугода. А после него должно было остаться ВЕСЬМА КРУПНОЕ НАСЛЕДСТВО.

— Но ведь ОН же долю получал по завещанию, как и братья, одинаковую с ними, неужели ему мало было? — тихо спросил Мещерский.

— Мало? Ему? — Колосов усмехнулся. — Дима из той породы, кому не долю нужно, а все, и немедленно. Он жил в семье, которая никогда ни в чем не нуждалась, у которой всегда было все по любым меркам — и по советским, и по постсоветским. Когда же отец, наплевав на родимую КПСС, перекинулся в бизнес и заделался капиталистом-государственником, семье стало еще лучше, в материальном смысле.

Мы тут с Касьяновым справки навели насчет совокупного имущества их фамилии, достававшегося в наследство братьям Базаровым: проданные «два процента» от «Нефти и газа», несколько приватизированных квартир, и каких! Шестикомнатная квартира деда-режиссера на улице Грановского, квартира Владимира Кирилловича — четырехкомнатная, еще одна четырехкомнатная квартира близнецов, две дачи, земельный участок на Рублевке, недвижимость школы в Отрадном, коллекция картин — Родченко, Кандинский, Рерих, Сомов, Бакст, Добужинский, коллекция фарфора двадцатых годов, коллекция монет…

Там имущества, недвижимости и денег на пять миллионов долларов. И все это по смерти отца и деда по его завещанию должны были поделить между собой братья.

— Но неужели Димке было мало?! — не выдержала и Катя.

— Он хотел все и сразу, повторяю вам. Там, где он трудился, в этой их с отцом фирме «черного золота», там давно уже привыкли оперировать такими суммами, которые для нас звучат как фантастика. Среди сослуживцев Владимира Кирилловича были люди и еще богаче, что им пять миллионов…

Димка привык к мысли о больших деньгах, хотя по меркам своего круга там, в фирме, он имел пока не очень много — всего-то приличную зарплату, громкую фамилию да виды на наследство. Димка не хотел какую-то долю в полтора миллиона, он хотел иметь все пять и сразу, быстро. Потому что это для нас с вами полтора «лимона» баксов — прорва денег, а там, в том кругу, все относительно — там человек, имеющий полтора, это совсем не то, что человек, имеющий пять… Знаете поговорку: по одежке — протягивай ножки. Да и с кем было делиться-то этими пятью «лимонами» ему, Димочке?