Бесславные дни - Гарри Тертлдав

   Чтобы набрать флягу, пришлось отстоять очередь. В лагере военнопленных везде приходилось стоять в очереди. "Прям как на службе", - не без грусти подумал он. Единственный кран, которым военнопленным дозволялось пользоваться, располагался в стене здания. За очередью приглядывали спрятавшиеся за мешками с песком пулеметчики.

   У МакКинли тоже была фляжка. Он поскреб подбородок, под пальцами зашуршала густая с проседью щетина.

   - Господи, что угодно отдам за кусок мыла и бритву, - сказал он.

   - Ага, мы как будто члены одного из ансамблей Дома Давида.

   Они едва успели наполнить фляги, как раздался свисток. Петерсону казалось, что прошло меньше часа, но без наручных часов он не мог сказать точно. Теперь они на запястье японца. Петерсон задумался, носил ли их тот офицер до сих пор, или часы уже украли. Спрашивать об этом, он конечно не стал бы.

   Японские солдаты нервно смотрели на пленных, пока те выходили из огороженного колючей проволокой парка. Солдаты махали винтовками, мол, туда идите. К каждой винтовке был примкнут штык. На длинных лезвиях играли блики солнца. В обычном бою штык практически бесполезен, но, чтобы заколоть не сопротивляющегося пленного вполне подойдет.

   Петерсон вышел вместе с остальными. Марш на север казался ему какой-то перемоткой кинопленки в обратную сторону. Чем дальше они шли, тем меньше вокруг оставалось примет недавних боёв. Когда Петерсон ползал здесь с винтовкой, всё казалось ему несколько другим. Землю вокруг словно вытоптал огромный великан. Здесь мог находиться американский опорный пункт. Дальше будет нетронутая земля. Следом за ней, снова появится изрытый и истоптанный пятачок.

   Когда они вышли из Перл Сити на шоссе Камеамеа, им повсюду стали попадаться следы взрывов - это американцы пытались уничтожить дорожное полотно, чтобы затруднить продвижение японской техники. Зарыть успели не все воронки. Некоторые были довольно глубокими и около 15 метров в диаметре. Пленные инстинктивно пытались обойти их по полям и обочинам.

   Охранники махали винтовками и качали головами.

   - Kinjiru! - кричали они.

   Слово "кinjiru" означало нечто, вроде: "Давай!". Это слово было одним из первых, которые Петерсон выучил помимо своей воли.

   - Чего им надо, През? - спросил Петерсон у сержанта МакКинли. - Чтобы мы шли через воронку? Это же бред.

   Бред или нет, но именно этого хотели японцы.

   - Ты мочь, - сказал один из них, немного знавший английский. - Ты идти.

   Ни один пленный не согласился лезть в воронку. У её края собралась уже целая толпа. Охранники продолжали кричать. Движения их винтовок были вполне очевидны: не пойдете через воронку, останетесь в ней. Но никто не пошел.

   - Они же нас всех не расстреляют, - сказал кто-то. Джим Петерсон позавидовал его уверенности. В какой-то момент ему показалось, что японцы так и поступят.

   Один охранник побежал назад.

   - Самый младший, - сказал МакКинли.

   - Ага, я тоже заметил. - Петерсон уже научился более-менее различать звания японских солдат. Чем больше золотого и меньше красного, тем выше звание. Чем больше звезд, тем оно ещё выше.

   Стояние на месте продолжалось почти час. Вскоре вернулся рядовой, его гимнастерка потемнела от пота, но он привел с собой офицера, который приказал им всем маршировать и переводчика. Офицер осмотрелся и заговорил. Переводчик тут же переводил его слова:

   - Он говорит, что будет считать до пяти. После чего, солдаты откроют огонь. И они не прекратят стрелять, пока вы не подчинитесь.

   - Ichi! - выкрикнул офицер. Переводчик поднял вверх один палец. - Ni. - Два пальца. - San. - Три... Солдаты вскинули винтовки и прицелились.

   Петерсон так и не узнал, как по-японски будет "четыре" и "пять". Полдюжины пленных, стоявших в первом ряду, с криком бросились на дно воронки. Они переползли на другую сторону и принялись карабкаться наверх. За ними последовали другие. Как только первые оказались на поверхности с противоположной стороны, они тут же принялись помогать товарищам.

   Петерсон перебрался через воронку вместе с остальными. Оказавшись на другой стороне, он стал ещё грязнее и оборваннее, чем прежде. Обойти сбоку было бы быстрее и проще. Но японцы хотели отнюдь не этого.

   - Знаешь, что они делают? - спросил он, когда марш продолжился.

   - Помимо того, что командуют нами? - сказал През МакКинли, безуспешно пытаясь оттереть гимнастерку.

   - И это тоже. Они нас ломают, укрощают, будто диких лошадей.

   МакКинли что-то пробормотал. Было похоже на "Попробуй, сломай меня". Возможно, он был прав. А, может, и нет. Если японцы смогли заставить американцев выполнять их приказы, зная, что те будут им подчиняться, лишь под страхом наказания, разве этого недостаточно? Чего им ещё надо? Яйцо в пиво?

   В полях работали люди, собирая сахарный тростник и окучивая ананасы. В Большой Пятерке - компаниях, владевших плантациями на Гавайях, сейчас, наверное, массовые инфаркты. Происходящее там, впрочем, меньше всего беспокоило Джима Петерсона. Увиденное вокруг обретало смысл. Если Гавайи не могли ввозить еду с материка, они должны выращивать её сами. По крайней мере, всё к этому шло.

   "А успеют ли они вырастить достаточно?" - гадал Джим. Неизвестно. Они хотя бы пытаются сделать хоть что-то.

   Военнопленные шли мимо полей. Некоторые работавшие там люди махали им. Странное зрелище: японские солдаты смотрели на пленников, те смотрели на работников, а работники махали им руками. Петерсону захотелось ответить тем же. Но он не стал. Этот жест мог показать японцам, что кто-то здесь всё ещё не боится оккупантов.

   Когда они подходили к повороту на аэродром Уилера, один солдат отошел к обочине и сел на землю.

   - Не могу идти. Нужно перевести дух. - Его лицо было серым и изможденным. Петерсон не удивился бы, если бы узнал, что боец скрывал ранение.

   К нему тут же бросились двое охранников.

   - Kinjiru! - закричали они. Один вскинул винтовку: вставай.

   - Простите, солдат-сан, - сказал американец, мотая головой. - Не могу. Устал. Отдохну немного. И пойду.

   - Kinjiru! - повторили солдаты. Один солдат снова замахнулся винтовкой. Когда американец всё равно остался на месте, его принялись бить ногами.