Увидеть лицо - Мария Барышева

Тишина.

Он выругался и швырнул телефон на кровать. Его руки дрожали.

— Значит, раскопали! — прошептал Алексей, уставившись в мокрое окно в щели тяжелых кремовых занавесей. — Раскопали, суки! Удавлю!

Он поднял пакет и торопливо запихнул его в наволочку. Пристроил подушку на кровати, косо бросил сверху покрывало и направился к двери.

Ее пальцы двигались с той особой плавностью, которая была присуща всем ее движениям, и золотистые пряди послушно скользили между ними, сплетаясь в толстую косу, тяжелую и блестящую. Она делала так каждый вечер — привычка, выработанная еще с детства. Бабушка, ложась спать, всегда заплетала свои волосы в косу, приговаривая: «Волосам в косе спать слаще». Волосы у нее были длинные и густые — до глубокой старости и так и не поседели.

Марина перебросила косу через плечо, сняла халат и подошла к большому, во весь рост зеркалу. Вытянулась, поднявшись на носки, потом изогнулась, чуть повернувшись в сторону, и медленно провела ладонью по своей идеальной формы ягодице. Улыбнулась зеркалу, и отражение вернуло ей мягкую довольную улыбку.

— Свет мой, зеркальце… — пробормотала Рощина и зевнула, показав мелкие аккуратные зубы. Ее аметистовые глаза были сонными, но где-то в глубине мерцало легкое беспокойство и какая-то неустроенность, которой она не могла понять.

Пожав плечами, Марина подошла к шкафу, открыла его и зашуршала целлофаном. Вытащив нужный сверток, она распаковала его и, держа за бретельки, легко встряхнула короткую ночную рубашку из тончайшего темносинего кружева. Бросив целлофан в шкаф, она быстро надела ее и снова подбежала к зеркалу.

Богиня! Настоящая богиня. Жаль, оценить некому.

В памяти вдруг, как назло, всплыли те чужие, жуткие глаза взглянувшие на нее из зеркала ванной — глаза, медленно затягивающиеся влажной дымкой.

Не было никаких глаз! Никаких глаз не было!

Отойдя от зеркала, Марина проверила — надежно ли заперта дверь, а потом, мягко ступая босыми ногами по пушистому ковру, подошла к кровати, отвела ладонью тонкую ткань балдахина и скользнула под пухлое одеяло, чуть поежившись от прикосновения к телу холодной простыни. Взглянула на расписной потолок, потом перевернулась на живот и блаженно вздохнула, уткнувшись лицом в мягкую подушку, приятно пахнущую какимито цветами. Усталое тело возликовало долгожданному комфорту, ресницы неумолимо потянуло вниз, и, уже засыпая, Марина протянула руку, чтобы выключить ночник. Другая ее рука скользнула под подушку и вздрогнула, наткнувшись на что-то холодное, ребристое и чуть звякнувшее от ее прикосновения. Марина убрала руку, уже почти коснувшуюся выключателя, и удивленно открыла глаза. Ее пальцы сжались на странном предмете и вытянули его из-под подушки.

Это были ключи — один медный с длинной и сложной острой бородкой — от квартиры, другой маленький, чуть погнутый и совсем простой — от почтового ящика. На железном кольце вместе с ключами висели несколько брелоков — цветочек, куколка, круглая пластинка с нарисованными на ней горами, розой ветров и надписью «Кавказ», матовый светлокоричневый округлый камушек и босая подошва человеческой ноги, на которой зеленой ручкой было нарисовано немного кривое сердечко, заключавшее в себе буквы С и Н.

Марина судорожно сглотнула. Ее рука дернулась, и связка ключей и брелоков соскользнула с ладони и со звяканьем закачалась в воздухе, удерживаемая лишь за розовый цветочек, зажатый между пальцами.

— Это тюльпан!

— Нет, колокольчик!

— Розовых колокольчиков не бывает!

— Нет бывают!.. И вообще, это, скорее всего, роза!

— Вообще не похоже!..

Марина закрыла глаза. Ее пальцы, словно у слепой, ощупывали ключи и брелоки, скользя по каждому зубцу и каждой выемке — снова и снова — так, как делали это когда-то почти два десятка лет назад.

Подруги не разлей вода еще с подготовительной группы — она, Марина Рощина с заплетенными в толстую золотую косу волосами, и Норматова Дилярам, Диля, с резкими неправильными чертами лица, темноглазая и темноволосая с неизменным веселым коротким хвостиком почти на макушке. Диля наполовину узбечка, несколько лет назад она вместе с родителями и престарелой теткой переехала в Волжанск из города со смешным названием Ахунбабаев. Мать Марины не одобряла их дружбу, считая Дилю некультурной и какойто чумазой, но мнение матери Марину мало волновало. Семья Норматовых была бедновата, и Марина с самого начала окружила Дилю дружеской обволакивающей опекой, приглашая ее на обеды, отдавая ей старые или надоевшие вещи и игрушки и охотно принимая взамен ее обожание. Самой лучшей забавой у них было наряжаться в платья Марининой мамы, когда той не было дома, обвешиваться ее украшениями и танцевать в гостиной под музыку Поля Мориа или Франка Пурселя. Плохо, что это бывало так редко.

Утро солнечное, теплое. Они идут, обмахиваясь веерами из опавших кленовых листьев — цветных, ярких — от светлой зелени до глубокого бордо. На Маришке пушистый белый беретик, на Диле — вязанная желтая полоска, закрывающая уши, а вокруг шеи — длинный тонкий шарф, красивый, хоть и немного потертый. Маришке приятно видеть на Диле этот шарф. Раньше он принадлежал ей.

— … сегодня не раньше семи придет. Так что после…

— Нет, говорю же — не могу! Мама сказала сегодня сразу домой, с тетей Шахнозой посидеть, потому что никого не будет.

Рощина надувает губы. Шахноза Норматова ей не нравится, даже пугает — тощая, морщинистая, похожая на высушенную рыбу, и все время с папиросой. И глаза у нее, как у мертвой рыбы — тусклые и выпученные.

— А она сама не может посидеть что ли?

— Неа. Заболела. Лежит и все время вот так делает — хрхр! — Диля дергает губами, закатывает глаза и смеется, потом сморщивает нос. — От нее так воняет, фууу!

— Ну чего она не может сама полежать?

Диля мотает головой.

— Ну Дилька! Мама неизвестно когда в следующий раз уйдет так надолго!

Черноволосая головка снова отрицательно качается. Маришка понижает голос.

— Дилька, она такое платье новое купила! Бархатное! До пола!

Выражение лица Норматовой становится жалобным, но решимость остается.

— И браслет купила, Дилька! Большой такой! А я нашла, куда она шнур от магнитофона спрятала!

— Не могу! — с отчаяньем говорит Диля. — Влетит! Пожалуйста, Маришка, давай в другой раз, а?

Маришка смотрит на подругу почти зло. Как Дилька может ей отказывать?! Как после всего, что она для нее сделала?!

— Ну и пожалуйста! — она швыряет кленовый букет в лужу и быстро уходит вперед.