Любовь и дым - Дженнифер Блейк

— Мистер Дант! Мистер Дант!

Двое детей выскочили на террасу. Позвав его, они бросились ему навстречу. За ними следовала мать с подносом, уставленным кока-колой и тарелками с гамбургерами.

— Пьетро, — сказал Дант, и черты его лица расплылись в улыбке. — А вот и Коралия. Что вы здесь делаете, маленькие разбойники?

— Эрин посоветовала нам побывать до отъезда здесь, и вот мы пришли, — объяснила Коралия, не отрывая глаз от Анны.

— Она дала вам правильный совет, — сказал Дант, добавляя уже в адрес их матери: — Я вижу, вы решили отведать нашей американской пищи.

Они обменялись приветствиями. Затем последовали неизбежные представления. Анна почувствовала, как вспыхнуло ее лицо под ироничным взглядом Констанции. Анна, однако, вежливо улыбнулась и мысленно поблагодарила за данное ей воспитание, которое позволило ей сохранить сердечность и холодность одновременно.

— Вы можете занять мое место, — продолжила она, оглядывая свои покупки. — Я должна возвращаться в гостиницу.

— Я помогу вам найти такси, — предложил Дант.

— Не беспокойтесь, я уверена, что сама справлюсь с этим. Вы и так слишком много сделали, угостив меня обедом.

— Не стоит благодарности, — мягко, но настойчиво произнес Дант, взяв вешалку с купленным платьем.

Констанция, расставляя еду на столике, добавила:

— Было приятно встретить вас, миссис Галлант. Дант, вы должны вернуться и выпить с нами чего-нибудь. Я уверена, что дети придут в восторг от вашего общества.

Среди радостных и возбужденных восклицаний детей Анна заметила, как оба, Констанция и Дант, обменялись серьезными взглядами. Взгляды эти подняли в ней чувство, которое она сразу не поняла. Затем оно испугало ее: это была ревность.

16

Вернувшись вечером из офиса, Рива обнаружила Данта в компании Констанции и детей. Сцена была воплощением домашнего уюта. На задней галерее Дант и Констанция пили коктейли, а дети здесь же на холодном кирпичном полу были поглощены тем, что отклеивали наклейки и располагали их в альбоме, купленном для этой цели. Они начали собирать коллекцию наклеек в этот самый день. Рива всех приветствовала, затем взглянула на Ботинки, который сидел один в другом конце галереи со стаканом в руке, задрав ноги на барьер галереи. Она подошла к своему зятю.

— Как дела, Ботинки?

Он приветствовал ее, подняв стакан.

— Отлично.

Она никогда не видела его в таком, близком к опьянению, состоянии. Глаза его налились кровью, а лицо было красным. Тело его находилось в столь экстравагантной позе, что было удивительно, как это он до сих пор не свалился на пол.

— Не похоже, чтобы ты хорошо себя чувствовал, — заметила Рива откровенно.

— Как же я должен выглядеть, если жена изменила мне?

— О чем ты говоришь?

— Я пошел, хотел избить кузена, и что? Он расхохотался. Расхохотался! Сказал, что я дурак. Сказал, что она, как неудовлетворенная проститутка, ходит и предлагает себя.

Рива поспешно оглянулась — убедиться, что ни дети, ни Констанция не слышали его. Если уж Ботинки употреблял такие выражения, говоря с ней, значит, он здорово накачался. Говоря с женщинами, он всегда воздерживался от крепких выражений и двусмысленностей.

Никто не обращал на них никакого внимания. Она повернулась к Ботинкам:

— Если ты и дурак, то потому лишь, что веришь Эдисону.

— Да? Ты не знаешь. Я слышал, что для своего возраста он просто гигант. Может быть, Маргарет и пошла к нему для этого?

Спорить с ним в таком состоянии было бессмысленно.

— Где сейчас Маргарет?

— Наверху, отдыхает.

— С ней все в порядке?

Он пожал плечами:

— Говорит, что у нее болит голова. Но в город-то она сегодня ходила. Наверное, она просто не хочет меня видеть.

— Я зайду к ней, когда переоденусь.

Рива пошла в дом. День был жарким, и хотя в офисе был кондиционер, а костюм ее из чистого льна, она чувствовала усталость и вялость. Она просто не могла освободиться от мыслей о бизнесе, пока не снимала рабочий костюм и не переодевалась во что-нибудь домашнее.

Она услышала, как скрипнул стул Данта, когда она уже прошла мимо. Он настиг ее на лестнице.

— С тобой можно поговорить?

Голос его ничего не выражал. Рива внимательно поглядела на него. Ей не понравился злой огонек в его глазах. Коротко кивнув, она повела его в холл наверху. Он не был уединен, но если говорить тихо, их никто не услышит. Обстановка, казалось, способствует тому, чтобы Дант говорил тихо и сдерживал свои эмоции.

Когда они уселись, он начал говорить, зажав руки между колен.

— Ты ведь никогда мне больше не доверяла с той самой минуты, как застала в кровати с той девчонкой, двадцать с лишним лет назад?

Рива думала, что он станет говорит о чем угодно, но только не об этом.

— Не смеши меня, — сказала она, улыбаясь. — Я тебе доверяю, и нет никого на свете, кому я бы доверяла больше.

— Мне так не кажется. На самом деле я думаю, что никогда бы не увидел тебя, никогда бы с тобой вновь не заговорил, если бы я сам не вторгся в твою жизнь раньше, чем ты меня забыла.

Она покачала головой, улыбаясь воспоминанию.

— Ты вторгся в мою жизнь с букетом душистых роз в руках, украденных в монастыре урсулинок, куда ты перелез через стену. Удивительно, как это тебя не арестовали. Или не отлучили от церкви. Как же можно забыть человека, совершившего подобный поступок?

— Я хотел попросить извинения, а денег на цветы у меня не было.

Дант появился в ее жизни вскоре после отъезда Ноэля, именно в тот момент, когда ей был крайне необходим человек, которому бы она доверяла, человек, соединявший в себе качества Данта — его заботливость и умение сочувствовать. Он извинился за то, что не присутствовал на ее свадьбе. Он не получил приглашения, даже не знал об этом, пока девушка, с которой он жил, покидая его, не швырнула ему эту новость в лицо. Постепенно они вновь стали близкими друзьями. Космо полюбил его и доверял Данту. В отличие от своего сына, в Данте он не видел соперника.

Наконец она произнесла:

— Это сработало, мы стали друзьями.

— Я так думал, но, видимо, был неправ.

— Не понимаю, о чем ты.

— Время от времени ты давала мне возможность что-то узнать о твоей жизни, но я никогда не знал, что ты думаешь, что чувствуешь. Даже в сложный момент важные вещи ты все равно держишь при себе.

— Вовсе нет! — запротестовала она.

— Ну тогда скажи на милость, почему я узнаю от посторонних людей, что ты пытаешься шантажировать Эдисона Галланта?

— Я этого не пытаюсь делать, — сказала она, и брови ее нахмурились.

— Тогда не знаю, как еще это можно назвать. Я допускаю, что ты преследуешь самые справедливые цели, но почему мне не рассказать, чтобы я мог помочь тебе?