Белинда - Энн Райс

Такая реакция меня удивила, и я попытался объяснить Белинде суть дела.

— О, у нее были самые благие намерения. Она думала, что тем самым я смогу получить все деньги. Она даже отдала соответствующие распоряжения своему издателю, добившись для меня определенных гарантий. Ее издатель знал положение дел и принял на себя соответствующие обязательства. Она действительно старалась для меня. Она абсолютно не разбиралась в живописи и считала, что мне ничего не удастся добиться.

— Так вот от чего бегут маленькие девочки на твоих картинах, — прошептала Белинда. — А теперь и мы живем в том старом доме, откуда для них нет выхода.

— Разве? Думаю, сейчас все по-другому. А ты?

Мы уже подошли к реке и теперь брели по железнодорожным путям к пустынной пристани. Спокойствие тихого вечера нарушали только глухие звуки музыкального автомата, доносившиеся из-за дверей бара. Пахло пенькой и конопляным маслом.

Сердце мое учащенно забилось, и, когда мы подошли к краю пристани, я еще сильнее сжал руку Белинды.

— Мне кажется, она думала не о тебе, а о себе, — бросив на меня тревожный взгляд, осторожно начала Белинда. — Мне кажется, она любой ценой, даже за счет тебя, хотела обрести бессмертие.

— Да нет же, честное слово. Просто она считала, что сам я ничего никогда не добьюсь. Она всегда за меня боялась. А я, как тебе прекрасно известно, всегда был мечтателем, таким вот, знаешь, рассеянным ребенком.

— Она ведь тебя уничтожила! — покраснев от возмущения, воскликнула Белинда.

Ветер, гулявший над просторами бурой воды, неожиданно усилился и стал трепать ей волосы.

— Какая ты красивая, — произнес я.

— И что, ты больше не писал книг за нее?

— Нет. Естественно, нет. Но в конечном счете все сложилось удачно, причем исключительно благодаря ей.

— Как так?

— Потому что когда ее редактор приехала в Сан-Франциско, чтобы попробовать со мной договориться — ну, понимаешь, чтобы меня переубедить, — она увидела полотна со «Спящей красавицей» и тут же предложила мне подписать договор на издание иллюстрированной книги для детей. А мне подобное даже в голову не приходило. Я просто хотел быть художником. Пусть странным, чудаковатым, не попадающим ни под одно определение, но все же художником. И вот пожалуйста: к концу года мои книги уже красовались во всех витринах книжных магазинов на Пятой авеню.

На лицо Белинды набежала едва заметная тень, губы искривились в грустной усмешке.

— Похоже, мы с тобой два сапога пара, — вздохнула она, улыбнувшись так горько, как никогда прежде.

Она повернулась и устремила глаза вдаль, на плывший на юг огромный серый корабль.

— Что ты этим хочешь сказать, моя дорогая девочка? — спросил я и почувствовал, как больно сжалось сердце, словно луч света проник в тайные глубины моего подсознания.

— Мы — хранители их секретов, — прошептала Белинда, провожая глазами уходящий корабль. — И расплачиваемся сполна. Надеюсь, ты все же выставишь картины, Джереми! Но не позволяй мне подталкивать тебя. Я хочу тебя предупредить. Не позволяй мне причинять тебе боль. Ты сделаешь это, когда сочтешь нужным.

Я смотрел на нее, такую родную и близкую, и понимал, что сейчас дороже ее у меня никого нет. Ради этого стоит жить. Ради этого можно и умереть. И, глядя на нее, я поймал себя на мысли о том, что никогда не перестану любоваться ее красотой. Невозможно было устоять перед очарованием ее молодости. Она могла быть кем угодно — пусть бездомной — и оставаться столь же прекрасной. Но она не была бездомной. И Белинда по-своему была так же хороша, как и Бонни.

29

Я работал до четырех утра. Я рассчитывал таким образом избавиться от ночных кошмаров. Рисовать, а не спать именно в то время, когда меня обычно начинают мучить страшные сны. Я сделал набросок, где Белинда стоит на пристани, спиной к реке. Я сумел поймать порыв ветра, развевающего ее волосы. Нарисовал белые туфли, короткий жакет из жатой ткани. Нарисовал тонкую полоску кружева у нее на шее. Я и не старался припомнить детали. Я просто посмотрел вверх и представил себе ее образ. Я сказал своей руке: «Сделай это!» И вот к четырем утра Белинда уже стояла на пристани и смотрела прямо на меня, а река за ее спиной была безбрежным коричневым потоком, сливающимся с темно-серым небом. И она говорила мне: «Не позволяй мне причинять тебе боль».

«Не позволяй мне причинять тебе боль».

Вконец обессилев, я прилег на раскладушку. Мамины часы по очереди отбивали время. За дверью вокруг голой лампочки кружили насекомые.

И вот все двенадцать картин встали перед моим мысленным взором: от девочки в ночной рубашке на карусельной лошадке до женщины на пристани у реки. Теперь нагота уже больше не имела значения. Женщина на картине могла позволить себе оставаться в одежде.

Четыре тридцать.

Я поднялся с раскладушки и снова принялся за работу, закрашивая коричневым поверхность реки и темно-серым поверхность неба.

Когда первые лучи солнца начали пробиваться сквозь зеленую листву, ее фигура уже светилась на фоне реки, но темнота за ее спиной была столь зловещей, будто никогда и не было ни кукол, ни игрушек, ни бумажных обоев, ни вуали для Святого причастия.

Мисс Энни принесла мне кофе. На улице уже вовсю громыхал транспорт.

— Включите кондиционер, мистер Уокер, — сказала мисс Энни.

Она обошла комнату и закрыла окна, стараясь не задеть холсты, и поток прохладного воздуха принес блаженную тишину. Я смахнул пот со лба тыльной стороной ладони.

«Похоже, есть и такой способ избавиться от ночных кошмаров», — думал я, глядя на картину.

Белинда уже проснулась и, сидя на кованом садовом стуле посреди заросшей высокой травой лужайки, прилежно писала в своем дневнике.

— Иди сюда! Я тебе кое-что покажу, — позвал я ее.

На следующую ночь мне опять приснился кошмар. Мне снилось, что я смотрю на часы.

Я думал о том, что, закончив работу, не мог не запереть двери мансарды и фотолаборатории. Я точно крепко-накрепко все запер.

«Ну если вам удалось проследить за ней до порога моего дома, то что мешает это сделать Дэрилу?»

«Просто у меня гораздо больше связей, чему Дэрила».

«Каких, например?»

Что за связи? Как тот человек смог забраться в дом?

Он что, фомкой отжал окно? Какое окно? Прежде чем уехать из Сан-Франциско, я хорошенько их проверил. Все задвижки на месте, и ни единой царапины.

Она сказала, что знает о картинах в мансарде. Откуда? Но самая непонятная — история с негативами в фотолаборатории. Господь Всемогущий, он что, проверял каждый негатив с помощью увеличительного стекла?