Жестокое милосердие - Робин Ла Фиверс

Когда церковный колокол возвещает наступление полдня, бретонская знать, бароны, придворные и весь Тайный совет вереницами заполняют большой зал. Дюваль особо позаботился о том, чтобы непременно присутствовал Жизор.

— Пусть воспримет как жест доброй воли, хотя ничего доброго и не предвидится, — говорит он.

Я озираю лица вельмож. Среди них уже идут пересуды о том, для чего их собрали. Многие поглядывают на д'Альбрэ, несомненно гадая, не о помолвке ли, которой он без умолку хвастается последние два дня, пойдет речь.

Вот открывается задняя дверь, появляются двое охранников, потом герцогиня, сопровождаемая тайными советниками. Тем явно не по нраву, что собрание созвано без их ведома и одобрения. Невольно нахожу глазами мадам Динан: вот бы знать, почему у нее такой самодовольный вид? Неужто воображает, что победила? Неужто так скверно знает девочку, которую помогала растить? Ну как тут не вспомнить услышанное когда-то от сестры Беатриз: «Люди видят и слышат лишь то, что рассчитывают увидеть и услышать».

Вот мадам Динан улыбается д'Альбрэ, и он улыбается в ответ. Надеюсь, очень скоро я увижу, как улыбки пропадают с их лиц!

Герцогиня усаживается и жестом велит Дювалю подать ей пергамент. Пока она его разворачивает, в зале постепенно смолкают все голоса. Я смотрю на Анну и в который раз поражаюсь силе ее духа. Отречься от притязаний знатного жениха в присутствии всех вельмож — это вам не игрушки!

— Я, Анна Бретонская, сим объявляю ничтожным соглашение о помолвке, заключенное между мною и графом д'Альбрэ. Некогда я подписала его, не ведая, какие обязательства на себя принимаю. Мы высоко ценим военные услуги графа, оказанные им во дни правления моего отца, и продолжаем ценить его как союзника. Тем не менее отныне и навеки я отрицаю возможность каких-либо брачных отношений между мною и графом д'Альбрэ.

Она смолкает, и все головы поворачиваются в сторону отвергнутого жениха. Тот покрывается густо-багровыми пятнами и так сжимает челюсти, что кажется, сейчас потрескаются все зубы. Мадам Динан, сидящая подле него, зримо пошатывается. Маршал Рье вскакивает и открывает рот, но канцлер Крунар удерживает его за руку и, качая головой, призывает к молчанию.

Чувствуя направленные на него взгляды, д'Альбрэ коротко и насмешливо кланяется герцогине, потом резко поворачивается и шагает прочь. Толпа раздается, как масло под раскаленным ножом. Мадам Динан подхватывает юбки и убегает за графом, на обычно бледных щеках горят алые пятна.

Двигаясь так, словно превозмогает жестокую боль, Анна тоже встает и поворачивается к выходу из зала.

ГЛАВА 37

Проходит два дня после оглашения эдикта против д'Альбрэ. Герцогиня и мы с Дювалем стоим у окна в ее покоях, глядя, как граф покидает дворец. Свита у него такой величины, что кажется, без нее замок сразу опустеет наполовину. Боюсь, где-то там и моя подруга. Как бы Сибелла смогла предупредить меня о злодействе, готовящемся в коридоре, не будь она челядинкой д'Альбрэ?

Мысль о том, что аббатиса отправила ее ко двору графа, повергает меня в такой ужас, что я молю Мортейна: пусть я ошибусь!

Вместе с д'Альбрэ уезжает порядочно знати, но во дворце сразу становится веселей. Особенно оживают молодые служанки: им больше не нужно опасаться щипков. И даже маленькой Изабо, кажется, становится легче, как будто близкое присутствие графа отравляло ей легкие.

За неделю до Рождества герцогиня устраивает большой придворный обед с развлечениями. Вечером перед пиром Изабо так возбуждена, что Анна просит меня дать девочке успокаивающего питья — пусть поспит.

Дворцовый эконом ни на что не поскупился ради сегодняшнего празднества. Скатерти на столах — камчатного полотна, расшитого серебром. У стен стоят слуги в ливреях, посуда — сплошное золото и серебро, а в зал нас, согласно последней моде, приглашают звуки рожка.

Все мы, как и было приказано, разодеты в пух и прах. Длинные, подбитые мехом плащи, негнущиеся от вышивки камзолы, многоцветные разрезные рукава. Бархат, атлас и яркая кожа новеньких башмачков!

Герцогиня с сестрой занимают места за главным столом на возвышении, кругом рассаживаются тайные советники. Последние две недели Дюваль провел практически у меня на глазах, все перемены в нем едва ли могли пройти мимо моего внимания, но я вдруг замечаю, что он сильно осунулся, а под глазами залегли глубокие тени. Переговоры с императором Священной Римской империи не задались. И герцогиня, и Дюваль прекрасно понимают, что торг идет о будущности нашей страны. Посланнику императора тоже это известно, чем он и старается воспользоваться к своей выгоде. И боюсь, напряжение, в котором пребывает Дюваль, сказывается. Он сделался беспокойным и вспыльчивым, без конца проверяет все окна и двери, уверенный, что нас кто-то подслушивает.

Да так оно, вероятно, и есть.

Меня усаживают за один из нижних столов, где расположились наименее значительные дамы и рыцари. Мне все равно. Я и так готова сама себя щипать, чтобы проснуться. Никак не могу поверить, что это не сон, что меня действительно допустили в столь блистательное общество!

Когда все усаживаются, слуги обносят нас тазиками теплой воды с ароматом вербены, чтобы перед едой мы вымыли руки. Пока вытираем их мягкими льняными полотенцами, на больших блюдах выносят угощение. За работу берутся резчики мяса; они разделывают оленину и вепревину, нарезают на порции павлинов и фазанов. И это не говоря уже о тушеной крольчатине, зажаренных гусях, пирогах со свининой, всевозможной выпечке и сладкой пшеничной каше на молоке с пряностями.

К вящему моему удовольствию, соседом оказывается Чудище: уж не Дюваля ли следует благодарить?

— Давно не виделись, — говорю я.

Прославленный воин расплывается в жутковатой улыбке.

— Дюваль мне продохнуть не давал, — говорит он. — Мы сутками не слезаем с седла, разнюхивая, не идет ли д'Альбрэ, не зашевелились ли французы.

— А что, по-твоему, опасней?

Чудище пожимает широченными плечами:

— Вот уж не знаю. Если д'Альбрэ надумал засесть в своих владениях в центральной Бретани, ему достаточно лишь повелеть верным вельможам: когда герцогиня будет созывать войско, не вздумайте откликаться. Тут, пожалуй, всей нашей обороне и конец.

Я беру из солонки щепотку и солю оленину у себя на тарелке.

— А французы? По-твоему, с какой стороны их следует ждать?

— С северо-востока, — отвечает он не колеблясь. — По договору Ле-Верже они до сих пор удерживают Сен-Мало и Фужер. Скорее всего, используют их как оплоты и ударят именно оттуда. Но довольно о грустном, сударыня! Уж верно, ты проводила свои дни в беззаботных забавах?