Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Герцог решил представить двору новую фаворитку и заодно попрощаться со старой, но, кажется, новая не так хороша, как прежняя, – печально произнёс Фезенклевер, наверное потому, что эти слова перекликались и с его собственным положением.
А Брунхильда увидела среди людей своего «брата» и пошла к нему, протягивая руки.
– Ах, братец, здравствуйте, – она поцеловала его в обе щеки и лишь после повернулась к Фезенклеверу и пожилому господину. Сделала книксен: – Господин канцлер, господин конюший Флегнер.
Да, красавица знала во дворце почти всех сколько-нибудь видных придворных. Потом она взяла генерала за руку и отвела чуть в сторону.
– Вы прекрасны; вижу, что мои деньги не потрачены напрасно, – сказал Волков.
– Ах, братец… – графиня улыбалась, но было видно, что она раздосадована. – Я сказала Карлу, что отбываю от двора, так он ответил, – она попыталась изобразить герцога, явно кривляя его: – «Наверное, графиня, это сейчас будет лучшее решение».
Видно было, что женщина уязвлена, в её голосе, кажется, слышались слёзы, но Волков не успел её утешить. Большие двери в залу распахнулись, из них вышел обер-шталмейстер и, ударив посохом в пол, на весь зал закричал:
– Герцог фон Мален, курфюрст и герцог земли Ребенрее Карл Оттон Четвёртый с супругой герцогиней Анной фон Габельфрисс.
Музыка заиграла нечто бравурное, а из дверей вышли, держась за руки, герцог и герцогиня. Были они в нарядной одежде, хотя даже их одежда не была так роскошна, как платье Брунхильды. Первый раз генерал увидел, что долговязый принц выше своей жены на целую голову. Герцогиня была совсем небольшого роста, совсем не молода, ей было уже за сорок, в общем, на фоне Брунхильды фон Мален и на фоне Софии фон Аленберг супруга курфюрста выглядела старенькой, серенькой мышкой. А за отцом и матерью вышел и молодой принц, и, конечно же, он искал глазами графиню. Нашёл и заулыбался, но на сей раз рамок приличия молодой человек не нарушил и не пошёл к Брунхильде, а, выделив красавицу из всех взглядом, лишь поклонился ей.
Та сразу присела в низком книксене, и так как, кроме взгляда, графиня была удостоена ещё и улыбки, Волкову, стоящему рядом с «сестрой», тоже пришлось кланяться.
После этого было ещё множество поклонов и реверансов, а после курфюрст сам попросил собравшихся к столу, и все пошли в обеденную залу. Генерал не торопился, он с женой, родственницей герцога, уже дважды бывал на подобных обедах, жена очень любила подобные мероприятия и считала жизнь при дворе самой желанной жизнью для всякого человека. В общем, он знал, что пока все не начнут рассаживаться, лучше постоять, подождать, тут торопиться не стоит, к нему придут и укажут его место. В этот же раз ждать барону не пришлось. К нему подошёл помощник мажордома, совсем ещё юный человек, и заговорил со всей возможной важностью:
– Господин Иероним Фолькоф фон Эшбахт, барон фон Рабенбург, прошу вас, – он с поклоном указал Волкову рукой направление, – прошу вас, генерал, следовать за мною.
Генерал подумал, что молодой придворный ошибся и повёл его не туда, но тот шёл уверенно и привёл его к главному столу. К тому столу, за которым сидел сам курфюрст. К самому богатому и стоявшему на небольшом возвышении столу, в центре которого возвышались высокие кресла для Его и Её Высочеств.
– Прошу вас, вот ваше место, – указал ему на стул помощник мажордома.
– Вы уверены, что это моё место? – не верилось генералу.
Всё дело было в том, что это был всего четвёртый стул от правой руки герцога. Это было необыкновенно почётное место. Теперь все собравшиеся на обеде видели, что он входит в десятку самых близких людей хозяина земли Ребенрее. Между ним и правой рукой герцога были только наследник герба, старший сын герцога, тот самый, что неожиданно воспылал страстью к Брунхильде, потом престарелый граф Гейдельберг, дядя герцога, потом сам барон фон Реддернауф, человек, посвящённый во все тайны курфюрста; и следующим сидел он, простой генерал, которого несколько дней назад пытались осудить за поражение, в котором не было его вины. Всё это было неспроста. Его сюзерен не зря посадил его на столь почётное место, он хотел показать Волкову его значимость, но генерала этот почёт скорее насторожил. Он просто думал, что сидит здесь временно, пока герцог не разрешит вопрос с Фёренбургом. Справа от него стала устраиваться, втягивая свои юбки межу столом и стулом, его «сестрица». Она-то размещалась тут по праву, и не потому, что была любовницей курфюрста, а потому, что её сын носил известный на всю землю Ребенрее титул и ту же фамилию, что и сам герцог. И уж только после неё сидел маршал цу Коппенхаузен. Да, всё это было вовсе неспроста. Но тут стали разносить первые кушанья, несли птичьи паштеты, варёные яйца, хлеба и мягкие сыры в чашках, а ко всему этому подавали крепкие белые вина-аперитивы: хересы, мадеры, токаи. И всё его беспокойство постепенно отступило. И вправду, перед ним на столе стояли блюда с отличной едой, дорогие вина, справа от него сидела одна из красивейших женщин княжества, слева от него один из умнейших и влиятельнейших людей этой земли, который, кстати, считал Волкова своим товарищем. Чего же ему было волноваться сегодня?
Он наслаждался вином, ждал очередной перемены блюд, пытаясь угадать, какое блюдо подадут следящим.
Единственное, что сейчас не доставляло ему радости, так это настроение графини. Брунхильда была великолепна, она сияла и улыбалась, но барон знал её давно и видел, что весь её блеск – это лишь вид. На самом деле красавица была уязвлена своей отставкой и расстроена ею. И всё её сияние было внешнее.
Обед был долог и роскошен и длился до тех пор, пока за окнами не начало темнеть, и лишь тогда стали подавать сахарённые ягоды и воду. Обед был закончен, а в соседней большой зале уже играла весёлая, не обеденная музыка. Герцог встал, а за ним поднялись и все гости. И тут, к удивлению генерала, да и многих других господ, Его Высочество, оставив супругу на попечение её фрейлин, подошёл к нему и, взяв под руку, не спеша повёл ко входу в танцевальную залу. Вот теперь-то ни у кого при дворе не осталось сомнений в том, что
