Новый Мир ( № 11 2004) - Новый Мир Новый Мир

Жаль, что не могу — по понятным причинам — воспроизвести эту во многих отношениях примечательную беседу целиком. Вот — кусочки:

“— Бенни Моррис, в течение двадцати лет ты исследуешь темные стороны сионизма. Ты специализировался на ужасах 1948 года. В конце концов, ты фактически все это оправдываешь? Ты сам сторонник трансфера?

— Нет оправдания насилию, оправдания резне. Это военные преступления. Но само выселение в определенной ситуации нельзя считать военным преступлением. Я не думаю, что выселения 48-го — это военные преступления. Нельзя изжарить яичницу без того, чтобы не разбить яйца. <…>

— Есть что-то жуткое в спокойствии, с которым ты об этом говоришь.

— Если ты ожидал, что я разрыдаюсь, мне придется тебя разочаровать: я этого не сделаю.

— Выходит, когда руководители операции наблюдают, как длинная и страшная очередь из пятидесяти тысяч выселяемых из Лода марширует на восток, ты присоединяешься к наблюдателям? Оправдываешь их?

— Я, безусловно, понимаю их. Мне понятны их побуждения. Я не думаю, что они испытывали угрызения совести, да и я на их месте не терзался бы особыми сомнениями. Не совершив этих действий, им не удалось бы выиграть войну, и государство бы не возникло.

— Значит, ты их не осуждаешь? Они ведь произвели этническую чистку.

— В истории бывают обстоятельства, когда этническая чистка оправдана. Ясно, что это утверждение совершенно неприемлемо с точки зрения XXI века, но когда выбор лежит между этнической чисткой и геноцидом, геноцидом твоего народа, я голосую за этническую чистку. <…>

— Выражение “очистить” звучит ужасно.

— Я знаю, что это слово не воспринимается приятно, однако именно оно использовалось в то время. Я столкнулся с ним в тех документах 48-го года, с которыми мне пришлось ознакомиться.

— Вещи, о которых ты говоришь, трудно слушать и еще трудней их переварить. Ты производишь впечатление человека бессердечного.

— Я испытываю симпатию к палестинскому народу, пережившему страшную трагедию. Я сочувствую беженцам. Однако если наше желание создать здесь еврейское государство было легитимным, у нас не было другого выхода. Невозможно было оставить пятую колонну внутри Израиля. <…> Необходимо воспринимать вещи в разумной пропорции. Речь идет о военных преступлениях малого масштаба. <…> По сравнению с военными преступлениями русских, совершенными после Сталинграда (выделено мной. — А. В. ), это ноль. <…>

— <…> Ты имеешь в виду, что Бен-Гурион выселил слишком мало арабов?

— Если уж начал выселять, вероятно, надо было довести работу до конца. Я понимаю, что мои слова взбесят арабов, либералов и многих политиков. Но у меня есть чувство, что это место было бы более тихим и менее многострадальным, если бы дело было сделано. Если бы Бен-Гурион по-настоящему вычистил страну. Весь Израиль до Иордана. <…>

— Я затрудняюсь понять. Значительную часть ответственности за ненависть к нам палестинцев несем мы сами. Ты ведь и сам доказывал, что палестинцев постигла историческая катастрофа.

— Правильно. Но когда пытаются обезвредить серийного убийцу, не так уж важно разобраться, в силу каких причин он им стал. Важнее арестовать его или ликвидировать.

— Объясни мне эту аналогию. Кто в данном случае серийный убийца?

— Варвары, жаждущие нашей крови. Те, кого палестинское общество уполномочило совершать теракты, и в значительной степени само это общество. В настоящий момент оно пребывает в душевном состоянии серийного убийцы. Это очень больное общество. Душевно больное. К нему следует относиться так же, как относятся к одиночкам, становящимся серийными убийцами. <…>

— В роли левого ты мне представляешься довольно-таки правым.

— Я стараюсь быть реалистичным. Мне известно, что это не всегда кажется политически корректным, но я полагаю, что постоянное желание выглядеть политкорректным может отравить историю. Это усложняет нашу способность видеть истину. В этом случае я действую, как Альбер Камю. Он считался левым, и притом человеком совести, но когда речь зашла об алжирской проблеме, он заявил, что мать первичнее, чем совесть. Забота о своем народе важнее универсальных моральных принципов”.

Антон Висков. Наследник Апостола Иоанна. — “Наш современник”, 2004, № 6.

Рубрика “Мир Свиридова”. “Среди своих литературных пристрастий в то время [Свиридов] указывал на Андрея Платонова („Потрясающая вещь — ’Чевенгур’”, — говорил он, выразительно произнося последнее слово), на Ивана Солоневича (настоятельно рекомендовал прочитать его „Народную монархию”)”.

Здесь же: Станислав Золотцев, “Духовный подвиг исполина”. Эту статью см. также в журнале “Сибирские огни” (2004, № 3 <http://www.sibogni.ru> ).

См. также: Георгий Свиридов, “Из книги „Музыка как судьба”” — “Наш современник”, 2003, № 5, 6, 8; “Разные записи. Тетрадь 1990 — 1994” — “Наш современник”, 2002, № 9; “Разные записи. Тетрадь № 2 (1977 — 1979)” — “Наш современник”, 2000, № 12.

Александр Вознесенский. 13 лет стилистической эволюции. Памяти “августовских событий 1991-го”. — “НГ Ex libris”, 2004, № 31, 19 августа <http://exlibris.ng.ru>.

“Важнейшее, казалось бы, событие в новейшей истории Российского государства не дало (пока?) ни одного значительного художественного произведения!”

Александр Волков. Мыслящая Вселенная. — “Знание — сила”, 2004, № 8.

“Австралийский физик Реджинальд Кэхилл считает, что Вселенная устроена так же, как и головной мозг человека. Ей изначально присуще сознание. Она развивается, потому что сознает себя…”

Вячеслав Вольнов. Еще раз о минимальном государстве. — “Русский Журнал”, 2004, 29 июля <http://www.russ.ru/culture>.

“<…> всякое право не естественно — в том строгом смысле слова, что в природе никаких прав нет и не может быть. В природе есть силы, действия и противодействия, но только не права. Право — понятие социальное, имеет место в обществе, и только в обществе, и всегда подразумевает признание со стороны других людей . Нельзя обладать правом, если никто из людей не признает за тобой это право. И наоборот, стоит хоть одному человеку признать за другим какое-либо право, как тут же второй станет его обладателем, хотя, разумеется, — лишь по отношению к первому. Иными словами, право всегда относительно, и право по отношению к одному может оказаться не правом по отношению к другому. Но в любом случае все права человека неестественны и ни из какой „природы человека” не выводимы”. Критика либертарианства, то есть критический разбор книги Дэвида Боуза “Либертарианство. История, принципы, политика” (Челябинск, 2004).

Владимир Воропаев. “Вас развратило Самовластье…” Опыт прочтения одного стихотворения Ф. И. Тютчева. — “Литературная учеба”, 2004, № 3, май — июнь.

“По Тютчеву, декабристы покусились на коренные законы русской жизни, на которых покоилась Российская империя”. См. эту статью также: “Литературная Россия”, 2004, № 38, 17 сентября.

См. здесь же: Инна Ростовцева, “Принятый в ХХ веке современник (Тютчев в зеркале „двойного сознания”)”.

См. также: Алексей Балакин, “Первый том академического Тютчева”; Сергей Бочаров, “Тютчевская историософия: Россия, Европа и Революция” — “Новый мир”, 2004, № 5.

Томас Вулф. О времени и о реке. Главы из романа. Перевод с английского и вступление В. Бабкова. — “Иностранная литература”, 2004, № 7.

“Всю жизнь Вулф писал, по сути, одну бесконечную книгу, которую так и называл — the Book . Формально же это гигантское произведение оказалось разделенным на четыре романа, несколько десятков рассказов, письма, пьесы и т. д. Из четырех романов на русском языке изданы уже три (кстати, два из них были опубликованы на языке оригинала после смерти Вулфа и представляют собой, в сущности, редакторские компиляции из его литературного наследия). Первые же два романа, вышедшие еще при жизни автора, — „Взгляни на дом свой, Ангел” и „О времени и о реке”, — объединены общим героем, биография которого совпадает — естественно, mutatis mutandis  — с биографией самого Вулфа. Объем второго романа, центрального в творчестве писателя, самого крупного из четырех и до сих пор не опубликованного на русском, составляет около тысячи страниц. При попытке втиснуть в журнал хотя бы половину этого огромного произведения он просто лопнул бы по швам, так что пришлось ограничиться фрагментами; однако они образуют нечто вроде законченной повести и полностью включают в себя одну из главных сюжетных линий романа” (от переводчика).