Моникины - Джеймс Купер

Пожалуй, тут будет уместно объяснить, о каком богоподобном говорил Ной. Читатель уже познакомился с группой политических лидеров Низкопрыгии, известных под названием «патриотов из патриотов». Вряд ли нужно говорить о том, что они всегда там, где большинство, или же там, где удобнее всего пользоваться к своей выгоде оборотами малого колеса. Правда, великий принцип круговращения почти все время держит их в движении. Но если центробежная сила постоянно поддерживает это движение, тщательно рассчитанная центростремительная сила выступает в роли противовеса и не дает им вылететь за пределы политической орбиты. Полагают, что именно благодаря этой особенности в структуре партий хваленые патриоты Низкопрыгии обладают замечательной способностью кружить и кружить около предмета, совершенно не касаясь его сущности.

В дополнение вертикалисты прибегли к помощи богоподобных. В политической жизни Низкопрыгии богоподобный — это почти то же, что святой в католическом календаре. Иначе говоря, его канонизируют, если он сбережет свою шкуру, пройдя через ряд искушений и пороков, а затем много лет будет заискивать перед партийными заправилами и обычно как следует изведает все радости чистилища. Зато потом дорога перед ним стелется скатертью. Как ни странно, он даже в значительной мере избавлен от необходимости утомлять и изнашивать мозги, как выразился Ной, ибо ничто не дает в этом отношении большой свободы, чем полномочия думать за всех. Чтобы думать в компании, как и путешествовать в компании, нужно уважать взгляды, желания и действия других. Но тот, кто получил неограниченную свободу для своих чувств, напоминает птицу, выпущенную из клетки: он может лететь в каком угодно направлении и быть заранее уверенным, что не услышит ничего, кроме привычного для путешественника сигнала: «Путь открыт». Лучше всего, пожалуй, сравнить богоподобного и его последователей с паровозом и вагонами. Он тянет, они тащатся сзади; быстро ли, медленно ли он движется, они с такой же скоростью будут следовать позади. Разведены полные пары — они мчатся, огонь в топке угасает — и они ползут, дергаясь и почти останавливаясь. А стоит сломаться какому-нибудь болту, и пассажирам, ехавшим без всяких хлопот, приходится вылезать и самим толкать поезд, пачкаясь и корча недовольные гримасы. Вагоны движутся за паровозом точно так же, как он сам, поневоле повторяя все повороты, и, короче говоря, вагоны следуют за паровозом именно так, как положено телу, скованному с другим телом, которое способно двигаться самостоятельно. К тому же обычно в Низкопрыгии богоподобный — член палаты ребусов. И вот Ной возымел намерение прицепиться к такому духовному буксиру, с тем, чтобы не тратить больше никаких усилий на выполнение своих обязанностей, а дать влачить себя вперед. Как выразился старый охотник на котиков, если самому стать хвостом, легче обходиться без собственного хвоста.

— Я полагаю, сэр Джон, — сказал он, — что именно поэтому жители Низкопрыгии и обрезают свои хвосты накоротко. Они считают, что удобнее всего передать ведение своих дел кому-нибудь из этих богоподобных, а самим двигаться в его кильватере, точно хвост кометы, не заботясь больше ни о каких хвостах.

— Понимаю: они прибегают к ампутации, чтобы избежать тавтологии.

Ной редко заговаривал о каком-нибудь своем плане, не приняв заранее твердого решения, и выполнение обычно следовало незамедлительно. В следующий раз я услышал, что он, по его выражению, пристроился в кильватер одному из самых выдающихся ребусов. Неделю спустя я, желая узнать его впечатления, прямо заговорил с ним на эту тему.

Он ответил, что такой способ участвовать в законодательстве несомненно самый приятный. Он теперь полный хозяин своего времени и даже подрядился составить комплект морских карт для флота Низкопрыгии, что должно принести ему кругленькую сумму, поскольку тыквы почти ничего не стоят, а изображая полярные моря, он попросту заимствует все необходимое из авторитетных моникинских источников, остальное же делает по своему разумению. Что касается Великой Аллегории, то, когда он нуждается в каком-нибудь разъяснении по поводу нее или любого другого вопроса повестки дня, ему достаточно спросить, что думает об этом его богоподобный, и голосовать соответствующим образом. Далее, он избавил себя от бесполезных препирательств вне палаты, ибо он и вся остальная свита этого ребуса официально передали своему патрону все свои духовные сбережения, и тот сосредоточил в себе такие обширные познания, что они способны повергнуть во прах любого противника простой ссылкой на него. Достаточно было сказать: такой-то или такой-то богоподобный считает то-то или то-то. А материала для ссылок хватало за глаза, так как Ной позаботился выбрать себе такого ребуса, который, насколько ему было известно, в то или иное время успел высказать свое мнение абсолютно по всем вопросам, какие когда-либо ставились на обсуждение в Низкопрыгии. Теперь Ной мог не хуже прочих отвергать, утверждать и определять и считал эти три «ать», как он их называл, наиважнейшими орудиями законодателя Низкопрыгии. Однако он признавал, что иногда необходимо проявлять некоторую долю независимости, хотя бы для того, чтобы придать ценность взглядам самого богоподобного, ибо натура моникина восстает против полного духовного порабощения, а потому он решил сам обмозговать вопрос, который должен был решаться как раз в тот день.

Дело, которое капитан имел в виду, заключалось в следующем. Город Бивуак состоял из трех примерно равных частей, разделенных двумя полосами болота. Одна часть города, таким образом, была как бы островом, а другие две располагались по обе стороны болота. Соединение этих трех частей столицы с помощью дамб представлялось весьма желательным, и в палату был представлен соответствующий законопроект. Как в палате, так и вне ее настроение было в пользу этого законопроекта, ибо без дамб уже трудно было обходиться. Спорным вопросом оставалась только их длина. Человек, мало знакомый с процедурой законодательства и не наблюдавший следствий затмения великого нравственного Принципа, мог бы подумать, что дело крайне просто и нам достаточно издать закон, предписывающий соорудить дамбы ровно той длины, какая требуется. Но такой человек сразу доказал бы, что он полный профан в моникинских делах. В действительности же различных мнений и интересов было ровно столько, сколько моникинов владело участками, где предполагалось насыпать дамбы. Начинаться они должны были в так называемых деловых кварталах, а дальше их предстояло тянуть в зависимости от обстоятельств. Предложения были самые различные: длина дамб колебалась от ста до десяти тысяч футов. За каждый дюйм велась такая упорная борьба, будто дело шло о защите пролома в крепостной стене. Всяческим тайным союзам и заговорам не было числа — прямо-таки казалось, что зреет революция. Все понимали, что у конца дамбы на засыпанном землей болоте может вырасти новый квартал и что, в зависимости от нового закона, кто-то наживет огромные деньги. Жители острова сплотились в единодушном требовании, чтобы дамбы, достигнув его, не протянули дальше ни на дюйм, и точно так же на всем возможном протяжении будущих дамб моникины сражались за свои интересы с упорством, достойным героев.

Этот великий вопрос приобрел особенную важность, так как к нему приплели несколько последних законопроектов, а также шесть-семь основных положений Великой Национальной Аллегории, и сторонники различных точек зрения вполне логично требовали, чтобы все стояло на месте, пока с него не стронутся дамбы. И вот в этом вопросе Ной и решил занять совершенно независимую позицию. Решение далось ему нелегко, и он долго колебался, пока не понял, что иначе все равно ничего не выгадает. К счастью, его богоподобный находился в таком же затруднительном положении, и все обстоятельства благоприятствовали тому, чтобы показать миру, что значит отстаивать принцип, да еще во время нравственного затмения.

Положение его и в самом деле было немногим лучше. По его словам, все утро даже на улицах каждый моникин, моникинша и моникиненок, каждый бродяга и нищий осыпали его бранью. Удивленный тем, что мой коллега впал в такую немилость у своих избирателей, я не замедлил спросить его о причине.

Капитан заявил, что он не в силах дать никакого разумного объяснения. При принятии резолюции о дамбах он голосовал в строгом соответствии с велениями своей совести, а теперь каждый встречный и поперечный кричит, что его подкупили. Да что там! Даже газеты поносят его за бесстыдную, вопиющую продажность. Тут капитан положил перед нами шесть-семь ведущих газет Бивуака — в каждой из них о том, как он голосовал, писалось с таким презрительным осуждением, словно он и правда украл овцу.

Я вопросительно посмотрел на бригадира. Наскоро пробежав газетные статьи, он улыбнулся и бросил сочувственный взгляд на нашего коллегу.