Уинстон Черчилль. Последний титан - Дмитрий Львович Медведев

своего возлюбленного к мысли, что Франции не стоит подвергаться разрушениям, необходимо остановить ужасы войны и заключить перемирие. «Эта женщина разрушает за ночь все, что я создаю в течение дня, – жаловался британский премьер. – Разумеется, она может предложить ему то, что я предложить не в состоянии. Я могу убедить Рейно, но я не могу с ним спать»{314}.

У Черчилля были проблемы и посерьезнее графини де Порт. В той ситуации, в которой оказалась Франция в мае – июне 1940 года, одними словами и харизмой помочь было нельзя. Рейно требовал истребителей, французские командующие – объединения разрозненных армий и проведения контратаки. В обоих случаях Черчилль столкнулся с трудным выбором. Если Франция капитулирует, то вся оказанная ей помощь станет напрасной, а все потери в сражениях на континенте критическим образом ослабят обороноспособность его собственной страны. В то же время без внешней помощи Франции не выстоять. Для истории останется основанное на холодном прагматизме эгоистичное решение Черчилля поставить сохранение истребительной авиации для защиты Острова выше помощи союзнику. На самом деле британский премьер колебался. Идя наперекор экспертам, он несколько раз убеждал Военный кабинет о срочной необходимости направить во Францию эскадрильи истребителей, а также искал различные компромиссные варианты, например, с возвращением истребителей ночью на британские аэродромы. Унижения и разочарования также сопровождали организацию контратаки. Еще до получения приказа главнокомандующий Британскими экспедиционными силами во Франции генерал Джон Верекер 6-й виконт Горт (1886–1946) принял 25 мая решение не соединяться на юге с французскими частями, а спасать войска, пробиваясь с ними в Дюнкерк для последующей эвакуации. В других обстоятельствах такое решение могло бы закончиться трибуналом, но учитывая, что Черчилль (пусть и с опозданием) пришел к аналогичному выводу, лорд Горт получил одобрение и похвалу.

Теперь будущее британской армии зависело от небольшого гарнизона в Кале, который сдерживал немецкие танки, прикрывая эвакуацию из Дюнкерка. 26 мая командующий гарнизоном бригадир Клод Николсон (1898–1943) получил телеграмму, в которой сообщалось, что эвакуации из Кале не будет. 30-я бригада Николсона приносилась в жертву ради спасения своих товарищей в Дюнкерке. Большая часть гарнизона погибла, остальные вместе со своим командиром попали в плен. Решение удерживать Кале далось Черчиллю тяжело. Во время ужина обычно словоохотливый премьер молчал, заметив лишь, что «чувствует физическую боль» от сложившейся ситуации. Черчилль вставит это высказывание в мемуары, но ни словом не обмолвится о том, «насколько расстроенным», по словам Исмея, он выглядел в момент их произнесения. Не войдут в мемуары также следующие размышления автора о дихотомии страдания и решительности, сохранившиеся в черновиках: «Оставаться бесчувственным в самый разгар страданий является признаком убогости личности, которым, я надеюсь, не обладаю, но гораздо хуже оказаться неспособным действовать». «Ни одна великая страна никогда не была спасена хорошими людьми, потому что хороший человек никогда не пойдет настолько далеко, насколько потребуется», – писал об этой дилемме английский писатель Хорас Уолпол (1717–1797).

Эвакуация из Дюнкерка продлилась с 26 мая по 4 июня. Вместо ожидаемых 50 тыс. человек на британский берег было вывезено свыше 338 тыс. солдат, из которых две трети приходилось на британцев и треть – на французов. И хотя, как заметил Черчилль, «эвакуацией войны не выигрываются», это был первый проблеск будущей победы. Узнав, что в первые дни основная масса эвакуировавшихся войск приходилась на британцев, Черчилль распорядился активнее спасать французских военных, считая, что диспаритет в подобном вопросе нанесет «непоправимый ущерб» союзным отношениям. Но союзным отношениям это не помогло. Франция стремительно двигалась к капитуляции. Не помог даже такой отчаянный шаг, как идея создания совместного политического союза Франции и Великобритании с объединением суверенитета, гражданства и вооруженных сил. Черчилль был сначала против этой идеи, но затем поддержал ее, заметив, что «мы не должны давать повод обвинять нас в отсутствии воображения». Декларация была подготовлена, но так и не была опубликована{315}.

Шестнадцатого июня во Франции сменился премьер-министр. Вместо профессионального политика Поля Рейно правительство возглавил герой Первой мировой войны, сторонник капитуляции маршал Франции Филипп Петен, первым же делом затребовавший перемирия. Договор был подписан 22-го числа в декорациях Первой мировой войны: в том же самом вагоне, в том же самом Компьенском лесу, что и перемирие 11 ноября 1918 года. Только теперь Германия принимала капитуляцию бывших победителей. Предчувствуя поражение Франции, 10 июня на стороне Германии в войну вступила фашистская Италия. Теперь после нового Компьенского перемирия Великобритания осталась один на один с германо-итальянским блоком. И Черчиллю теперь предстояло ответить на вопрос, что делать дальше – пойти по пути бывшего союзника или продолжить борьбу в одиночестве с превосходящими силами противника. Обсуждение этого вопроса началось еще во время эвакуации из Дюнкерка. В течение трех дней 26–28 мая Военный кабинет собирался для поиска ответа девять раз. Столь большое количество заседаний указывало на неустойчивое положение премьер-министра, которому не хватало политического веса убедить коллег в своей точке зрения. Черчилль учел неудачный опыт председательства в Военном координационном комитете, спрятав командирский тон во внутренний карман пиджака. Теперь ему действительно пришлось убеждать, взвешивая каждое слово и пряча мысли за эвфемизмами. Главным его оппонентом был лорд Галифакс, выступавший не столько за капитуляцию, сколько за привлечение Италии (в надежде сохранить ее нейтральность) в качестве посредника в возможных переговорах с Германией. Черчилль был против подобных обсуждений, заявляя, что «нации, которые шли ко дну в результате борьбы, восстанавливались, в то время как со сдававшимися без боя было покончено». Понижая градус дискуссии, Черчилль сделал несколько реверансов в сторону Галифакса, не отвергая окончательно идею с переговорами. Например, «если мы продолжим борьбу и потерпим поражение, мы получим условия не хуже тех, которые можем получить сейчас». Но заседания все равно проходили в напряженной и взрывоопасной обстановке. Галифакс даже собирался подать в отставку, и Черчиллю пришлось уединиться с ним на примирительный разговор в саду Даунинг-стрит. Премьер-министра поддерживали лейбористы – Эттли и Гринвуд. Решающим было мнение Чемберлена, который осторожничал и колебался, а на восьмом заседании встал на сторону Галифакса, не увидев ничего критичного в том, чтобы дать понять Германии о готовности Британии «рассмотреть приемлемые условия». После этого, чувствуя, что он теряет контроль над дискуссией и Военным кабинетом, Черчилль собрал в своем офисе в Палате общин порядка двадцати младших министров, не знавших о наметившемся расколе. Он выступил перед ними с вдохновенной речью, которая завершалась следующими словами: «Если долгая история нашего Острова подошла к концу, пусть это произойдет, когда каждый из нас будет лежать на земле, захлебываясь собственной кровью». В ответ последовала ожидаемая реакция абсолютной поддержки, которая дала Черчиллю неоспоримый козырь на следующем заседании Военного кабинета. При таком раскладе Чемберлен спасовал, а Галифакс отступил{316}.

В тот день – 28 мая – Черчилль одержал свою первую победу, но война продолжалась. Продолжилось и давление в пользу перемирия. К мирному урегулированию призвал Ватикан, а также влиятельные нейтралы. Георг VI получил личное обращение от короля Швеции Густава V (1858–1950), предложившего встретиться и «обсудить возможность заключения мира». Недовольные политикой Черчилля имелись и в самой Англии: аристократы, бизнесмены, политики. Причем среди последних были не только влиятельные персоны настоящего, но и ведущие политики прошлого, например, Ллойд Джордж, который считал, что «правительство должно принимать во внимание любые мирные предложения», а также звезды политического небосклона будущего, например, председатель Совета по образованию консерватор Ричард Остин Батлер (1902–1982), не исключавший компромиссного мира{317}.

Черчилль настаивал на продолжении борьбы, подтверждая свои слова действиями. После капитуляции Франции обострился вопрос дальнейшей судьбы французского флота.