Черные лебеди - Иван Лазутин

Шадрин обернулся к следователю. Лицо его было строгое, голос резким, сухим:

— Я могу быть свободным?

— Да. Когда потребуетесь — мы вас вызовем.

— Пойдем! — Дмитрий кивнул Ольге.

Богданов уступил им дорогу.

Следователь проводил Дмитрия и Ольгу до выхода из отдела и, еще раз поблагодарив за помощь, спросил:

— Мне кажется, этого человека вы знали раньше?

— Не только знал. Когда-то под его началом работал.

— Кто он?

— Заместитель прокурора города.

Лицо следователя вытянулось:

— Как?.. Это… Богданов?!

— Да, тот самый Богданов, который… До свидания. Если буду нужен — адрес в протоколе. Желаю удачи.

Проходя мимо черного ЗИМа, Дмитрий остановился. «Богданов, — подумал он. — Это с ним мы чуть не столкнулись в воротах больницы…»

Неожиданная встреча с Богдановым при обстоятельствах столь необычных взволновала Шадрина. Он невпопад отвечал на вопросы Ольги. И та, почувствовав, что встреча эта всколыхнула в душе Дмитрия старые обиды, не стала приставать к нему с разговорами.

V

Струмилинский метод лечения гангрены был встречен некоторыми крупнейшими специалистами медицины с явным недоверием. А когда Струмилин узнал, что в Министерстве здравоохранения в его методе нашли серьезные просчеты и препарат не был официально рекомендован для широкой клинической практики, то понял, что за внедрение препарата ему еще предстоит нелегкая борьба. И вот по этому важному для него вопросу, которому он посвятил много лет, Струмилин явился в министерство.

Перед тем как идти для этого серьезного разговора, он созвонился с начальником главка Холодиловым, и они условились о дне и часе встречи.

Поднимаясь по узкой лестнице на третий этаж, Струмилин мысленно подбирал убедительные доводы, которые он выскажет начальнику. Сошлется непременно на свою клиническую практику, на десятки писем тяжелобольных пациентов, которым он облегчил страдания, покажет выдержки из двух газет, свидетельствующих, что его препарат нашел подтверждение в лечебной практике и других клиник.

В кабинете начальника главка, как сообщила секретарша, был главный специалист одного из управлений министерства.

— Вы по какому вопросу? — спросила секретарша, вскинув на Струмилина взгляд, который как бы изучал: кто перед ней.

— По очень важному.

— Ваша фамилия?

— Струмилин.

— А-а-а, да, да… Андрей Емельянович говорил о вас. Пройдите, пожалуйста, к помощнику, он просил вас предварительно зайти к нему. Вот в эту дверь, напротив.

Помощником начальника главка был юркий, уже немолодой лысеющий человек, который, не глядя на вошедшего Струмилина, продолжал перебирать на столе какие-то документы. Перекладывая бумажки, он успел дважды коротко ответить на телефонные звонки.

— Вы ко мне? — спросил помощник, бросив на вошедшего беглый взгляд.

— Моя фамилия Струмилин. Андрей Емельянович мне назначил встречу.

— А!.. Товарищ Струмилин. Великолепно! Так бы сразу и сказали. Андрей Емельянович и Лощилин вас ждут. Одну минуточку, — лицо помощника оживилось, и он, на ходу причесывая свои жиденькие белесые волосы, поспешно вышел из комнаты. Он тут же вернулся и пригласил Струмилина к начальнику главка.

Струмилин поправил галстук и прошел в кабинет, отделенный от приемной двумя обитыми дерматином дверями.

За большим столом сидел начальник главка. Таким его и представлял себе Струмилин. Гладко выбритый, румяный, лоснящийся… На его лысине светился солнечный блик. Слева перед ним в мягком кресле в позе усталого и безразличного ко всему на свете человека, положив ногу на ногу, сидел доцент Лощилин. Его Струмилин встречал года два тому назад, когда в их клинике работала комиссия от министерства. Струмилин отлично помнил, что комиссию эту возглавлял Лощилин. Больше он о нем ничего не знал.

Сдержанно улыбаясь, Холодилов встал и протянул через стол Струмилину руку:

— Приветствую вас, Николай Сергеевич. Знакомьтесь. Главный специалист управления доцент Лощилин, — и Холодилов сделал широкий жест в сторону Лощилина.

Лощилин встал и, сделав шаг в сторону Струмилина, с достоинством пожал ему руку:

— Рад познакомиться.

Холодилов прошелся вдоль длинного стола и, глядя себе под ноги, сказал:

— Вот так, всегда так… Мир несправедлив. Даже жесток… — мечтательно, со вздохом произнес Холодилов. — Провожает мать на войну сына, наказывает ему храбро сражаться. Молится за его жизнь. Сын становится героем, получает ордена, от славы у него кружится голова… Поздравляют героя однополчане, о нем пишут в газетах, а мать в сторонке где-то стоит, пригорюнившись. И ждет, когда же придет черед и ей, сердечной, поздравить сына с победой, — Холодилов смолк и, грустно улыбаясь, смотрел на Струмилина. — Разве не так?

— Что-то не понимаю вас… — Струмилин смутился.

— Вот, вот… Конечно, некогда понимать простых смертных, когда курят фимиам. Даже не зашли в министерство.

— В этом просто не было необходимости. А вот теперь… Мы, кажется, условились встретиться, чтобы поговорить о деле.

— О, да… конечно, конечно! У вас сейчас каждая секунда на счету. Тем более… — Холодилов как-то неестественно рассмеялся, но смех неожиданно оборвался, как будто сзади кто-то больно уколол его иглой в спину. Он даже поморщился, обнажив в болезненном оскале красивые белые зубы. — Проклятая печень! То ничего-ничего, а то так заноет, — он осторожно сел в кресло и положил на стол большие белые руки. — Итак, Николай Сергеевич, мы условились встретиться и поговорить о деле. Начнем с элементарного. Сколько лет вы работали над препаратом?

— Шесть лет.

— Пожалуй, немало, — и, несколько помолчав, добавил: — А впрочем, если учесть сложность проблемы, которую вы поставили перед собой, и трудность ее решения, то нельзя не заметить, что только стоический фанатизм ученого мог поддерживать ваши силы и вашу энергию. А главное — веру в успех дела, которому отдали столько лет и столько сил.

— А если конкретнее? — спросил Струмилин, не сводя глаз с выразительного лица Холодилова.

Холодилов остановился и, вскинув взгляд к потолку, продолжал:

— Прежде чем перейти к конкретному вопросу, который лежит в основе нашей сегодняшней встречи, я позволю себе выразить свое искреннее восхищение и преклонение перед тем исключительным, прямо-таки гладиаторским упорством, с каким вы, Николай Сергеевич, идете к поставленной цели. Более того, я даже уверен, что треть пути, которую вы уже миновали, чтобы наконец прийти к решению поставленной задачи, проделана с большими достижениями, хотя и не без некоторых крупных и принципиальных просчетов.

Струмилин улыбнулся:

— Пожалуйста, говорите яснее, Андрей Емельянович.

Холодилов посмотрел в сторону Лощилина:

— Вениамин Борисович, пожалуйста, переведите мои слова на язык, понятный Николаю Сергеевичу.

Лощилин снял очки, подышал на них и принялся тщательно и неторопливо протирать стекла байковой салфеточкой, которую вытащил из особого отделения в бумажнике. Он делал это с явной затяжкой. Заговорил лишь тогда, когда надел очки, положил салфетку в бумажник и улыбчиво посмотрел на Струмилина:

— Дорогой Николай Сергеевич! Прежде чем встретиться с вами и начать этот разговор, мы с Андреем Емельяновичем имели не одну беседу. И в конце концов пришли к единственному решению… — он замолк и протянул руку к лежавшему на столе портсигару.

— К какому? — спросил Струмилин.

— Помочь вам! — твердо ответил Лощилин.

— В чем?

— В том, чтобы успешно пройти те оставшиеся две трети пути, на которые у одного вас с вашим коллегой Ледневым не хватит ни сил, ни знаний, — Лощилин стремительно встал с кресла и стряхнул с пиджака табачинки сигареты. — То, чего вы добились и за что вас благодарят в письмах пациенты, которым вы облегчили страдания, и о чем начинает говорить пресса, — это еще только начало трудностей, которые нужно преодолеть.

Струмилин перевел взгляд на Холодилова. Тот неподвижно сидел в кресле и, полузакрыв глаза, утвердительно кивал головой. Только теперь он начинал смутно понимать, зачем его пригласили в главк и что от него хотят.

— Вы считаете, что наш препарат — это еще не решение проблемы? Допустим… А клиническая практика? А результаты исследований, полученных в лабораториях?.. — Струмилин закашлялся, не договорив конца фразы.

В разговор включился Холодилов:

— Вы забыли опереться еще на одного кита.

— Что вы имеете в виду? — спросил Струмилин.

— Вы забыли сослаться на зарубежную прессу.

— А что?! — твердо ответил Струмилин. — Для меня и это является одним из подтверждений нашей удачи. Я встречал у них сугубо профессиональные медицинские оценки. А главное… Главное, что еще более убеждает меня в эффективности нашего препарата, — это то, что он широко внедряется за рубежом в лечебную практику.