Удивительная жизнь Эрнесто Че - Жан-Мишель Генассия

Возможно, в Танзанию.

Людвик хотел взять отпуск за свой счет, чтобы побыть с отцом, но работы в связи с ситуацией в стране было так много, что из этого ничего не вышло. Он с трудом выкраивал несколько часов в день на общение с Павлом и никак не мог понять, почему тот не хочет вернуться и жить на родине.

– Мне было очень непросто адаптироваться, но в конце концов я стал французом. Сам того не желая. Мои товарищи – русские и немцы, венгры и румыны – тоже «перевернули страницу». Время вспять не повернешь. Все мы будем приезжать повидаться с родными, но теперь наша родина – Франция.

Бóльшую часть времени Павел проводил с Йозефом. Они встречались в кафе на Ратушной площади, пили кофе, а потом бродили под руку по улицам. Ходил Павел не слишком бодро – несмотря на замену сустава, колено продолжало болеть. Врачи настоятельно рекомендовали ему похудеть, но раблезианский аппетит сводил все его усилия на нет. Он с завистью смотрел на сохранившего юношескую стройность друга и спрашивал с досадой в голосе:

– Нам обоим скоро стукнет восемьдесят, но тебе больше шестидесяти не дашь. Как так получается?

– Это семейное.

– Помнишь наше путешествие из Цюриха в Прагу? Мы сильно изменились с тех пор…

– Но всё еще живы.

– У тебя, случайно, нет знакомых среди издателей? Может, кто-нибудь захочет опубликовать мою книгу?

Павел и Йозеф старались не ворошить прошлое, чтобы не бередить старые раны, но иногда желание повспоминать брало верх над разумом, тем более что о некоторых вещах они могли говорить откровенно только друг с другом. Долгие годы эмиграции сделали Павла другим человеком, но политических взглядов он не изменил – остался коммунистом. Стопроцентным, твердолобым и несгибаемым. Людвик и Хелена предпочитали избегать разговоров на эту тему, Йозеф с улыбкой выслушивал разглагольствования друга. Павел заводился, повышал тон и не стеснялся обрывать тех, кто позволял себе усомниться в правильности его убеждений.

– Я коммунист. И не собираюсь менять веру.

– Ты на редкость незлопамятен для человека, который столько от них натерпелся, – заметил Людвик.

– Вы ни черта не поняли! Меня гнобили не коммунисты, а мерзавцы-ренегаты. Мы, истинные коммунисты, всегда сражались за равенство и справедливость и ненавидели произвол. Я всю жизнь верил в коммунистическую идею и не стану перевертышем на старости лет.

– Таких людей, как ты, больше не делают, папа.

– Эх вы, жалкие придурки, ликуете, что избавились от коммунизма, собираетесь строить развитой капитализм! Скоро узнаете, почем фунт лиха – и кто тогда вас защитит?

Павел пробыл в Праге двенадцать дней – ему не терпелось вернуться в Париж, к друзьям и шахматам. Слава богу, во Франции еще остались коммунисты. И немало. Он сказал, что обязательно приедет снова в будущем году, и пообещал заняться делами Йозефа.

– Не усердствуй. Я слишком стар. Это ничего не изменит.

Пять месяцев спустя, в мае 1990-го, Йозеф получил от Павла открытку с Эйфелевой башней, первую за все время после отъезда. На обороте он написал: «Я их нашел. Новости неважнецкие. Приезжать не стоит».

Решение Йозеф принял мгновенно. Он мог бы позвонить Павлу и узнать подробности, но вместо этого собрал чемодан и отправился на вокзал, решив ничего не говорить Хелене. Сидя в кресле в ожидании поезда, он передумал, зашел в телефонную кабину и набрал номер дочери. Хелена была, как обычно, очень занята: у нее только что закончилось одно собрание и вот-вот должно было начаться другое. Йозеф принялся объяснять, что едет на несколько дней в Париж, но она повесила трубку недослушав.

Париж не изменился. Разве что чуть-чуть. Пятьдесят два года назад, отправляясь работать в Алжир, Йозеф не думал, что когда-нибудь вернется в этот волшебный город. Если бы еще вчера кто-нибудь поинтересовался его намерениями, он был бы категоричен: «Я больше никогда не поеду во Францию!» В такси, по дороге к дому Павла, он любовался улицами, но хотел одного – как можно скорее покинуть Париж.

Павел намеревался пообедать со старым другом в ресторане – «Такого рагу ты больше нигде не попробуешь!» – поговорить по душам, сыграть партию в шахматы в Люксембургском саду. Ему не терпелось познакомить Йозефа со своими приятелями, русскими и венграми, – «Среди них есть настоящие чемпионы!» – но Йозеф отказался. Он приехал не ради развлечений и не захотел, чтобы Павел позвонил своему другу Игорю, таксисту на пенсии, который мог бы повозить их по Парижу бесплатно. В тот же день они отправились в Мо.

Дом престарелых располагался в усадьбе «Каштаны», окруженной кирпичной стеной. В этот теплый весенний день в парке было полно народу. Обитатели дома (многие выглядели намного моложе Павла и Йозефа) дышали воздухом, прогуливались, читали, разговаривали или просто сидели, любуясь природой. Сиделки помогали самым немощным сделать несколько шагов по дорожкам. Неделю назад Павел нанес визит директрисе и объяснил ей суть дела, так что Йозефа она приняла без промедлений, задала несколько вопросов о том, что связывает его с Кристиной, рассказала, что память пациентки пострадала безвозвратно, и попросила его следовать за ней.

– Я пойду один, – сказал Йозеф Павлу, и тот остался ждать в холле, в компании старушек, которым нечего было делать и некого ждать.

Палата Кристины находилась в самом конце коридора. Директриса постучала и открыла дверь, не дождавшись ответа. Йозеф вошел. Стены комнаты были оклеены бумажными обоями в желтый цветочек, обстановка выглядела скромно. На стуле у выходящего в парк окна сидела женщина. Директриса окликнула ее – «К вам пришли!» – но она не обернулась. Йозеф сразу узнал Кристину. Она располнела, но держалась очень прямо, лицо в обрамлении седых волос осталось гладким, так что никто не дал бы ей восьмидесяти лет. В руке Кристина держала овальную щетку. Йозеф подошел и положил ей руку на плечо. Она не повернула головы, он присел перед ней на корточки, надеясь дождаться хоть какой-нибудь реакции. Она долго вглядывалась в его лицо, а потом вдруг улыбнулась.

– Здравствуй, Кристина, это я, Йозеф… Ты меня узнаешь?

– Конечно. Вы парикмахер. Подстригите меня покороче. И без челки. Так будет лучше, верно?

Кристина посмотрела на Йозефа с надеждой и ожиданием и протянула ему щетку. Он нежно поцеловал ее в лоб.

Назад они ехали на такси. За всю дорогу Йозеф не произнес ни слова. Павел тоже молчал – все было и так ясно.

– Было бы хорошо встретиться с Мартином не откладывая. Завтра.

– Тюрьма – это тебе не дом престарелых. Встреча назначена через четыре дня. Придется потерпеть.

Делать было нечего, и Йозеф смирился. Павел поселил его в маленьком отеле на улице Сены, где двадцать пять лет проработал ночным портье. На следующий день он познакомил его со своим близким другом Маго, тем самым бывшим полицейским, который отыскал Кристину и Мартина. Он так и не сумел окончательно отойти от дел и время от времени подрабатывал как частный детектив. У него остались кое-какие связи на набережной Орфевр[144] и доступ к архивам и картотеке.

Ужин в честь встречи удался, рагу и впрямь оказалось вкуснейшим, а когда принесли кофе, сыщик достал красную пластиковую папку, вытащил из нее два листка бумаги, вздохнул, допил свой бокал «Мадирана» и начал отчет:

– Мне жаль это говорить, Йозеф, вы мне глубоко симпатичны, но ваш сын Мартин – настоящий проходимец. Мелкий негодяй. Начал он рано и до сих пор не образумился. Его осуждали за кражи, насильственные действия и незаконную торговлю всем, чем только можно. «Градус» он только повышал. С учетом правонарушений, совершенных, так сказать, «по малолетке», в активе вашего сына четырнадцать приговоров. Из своих сорока лет тринадцать он провел за решеткой. Сейчас он отбывает пятилетний срок за торговлю наркотиками и проходит подозреваемым еще по одному аналогичному делу. Ему наверняка добавят четыре или пять лет – и без права на досрочное освобождение. Один коллега рассказал мне его историю. В шестнадцать лет его арестовали за торговлю наркотиками в лицее и ночных клубах. Срок он получил небольшой, с отсрочкой исполнения наказания. Когда несовершеннолетние оступаются в первый раз, их жалеют, надеются, что они одумаются, исправятся, но ваш парень не остановился. Его снова осудили, дали условный срок, отправили на детоксикацию, он вышел, и все началось по новой – наркотики, драки, поножовщина. Семья с ним справиться не могла, отчиму надоело платить адвокатам, он вышиб Мартина из дома и развелся с его матерью.

– Вы не ошиблись? – прервал его Йозеф.

Маго достал из папки ксерокопированный с обеих сторон лист бумаги:

– В июле пятьдесят восьмого года она вышла замуж за Жоржа Лавана. Развелись они в семьдесят шестом.

– Кристина не могла вторично выйти замуж, мы с ней не разводились.