Собрание сочинений - Иосиф Бродский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С февраля по апрель (цикл из 5 стихов)
1969 – 1970
1Морозный вечер.Мосты в тумане. Жительницы гротана кровле Биржи клацают зубами.Бесчеловечен,верней, безлюден перекресток. Ротаматросов с фонарем идет из бани.
В глубинах ростра -вороний кашель. Голые деревья,как легкие на школьной диаграмме.Вороньи гнездачернеют в них кавернами. Отрепьяшвыряет в небо газовое пламя.
Река – как блузка,на фонари расстегнутая. Садикдворцовый пуст. Над статуями кровелькурится люстралуны, в чьем свете император-всадниксвой высеребрил изморозью профиль.
И барку возлеодним окном горящего Сенататяжелым льдом в норд-ост перекосило.Дворцы промерзли,и ждет весны в ночи их колоннада,как ждут плоты на Ладоге буксира.
2В пустом, закрытом на просушку паркестаруха в окружении овчарки -в том смысле, что она дает кругивокруг старухи – вяжет красный свитер,и налетевший на деревья ветер,терзая волосы, щадит мозги.
Мальчишка, превращающий в руладыпосредством палки кружево ограды,бежит из школы, и пунцовый шарсадится в деревянную корзину,распластывая тени по газону;и тени ликвидируют пожар.
В проулке тихо, как в пустом пенале.Остатки льда, плывущие в канале,для мелкой рыбы – те же облака,но как бы опрокинутые навзничь.Над ними мост, как неподвижный Гринвич;и колокол гудит издалека.
Из всех щедрот, что выделила бездна,лишь зренье тебе служит безвозмездно,и счастлив ты, и, не смотря ни начто, жив еще. А нынешней весноютак мало птиц, что вносишь в записнуюих адреса, и в святцы – имена.
3 Шиповник в апрелеШиповник каждую веснупытается припомнить точносвой прежний вид:свою окраску, кривизнуизогнутых ветвей – и то, чтоих там кривит.
В ограде сада поутрув чугунных обнаружив прутьяхисточник зла,он суетится на ветру,он утверждает, что не будь их,проник бы за.
Он корни запустил в своиже листья, адово исчадье,храм на крови.Не воскрешение, но ине непорочное зачатье,не плод любви.
Стремясь предохранить мундир,вернее – будущую зелень,бутоны, тень,он как бы проверяет мир;но самый мир недостоверенв столь хмурый день.
Безлиственный, сухой, нагой,он мечется в ограде, тычаиглой в металлкопья чугунного – другойапрель не дал ему добычии март не дал.
И все ж умение кустасвой прах преобразить в горнило,загнать в нутро,способно разомкнуть усталюбые. Отыскать чернила.И взять перо.
4 Стихи в апрелеВ эту зиму с умая опять не сошел, а зимаглядь и кончилась. Шум ледоходаи зеленый покровразличаю – и значит здоров.С новым временем годапоздравляю себяи, зрачок о Фонтанку слепя,я дроблю себя на сто.Пятерней по лицупровожу – и в мозгу, как в лесу,оседание наста.
Дотянув до седин,я смотрю, как буксир среди льдинпробирается к устью. Не нижепоминания злапревращенье бумаги в козлаотпущенья обид. Извини жеза возвышенный слог;не кончается время тревог,не кончаются зимы.В этом – суть перемен,в толчее, в перебранке Каменна пиру Мнемозины.
апрель 1969 5 Фонтан памяти героев обороны полуострова ХанкоЗдесь должен быть фонтан, но он не бьет.Однако сырость северная нашаосвобождает власти от забот,и жажды не испытывает чаша.
Нормальный дождь, обещанный в четверг,надежней ржавых труб водопровода.Что позабудет сделать человек,то наверстает за него природа.
И вы, герои Ханко, ничегоне потеряли: метеопрогнозытвердят о постоянстве Н2О,затмившем человеческие слезы.
1969 – 1970* * *
Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?За дверью бессмысленно все, особенно – возглас счастья.Только в уборную – и сразу же возвращайся.
О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.Потому что пространство сделано из коридораи кончается счетчиком. А если войдет живаямилка, пасть разевая, выгони не раздевая.
Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.Что интересней на свете стены и стула?Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечеромтаким же, каким ты был, тем более – изувеченным?
О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссановув пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.Ты написал много букв; еще одна будет лишней.
Не выходи из комнаты. О, пускай только комнатадогадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнитоэрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйсяшкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
1970(?)* * *
О этот искус рифмы плесть!Отчасти месть, но больше лестьсо стороны ума – душе:намек, что оба в барышеот пережитого...
1970?* * *
Осеньвыгоняет меня из парка,сучит жидкую озимьи плетется за мной по пятам,ударяется оземьшелудивым листоми, как Парка,оплетает меня по рукам и портампаутиной дождя;в небе прячется прялкакисеи этой жалкой,и тамгром гремит,как в руке пацана пробежавшего палкапо чугунным цветам.
Аполлон, отнимиу меня свою лиру, оставь мне оградуи внемли мне вельмиблагосклонно: гармонию струнзаменяю – прими -неспособностью прутьев к разладу,превращая твое до-ре-мив громовую руладу,как хороший Перун.
Полно петь о любви,пой об осени, старое горло!Лишь она своей шатер распростерланад тобою, струяледяные своибороздящие суглинок сверла,пой же их и кривилысым теменем их острия;налетай и трависвою дичь, оголтелая свора!Я добыча твоя.
1970 – 1971Суббота (9 января)
Суббота. Как ни странно, но тепло.Дрозды кричат, как вечером в июне.А странно потому, что наканунебоярышник царапался в стекло,преследуемый ветром (но окноя не открыл), акации трещалии тучи, пламенея, возвещалио приближеньи заморозков.Новсе обошлось, и даже дрозд поет.С утра возился с чешскими стихами.Вошла соседка, попросила йод;ушла, наполнив комнату духами.И этот запах в середине дня,воспоминаний вызволив лавину,испортил всю вторую половину.Не так уж необычно для меня.
Уже темно, и ручку я беру,чтоб записать, что ощущаю вялость,что море было смирным поутру,но к вечеру опять разбушевалось.
1971* * *
Э. Р.
Второе Рождество на берегунезамерзающего Понта.Звезда Царей над изгородью порта.И не могу сказать, что не могужить без тебя – поскольку я живу.Как видно из бумаги. Существую;глотаю пиво, пачкаю листву итопчу траву.
Теперь в кофейне, из которой мы,как и пристало временно счастливым,беззвучным были выброшены взрывомв грядущее, под натиском зимыбежав на Юг, я пальцами черчутвое лицо на мраморе для бедных;поодаль нимфы прыгают, на бедрахзадрав парчу.
Что, боги, – если бурое пятнов окне символизирует вас, боги, -стремились вы нам высказать в итоге?Грядущее настало, и онопереносимо; падает предмет,скрипач выходит, музыка не длится,и море все морщинистей, и лица.А ветра нет.
Когда-нибудь оно, а не – увы -мы, захлестнет решетку променадаи двинется под возгласы «не надо»,вздымая гребни выше головы,туда, где ты пила свое вино,спала в саду, просушивала блузку,– круша столы, грядущему моллюскуготовя дно.
январь 1971, ЯлтаЛюбовь
Я дважды пробуждался этой ночьюи брел к окну, и фонари в окне,обрывок фразы, сказанной во сне,сводя на нет, подобно многоточьюне приносили утешенья мне.
Ты снилась мне беременной, и вот,проживши столько лет с тобой в разлуке,я чувствовал вину свою, и руки,ощупывая с радостью живот,на практике нашаривали брюки
и выключатель. И бредя к окну,я знал, что оставлял тебя однутам, в темноте, во сне, где терпеливождала ты, и не ставила в вину,когда я возвращался, перерыва
умышленного. Ибо в темноте -там длится то, что сорвалось при свете.Мы там женаты, венчаны, мы тедвуспинные чудовища, и детилишь оправданье нашей наготе.
В какую-нибудь будущую ночьты вновь придешь усталая, худая,и я увижу сына или дочь,еще никак не названных, – тогда яне дернусь к выключателю и прочь
руки не протяну уже, не вправеоставить вас в том царствии теней,безмолвных, перед изгородью дней,впадающих в зависимость от яви,с моей недосягаемостью в ней.
11 февраля 1971Литовский дивертисмент
