Яд для Наполеона - Эдмундо Конде

В поле зрения Жюльена находились только два соратника, действовавшие по бокам. Батист с поручением уже успешно справился, а Огюст как раз в те мгновения доводил дело до победного конца.

Получив условленный сигнал, Жюльен и Огюст стремительным броском переместились к стене дома и притаились под окнами салона. Одно из них закрывали ставни («Вот оно, оказывается, в чем дело», — отметил про себя Жюльен), а у второго, из которого лился слабый свет, были почему-то открыты даже створки рамы… Привстав, Жюльен осторожно заглянул внутрь меж раздуваемых ветром штор. В помещении весьма скромных размеров напротив окна стояла кровать с приподнятой москитной сеткой. Сердце его дрогнуло. В такую непогоду окна в комнате с больным открытыми мог оставить только сумасшедший или преступник! В ярости Жюльен едва не забыл, где он и зачем прибыл сюда со своими друзьями.

— У нас времени в обрез, — шепнул ему Огюст.

В ногах кровати, сидя на стуле, дремал в неудобной позе — свернувшись на боку и уронив голову на руку, положенную на спинку — какой-то мужчина.

Жюльен и Огюст бесшумно перелезли через окно.

Под встревоженно-недоумевающим взглядом друга Жюльен плотно закрыл и затворил на щеколду ставни и само окно. Затем, обогнув изголовье кровати, они вдвоем подкрались сзади к человеку на стуле. Дверь салона была открыта. В доме царила полная тишина.

Жюльен, знаком приказав Огюсту взять под контроль вход, обнажил кинжал и приставил острие клинка к горлу спящего. Далее последовала немая сцена: Жюльен вздрогнул, словно его тело пронзил электрический разряд, его лицо исказилось гримасой. Жюльен вдруг ощутил, что его руки наконец обрели долгожданную чувствительность. Человек на стуле, полагая, видимо, что ему снится дурной сон, усиленно тер глаза, чтобы пробудиться от наваждения.

— Я знал, что ты здесь, стервятник, — сквозь зубы процедил Жюльен. — Я в этом был уверен. Тебя только могила исправит.

— Ты!?. Здесь!?. Это невозможно! Ты же умер! Ты… тебя давно нет в живых! — бормотал Жиль.

— Быть может, ты прав. Я и в самом деле — призрак, — подыгрывая собеседнику, Жюльен слегка наклонился и прошептал ему прямо в ухо: — Оживший мертвец из твоих кошмаров. А теперь, — продолжил он, увидев на поясе у Жиля связку ключей, — давай сюда ключ от кладовой, где хранятся винные запасы, — и для убедительности усилил давление на кинжал.

К ним приблизился Огюст, смотревший на Жиля со злобой и отвращением.

— Значит, все это время ты был жив! — воскликнул Жиль.

— Хотелось бы уточнить: я жил все это время с ощущением неоплаченного долга. И вот сегодня я здесь, чтобы рассчитаться сполна.

— Ты опоздал, — протягивая ключ, заметил Жиль. — Скоро здесь будет полно народу. И я буду торжествовать.

— Этого шакала запрешь в кладовой, — сказал Жюльен, передавая ключ Огюсту. Они скрылись из виду, а он взял стул и сел у кровати по правую руку от отца.

Наполеон дышал с трудом, дыхание перемежалось тихими стонами. «Вот мы и встретились», — подумал Жюльен. Человек, который лежал на подложенных под спину больших подушках, — располневший, подурневший и до неузнаваемости изменившийся, — был тот, кого он искал всю жизнь. Жюльен ожидал увидеть истощенного человека, страдавшего, как говорили, желудочным недугом, однако перед ним был больной (это несомненно), но отнюдь не усохший, а напротив, чрезмерно, неестественно тучный, с желтушным цветом кожи. Но и это было еще не все: Жюльен ощутил запах мышьяка, исходивший от его тела. Неуловимый для всех остальных, для него этот вполне материальный запах был явственно различим.

Внезапно больной приоткрыл глаза и содрогнулся в конвульсиях, поднимавшихся из недр живота к горлу. Жюльен помог ему привстать с подушек и, поддерживая за плечо, поднес к груди серебряный умывальный таз. Однако рвотные позывы ничем не завершились. Жюльен вернул посудину обратно на прикроватный коврик, вытер Наполеону глаза, рот и промокнул испарину.

— С каких это пор… С каких это пор британские военные пекутся о моем здоровье? — едва различимо произнес Наполеон, не сводя глаз с мундира Жюльена.

— Я не англичанин, сир, и не военный, — Жюльен сорвал с головы и бросил на пол форменную шляпу, потом встал и, подойдя к сервировочному столику, принялся изучать содержимое посуды. Понюхал и даже попробовал на язык напитки из двух графинов: в одном был обычный лимонад, в другом — морс из красной смородины. Затем пригубил стакан с оршадом — отпил лишь глоток, и лицо его покрылось мраморной бледностью.

— Сир, какое лекарство вам давали?

— Мой верный Маршан думает, что я не понял, — голос Наполеона звучал крайне слабо, — но от меня ничего не скрыть. Я их предупреждал, чтобы они не пичкали меня лекарствами… однако… в конце концов… — его скрючило от невыносимой боли, — им пришлось… дать мне каломель…

— Каломель… — повторил Жюльен, проведя ладонью по лбу. — А вам до этого не давали пить рвотного?

— Вы… любопытный молодой человек… Эскулап в красном мундире… задающий интересные вопросы умирающему…

— Умоляю, попытайтесь вспомнить: вас поили рвотным?

— Рвотным?.. Разумеется… Ну да, конечно. Я им говорил, что ненавижу лекарства… тем более рвотное. Но меня все вокруг обманывают. Кто сказал, что требуется мужество, чтобы достойно умереть? Мужество перед смертью нужно лишь для того, чтобы сносить человеческое невежество.

Жюльен тяжело опустился на стул и понурил голову. На него вдруг обрушилась накопившаяся усталость, сердце защемило от неизбежности утраты. В этот момент Наполеон, вновь впавший в забытье, испустил тихий стон. Глаза его были закрыты, и только судорожно дергавшиеся губы свидетельствовали, что нить жизни, до предела натягиваемая болью, еще не оборвалась. Жюльен спохватился: как можно позволять себе непростительную слабость, когда его отец так ужасно страдает?

Он вытер больному лоб, поднялся, подошел к столику, плеснул в стакан немного лимонада и вернулся к кровати. Сев на стул, расстегнул мундир и верхнюю пуговицу рубашки. Нащупал на груди и извлек наружу крохотный золотой цилиндр, который носил на шее, — в нем он хранил самый «гуманный» из известных ему ядов. Отвернул крышечку цилиндра и недрогнувшей рукой высыпал порошок в лимонад. Затем тщательно размешал чайной ложкой и предложил отцу этот «напиток доброй смерти»:

— Выпейте. Вы сразу почувствуете себя значительно лучше.

Голос Жюльена звучал спокойно, в нем не было ни тени сомнений. Видя, что отец не противится, он помог ему привстать и выпить снадобье, а потом уложил на подушки, заботливо подоткнул одеяло и отошел на пару шагов — поставить пустой стакан на сервировочный столик.