Яд для Наполеона - Эдмундо Конде

Голос Жюльена звучал спокойно, в нем не было ни тени сомнений. Видя, что отец не противится, он помог ему привстать и выпить снадобье, а потом уложил на подушки, заботливо подоткнул одеяло и отошел на пару шагов — поставить пустой стакан на сервировочный столик.

Когда Жюльен опять сел на стул, Наполеон лежал с закрытыми глазами. На его губах, прежде сведенных болью, обозначилось некое подобие улыбки, складки на лице понемногу разглаживались, и он уже не так обильно потел. Через несколько минут больной открыл глаза, и в его взгляде появился блеск, напоминавший Наполеона в те времена, когда он казался бессмертным, братья по оружию были ему верны, а сам он превыше всего ставил честь и отвагу.

— Вы — друг. В этом нет сомнения. Что вы мне дали? Волшебный эликсир? Я больше не чувствую боли, — даже голос Наполеона звучал несколько иначе, не так, как совсем недавно, хотя в нем слышалось нечто новое: нечеловеческая — не столько физическая, сколько моральная — усталость. Часы его сочтены, и ему это было известно. Но сейчас он мог, по крайней мере, смело взглянуть в лицо смерти — как благородному противнику. Гиены уже не раздирали ему нутро.

— Вы уже достаточно страдали.

— Каждому человеку суждено выстрадать свою меру. В конечном счете, поверьте, одинаково убивает и вино, и лекарство. Но единственным настоящим палачом людей являются их страсти. Сколько крови они мне попортили и сколько крови я из-за них пролил.

Жюльен встал и, подойдя к камину, принялся рассматривать портреты Римского короля.

— Раньше они висели в моей комнате. Я велел перенести их сюда, чтобы иметь возможность всегда на них смотреть, — пояснил Наполеон.

— Это ваш сын?

— Да. Сейчас он, должно быть, совсем большой… Главное достижение в жизни — это дети. У вас есть дети?

— Пока судьба мне их не подарила.

— В таком случае, просите об этом судьбу. Это того стоит, — подытожил Наполеон и продолжил: — Подойдите ко мне. — Жюльен повернулся и подошел к его постели. — С кем я говорю?

— Как вы сами сказали — с другом.

— Действительно, своим поведением вы являете пример истинно дружеского, искреннего отношения. Однако у императоров друзей не бывает. Дайте мне рассмотреть вас поближе, а то вы очень высоки. Присядьте сюда, на кровать. Только что мне показалось… я увидел в ваших глазах…

Он стал жадно всматриваться в него. В пытливом взгляде Наполеона была видна нежность, но сквозило также и беспокойство: черты и линии этого лица были ему до боли знакомы и пробуждали дорогие воспоминания. На глаза Наполеону навернулись слезы.

Он тихо сказал:

— Там, на камине, за портретом моей супруги, спрятаны письмо и записка. Окажите мне любезность — достаньте их.

Жюльен подошел к портрету Марии Луизы, висевшему рядом с первым портретом Римского короля, отвел немного край рамы от стены и вынул две бумаги — грязноватые и плохо сохранившиеся. Присев на край кровати, протянул их Наполеону, который, однако, возразил:

— Нет-нет. Прочтите сами.

Жюльен расправил листок, и мгновенно узнал записку своей матери к тому человеку, что теперь лежал перед ним. Ту самую, которую сестра Женевьева берегла долгие годы для сына Клер-Мари, которую он хранил вместе с медальоном и которую Жиль похитил у него шесть лет назад. Жюльен развернул письмо и по памяти прочел:

«Ты разбиваешь мне сердце, моя ненаглядная мадемуазель Ласалль. Ужели это ты мне пишешь такие слова? Право, не узнаю тебя. Возможно, конечно, что я сам виноват, ибо питал излишние надежды. Но и сейчас готов повторить, что был бы добрым, самым преданным и любящим супругом тебе и самым заботливым и нежным отцом нашему малышу. Как могли подобные слова сорваться с твоих уст? Ты уверяешь, что разлюбила меня, и твои поступки это подтверждают: оказывается, ты на четвертом месяце беременности и до сих пор держала меня в неведении. Ты лишаешь меня самого дорогого. Разве своей любовью я причинил тебе только горести и муки? Подумай, небом заклинаю, о нашем ребенке. Ему нужен отец. Или же ты и вправду не желаешь, чтобы ребенок появился на свет?

В самое ближайшее время, при первой же оказии я вырвусь в Сёр. Я должен увидеть тебя. Это необходимо. И надеюсь, на сей раз твой отец разрешит мне войти в ваш дом.

Ах, Клер-Мари, Клер-Мари! Шлю тысячу поцелуев. Любящий тебя,

У Жюльена сдавило горло. Он тщетно пытался сдержать волнение. И не мог поднять взгляд на человека, давным-давно написавшего это письмо.

— Дорогой мой, — глаза Бонапарта светились радостью, — есть вещи, которые невозможно подделать. Такое выражение лица, как у тебя сейчас, не смог бы изобразить никакой самозванец. К счастью, от своего деда ты унаследовал только рост, но не его жестокосердие.

Жюльен даже не пытался вытереть слезы, выступившие на глазах. Им владели противоречивые чувства — стыда и гордости, облегчения и тоски, торжества и поражения… И это было столь же естественно, сколь неповторим был переживаемый им момент. Не случайное стечение обстоятельств, а соединение целенаправленного действия воли, характера, памяти и, конечно, удачи. Не это ли называется судьбой?

— Как зовут моего сына? — спросил Наполеон.

— Жюльен.

— Жюльен!.. — от неожиданности Наполеон глубоко вдохнул воздух ртом. — Жюльен… Жюльеном звали младшего брата твоей матери. Ее единственного брата. Мальчик умер в юном возрасте. Она его обожала. — Бумаги в руках Жюльена задрожали. — Я чувствую себя просто отлично. Боль совсем отпустила. Сколько это продлится?

— До конца, — ответил Жюльен, едва найдя силы разомкнуть губы.

— Понятно. Благодаря тебе моя смерть будет легкой. Когда это произойдет?

— Завтра. Обещаю вам, что конец принесет только покой и отдохновение.

— Механизм слишком износился от постоянных перегрузок… но это ведь не единственная причина, правда?

Жюльен вздрогнул, потрясенный вопросом, но собрался с духом и, сохраняя спокойствие, ответил:

— Вас убивали на протяжении многих месяцев. И несколько дней назад добились своего — процесс стал необратимым. Я же лишь избавляю вас от страданий.

— Не плачь. Я давно ощущал, что меня обложили со всех сторон. Ты поймешь это по моему завещанию. Ни предатели, ни самозванцы, — ни одна презренная душа не получит моего наследства. А сейчас выслушай меня. За свою жизнь я содействовал гибели множества людей. Я поступал так или иначе, но на то всегда существовали серьезные причины, хотя теперь я не уверен, что все мои действия были оправданы. Мои намерения не всегда были чисты… Но мне довелось многое пережить. В конце концов, для будущих поколений окажутся важными только факты, — Наполеон сделал паузу. — Помочь умирающему избавиться от мук — поступок в высшей степени благородный. Это — факт. Тем более, — продолжал он, взяв Жюльена за руку, — когда речь идет об отце. Отнять жизнь — не всегда проявление жестокости. И доказательством служит то, что ты, рискуя своей собственной жизнью, преодолевая препятствия, пришел сюда. Недолго осталось ждать — скоро слетятся стервятники, наполнят эту комнату, — завершил он, глядя через москитную сетку на закрытое окно, за которым вдруг перестал барабанить дождь.