Расцвет и закат Сицилийского королевства - Джон Норвич

«Мусульмане этого города сохраняют свою веру. Они содержат в порядке большую часть мечетей и идут к молитве по призыву муэдзина… Они не собираются на пятничную службу с тех пор, как хутба[159] запрещена. Только по праздникам ее можно читать с молитвой за аббасидских калифов. У них есть кади, к которому они обращаются с судебными делами, и главная мечеть, где они собираются в священный месяц (рамадан)… Но вообще мусульмане не общаются со своими сородичами, находящимися под покровительством неверных, и не перестают тревожиться за свое добро, своих женщин и детей».

В королевском дворце, где служили почти исключительно мусульмане, совершать исламские обряды дозволялось только приватно. Ибн Джубаир рассказывает о беседе в Мессине с одним из главных придворных евнухов:

«Он сначала оглядел приемную, а потом ради безопасности отпустил тех слуг, которым он не доверял… «Вы можете открыто исповедовать вашу веру, — объяснил он, — но нам приходится скрываться и, опасаясь за свои жизни, поклоняться Богу и проводить службы втайне. Мы находимся под властью неверных, готовых затянуть петли на наших шеях».

Оставляя в стороне чисто религиозные моменты, в конце века сицилийские христиане воспринимали своих сограждан-мусульман примерно так же, как британские сахибы относились к индусам во времена владычества раджей:

«Их король Вильгельм… полностью доверяет мусульманам — из которых все или почти все скрывают свою веру, но твердо исполняют Божественный закон. Он поручает им наиболее важные дела, даже главный королевский повар — мусульманин; и еще он держит при себе отряд черных мусульманских рабов под командой одного из них. Должностных лиц и казначеев назначает из числа своих пажей, которых у него великое множество и которые именуются его придворными. Они создают ощущение царственного великолепия благодаря своим роскошным одеяниям и прекрасным чистокровным лошадям, которых нет ни у кого, кроме королевских приближенных и слуг».

Таким образом, на памяти одного поколения сицилийские мусульмане превратились из всеми уважаемой, образованной и компетентной группы населения в худшем случае в лакеев, а в лучшем — в привилегированных носителей местного колорита. Мусульманские женщины создавали моду, которой христианки с готовностью следовали; Ибн Джубаир замечает с удивлением, как на Рождество 1184 г. они «все были в платьях из расшитого золотом шелка, закутаны в элегантные плащи, укрыты цветными вуалями и обуты в позолоченные туфли… Они украсили себя полностью на манер мусульманских женщин драгоценностями, хной на пальцах и духами». Сам король мог читать и писать по-арабски и говорить восточные комплименты своим мусульманским служанкам и сожительницам.[160] Однако все это было бесконечно далеко от тех принципов, которым следовали два Рожера. Их наследники предали прежние принципы забвению, возможно неосознанно, просто покорившись неизбежному ходу вещей, но это имело самые роковые последствия. И не случайно, что окончательный разрыв межконфессиональных связей, на которых строилась нормандская Сицилия, совпал с угасанием самого королевства.

Первый год царствования оказался особенно тяжелым для короля Танкреда. Мусульманское восстание набирало силу — один хронист оценивает число участников в сто тысяч, — и, хотя он не позволил ему перекинуться с запада острова на другие области, порядок был восстановлен только к концу 1190 г. Тем временем на материке враги Танкреда собирались. Приверженцы Рожера из Андрии, в число которых входили почти все крупные бароны Апулии и Кампании, были оскорблены избранием Танкреда и не собирались признавать его своим законным сувереном. В этом они объединялись с легитимистами, которые изначально поддерживали Констанцию и Генриха, и фаталистами — эта последняя группа теперь быстро роста, поскольку распространились слухи о том, что Генрих готовится к походу. Весной большая часть полуострова взбунтовалась. Рожер из Андрии собрал под свои знамена всех недовольных, а в мае маленькая германская армия под командованием Генриха из Калдена пересекла границу около Риети и направилась к Адриатическому побережью Апулии.

Но Танкред также действовал быстро. Мусульманское восстание и его собственное шаткое положение не позволили ему самому покинуть Сицилию или хотя бы отправить на материк большую армию, но он послал брату своей жены графу Ришару из Ачерры крупную сумму, чтобы тот собрал армию на месте и, если потребуется, за пределами королевства. Ришар великолепно справился с возложенной на него задачей. Летом он успешно предотвратил соединение сил графа Андрии и Генриха из Калдена с мятежниками Кампании — где Капуя и Аверса уже выступили против Танкреда — и удерживал позиции до сентября, когда по неизвестной причине германская армия отступила на имперскую территорию. Затем он прогнал приунывших мятежников обратно в Апулию, где в ходе быстрой победоносной военной кампании устроил засаду графу Андрии и взял его в плен.

К концу 1190 г. стало ясно, что в значительной степени благодаря своему шурину Танкред выиграл первый раунд. Имперская армия, посланная против него, вернулась на родину, мятежники и на Сицилии, и на континенте покорились ему. Два его главных врага внутри королевства отошли в мир иной — Рожера из Андрии Танкред казнил за участие в мятеже, а Уолтер из Милля еще раньше умер своей смертью, передав архиепископскую кафедру Палермо своему брату Бартоломью.

Было приятно написать пару теплых слов о соотечественнике, который так долго играл столь важную роль в истории страны, ставшей его второй родиной. Однако прискорбный факт состоит в том, что из всех англичан, чьи имена время от времени появляются на страницах этой книги, Уолтер из Милля сыграл самую зловещую роль в истории королевства. Он не был, насколько можно судить, злодеем, но принадлежал к числу тех прелатов, пустых, амбициозных и суетных, которых мы встречаем во множестве в средневековой Европе. Его не за что любить. За четверть века, в течение которых он являлся архиепископом и первым советником Вильгельма II, он не сделал ни одного конструктивного шага, чтобы улучшить положение Сицилии или обеспечить ее будущее.

В критический момент, когда решался вопрос о браке Констанции, он, объединившись с Маттео изАджелло, мог уговорить Вильгельма отказаться от предложения императора. Вместо этого он поощрял своего государя к тому, чтобы отдать королевство императору. Будучи приспособленцем, он позднее без колебаний возложил корону на голову Танкреда, но это не помешало ему начать интриги против нового короля в ближайшие недели, если не дни после коронации.

Итак, за отсутствием каких-либо более убедительных заслуг, главным памятником Уолтеру из Милля следует счесть собор в Палермо, где его могилу и сейчас можно видеть в склепе. Хотя здание необыкновенно напоминает своего создателя — импозантное, но неряшливое, помпезное, высокопарное, однако пустое и по сути лицемерное, — в действительности Уолтер не ответствен за его нынешний вид; собор столько раз перестраивали и реставрировали, что в его внешних очертаниях можно уловить лишь несколько случайно сохранившихся деталей первоначального замысла — восточная часть, с богато украшенной апсидой — бледное подобие Монреале — и длинный ряд окон на южной стене над боковыми приделами. Даже здесь ничто не привлекает особенно взгляд, работа XIV в. кое-где напоминает поделку XIX столетия. Но верхом надругательства — буквально и фигурально — стало то, что в XVIII в. флорентийский архитектор Фернандо Фуга нахлобучил на собор нелепый и абсолютно неподходящий купол, разобрал боковые стены, чтобы сделать четырнадцать часовен, убрал деревянный потолок, заменив его низким сводом, и побелил собор изнутри — мозаики в апсиде были уничтожены двумя веками раньше, придав всему зданию до неприличия барочный вид. Ныне самое мудрое, что можно сделать, — это не ходить в Палермский собор вовсе — разве что вам захочется посмотреть на королевские могилы. Но о них речь впереди.

Уолтер из Милля подарил столице еще одну постройку, и она выглядит гораздо более пристойно. Церковь Святого Духа, построенная для цистерцианцев примерно за десять лет до собора, удачно избежала внимания архитекторов и реставраторов и сохранила строгую незапятнанную чистоту нормандской архитектуры в ее лучшем проявлении. Она известна, однако, не столько из-за ее художественных достоинств, сколько из-за связанных с ней исторических событий: именно перед церковью Святого Духа перед началом вечерней службы 31 марта 1282 г. сержант анжуйской армии, оккупировавшей остров, оскорбил сицилийскую женщину и был заколот ее мужем, что послужило толчком к успешному восстанию сицилийцев против Карла Анжуйского, вошедшему в историю под названием «Сицилийская вечерня». Так, одному из двух зданий, построенных архиепископом-англичанином, суждено было стать свидетелем коронации Генриха и Констанции, самого малодушного предательства Сицилии ее собственным народом; а другому — столетие спустя — увидеть самый мощный подъем патриотизма за всю ее историю.