Расцвет и закат Сицилийского королевства - Джон Норвич

За те полвека, которые Неаполь пребывал в составе Нормандского королевства, он рос и процветал. Этот богатый торговый поровый город насчитывал около сорока тысяч жителей, включая значительную еврейскую общину и купеческие колонии Пизы, Амальфи и Равелло. Недавно, чтобы поощрить их преданность, Танкред предоставил неаполитанцам ряд дополнительных привилегий. Ришар из Ачерры поступил мудро, избрав город своей штаб-квартирой. Оборонительные сооружения Неаполя были в полном порядке — Танкред за год до того отремонтировал их за собственный счет, — зернохранилища и кладовые полны. К тому моменту, когда император появился со своей армией под стенами, горожане успели подготовиться к встрече.

Последовавшая осада была, с их точки зрения, не особо тяжелой. Поскольку сицилийский флот под командованием Маргарита непрерывно вел охоту на пизанские корабли, Генрих так и не смог установить жесткий контроль над подходами к гавани, и защитники продолжали получать подкрепления и припасы. Со стороны суши германские войска предприняли несколько серьезных атак; граф Ачерры был ранен, и его временно заменил в качестве командира второй сын Маттео из Аджелло Николас, ныне архиепископ Салерно, который добровольно оставил свою паству несколько недель назад, в знак протеста против их предательства. Но стены стояли, и, по мере того как лето шло, делалось ясно, что скорее осаждающие, нежели осажденные начинают беспокоиться.

Оглядываясь задним числом на всю известную нам историю нормандцев на юге, легко увидеть в ней повесть о непрекращающихся изменах и предательствах. Только один союзник их никогда не оставлял: жара южного лета. Вновь и вновь она спасала их от накатывавшихся раз за разом имперских вторжений — с того давнего дня в 1022 г., когда Генрих Святой в отчаянии отступил от стен Трои, и до нынешнего времени, когда, почти два столетия спустя, его тезка, видя, как малярия, дизентерия и прочие недуги косят ряды его войска и внезапно серьезно заболев сам, признал, что нужно уходить, пока не поздно.

24 августа Генрих отдал приказ снять осаду Неаполя, и в течение дня или двух имперские полчища, все еще впечатляющие, но заметно поредевшие и не столь бодрые, как за несколько недель до того, проследовали на север через горы,

Неаполитанцы наблюдали за ними с удовлетворением. Они знали, однако, что для Генриха это отступление было не более чем раздражающим, но необходимым маневром, оно означало задержку, но не поражение.

Он оставил имперские гарнизоны во всех важнейших городах и, чтобы ни у кого не возникало сомнений относительно его будущих намерений, согласился оставить Констанцию в Салерно до своего возвращения.

Здесь, однако, он совершил серьезную ошибку. Он не понимал особенностей южного темперамента и явно не подозревал, что известие о его отступлении в сочетании со страхом перед местью Танкреда в течение нескольких дней после его отбытия повергнут салернцев в панику. В безумных поисках козла отпущения салернская толпа атаковала дворец, в котором находилась Констанция, и, возможно убила бы ее, если бы не племянник Танкреда, некий Элио из Джезуальдо, который появился на месте происшествия как раз вовремя, взял императрицу под свое покровительство и при первой возможности отправил ее к королю в Мессину.

Танкреду пленение императрицы, наверное, казалось даром Божьим. Он, вероятно, приободрился, получив вести об отбытии Генриха, но знал, что битва только началась. Генрих обнаружил, что стоящая перед ним задача сложнее, чем он ожидал, но его армия не была разгромлена — и даже не вступала в бой, при том что большая часть северной Кампании, включая Монте-Кассино, оставалась в его руках. Первый раунд, хотя и закончился лучше, чем Танкред предполагал, завершился ничьей, а перспективы второго были не особенно блистательными.

По крайней мере, пока не появилась Констанция. Но теперь положение внезапно изменилось, самый ценный дипломатический заложник, на какого Танкред мог рассчитывать, попал к нему в руки. Ему более не надо было ожидать в бессильном напряжении, когда Генрих выберет время для повторного вторжения на его территорию, в нынешней ситуации он мог сам предложить переговоры. Обнадеживало Танкреда также то, что папа Целестин явно был к нему расположен. Еще во время осады Неаполя папа за спиной императора провел переговоры с Генрихом Львом, а спустя четыре месяца, в декабре, он отлучил весь монастырь Монте-Кассино в наказание за поддержку имперских притязаний. Монте-Кассино все еще оставался в оппозиции к Танкреду, но по поводу симпатий папы не возникало никаких сомнений.

Симпатии, однако, не гарантировали официальной поддержки. Для любого папы слишком могущественная Сицилия была столь же опасна, как и слишком могущественная империя. Залогом безопасности являлось равновесие сил. Задачей папства было это равновесие поддерживать, и, если в процессе папа становился на сторону Сицилии, он с чистой совестью мог потребовать что-то взамен. Позиции Танкреда в глазах некоторой части его подданных были шаткими, в частности из-за его происхождения, папская инвеститура, подтверждающая его права на корону, существенно помогла бы ему, если бы он был готов за это платить.

Исходила ли инициатива от папы или от короля — неизвестно, но переговоры велись через посредников, по-видимому, всю весну 1192 г., поскольку, когда Танкред, воодушевленный после успешной карательной экспедиции против своих мятежных вассалов в Абруццо, в июне встретился с посланцами папы в Гравине, основные условия соглашения уже были выработаны. Король получал желанную инвеституру, но в обмен отказывался от всех особых прав в управлении делами церкви на острове, которых добились с таким трудом Рожер I и Рожер II, подтверждение которых получил Вильгельм Злой в Беневенто в 1156 г. С этих пор сицилийское духовенство должно было получать назначения таким же путем, как и их собратья на материке, и в спорных случаях обращаться в Рим. Папа мог направить своих легатов на Сицилию, когда ему заблагорассудится, а не только когда об этом попросит король. Избрание церковных иерархов не утверждалось более королем.

Поставив латинскую церковь на Сицилии впервые в ее истории под контроль папства, папа Целестин справедливо мог поздравить себя с грандиозной дипломатической победой. Не часто папы брали верх над нормандцами в такого рода переговорах. Танкред, однако, не собирался спорить. Он был в безвыходном положении. Привилегии, которые он уступил, имели значение в более счастливые и благодатные времена, и их уступка казалась не столь большой платой за легитимность.

Но Танкред, хотя он этого еще не знал, потерял также нечто более ценное для него в тот момент, чем любая папская инвеститура. Папа Целестин, вовсе не обескураженный тем, как Генрих принял его последние предложения, все еще лелеял надежду, что однажды при его посредничестве король и император помирятся; поэтому заставил Танкреда в качестве жеста доброй воли поручить Констанцию его заботам. Шаландон с необычной горячностью объявляет идею папы «нелепицей»; это действительно был непродуманный шаг, и его последствия оказались губительными. Танкред, не желая противоречить папе в такой момент, неохотно согласился. Императрица в сопровождении специального эскорта отбыла в Рим.

Если бы она плыла по морю, все могло бы обойтись, но сухопутная дорога проходила через территорию, контролируемую Генрихом, и неизбежное случилось. Когда кортеж прибыл в пограничный Чепрано, его встретил отряд императорских рыцарей. Констанция сразу же попросила у них защиты и покровительства. Кардиналы пытались возражать, но их просто не слушали. Они вернулись в Рим с пустыми руками, а императрица поспешила назад через Альпы к своему мужу.

Танкред лишился своей козырной карты. Ему не суждено было получить другую.

В течение последних недель 1192 г. Иоанна Плантагенет гостила в Палермо. Она возвращалась из Палестины в сопровождении своей свояченицы Беренгарии, которая полтора года назад в Лимасоле на Кипре вышла замуж за Ричарда, став королевой Англии. Факт, что Иоанна решилась посетить Сицилию, свидетельствует о том, что, каковы бы ни были претензии ее брата, Танкред после смерти ее мужа не так плохо с ней обращался и она определенно не была на него в обиде. Танкред и его жена Сибилла приняли двух молодых особ, как подобает принимать королев. Через пару недель они вновь отправились в путь: Беренгарию ожидала жизнь почтенной вдовы во Франции, Иоанну второе замужество.[164] Ее, наверное, очаровал прием, оказанный ей в Палермо, казалось не изменившемся с тех времен, когда она и ее богоподобный супруг царствовали в нормандской Сицилии — прекрасной и мирной. Можно надеяться, она понимала, как ей повезло, что она познакомилась с Сицилией в такие времена — и что по возвращении она обнаружила, что ее старое королевство еще существует.