Шахматы как модель жизни - Гарри Каспаров

Ранее мы касались этой темы, говоря о решении шахматных задач и этюдов. В задаче представлена позиция и сформулировано задание, скажем, «белые начинают и дают мат в три хода» — это пример строгого условия. В этюде начальное условие «белые начинают и выигрывают» ближе к практической партии. Но в обоих случаях мы знаем заранее, к чему нужно стремиться. Включая для решения задачи логическую функцию мышления, мы можем без опаски отключить функции бдительности и стратегической оценки.

В таких случаях человек чувствует себя более уверенно и может показывать замечательные результаты. В 1987 году меня пригласили на специальный прием во Франкфурте, проводившийся компанией Atari. Там присутствовали все менеджеры, а распорядителем церемонии был глава немецкого филиала компании Элвин Штумпф. В неформальной и оживленной обстановке мы говорили не только о шахматах и компьютерах, но и на политические темы. Потом мне много раз напоминали, как в тот вечер я предсказал, что перемены, происходящие в СССР, не позже чем через пять лет приведут к падению Берлинской стены. Большинство собравшихся отнеслись к моему прогнозу с дружеской снисходительностью. Общее мнение можно было выразить фразой: «Конечно, он прекрасный шахматист, но ничего не смыслит в политике». Как оказалось, реальные события даже опередили мой прогноз на три года.

По окончании банкета герр Штумпф взял микрофон и объявил, что сейчас мы увидим нечто необычное. Я не имел представления, о чем идет речь, пока он не сказал, что видел по телевизору, как я исполняю один поразительный номер, и теперь предлагает повторить его для присутствующих. Он указал на длинный стол в другом конце банкетного зала, мимо которого мы прошли в начале вечера. Там виднелись шахматные доски с расставленными фигурами. Штумпф объяснил, что на этих десяти досках воспроизведены позиции из знаменитых партий, сыгранных за последние 150 лет. Перед каждой доской лежала карточка, на оборотной стороне которой были указаны имена соперников, место и дата встречи. Мне предстояло всё это «отгадать», глядя лишь на позиции. Штумпф подошел к шахматным доскам и пригласил меня присоединиться к нему, чтобы приступить к испытанию.

Увидев, что я не последовал за ним и остался сидеть, он был обескуражен. Видимо, он подумал, что я рассержен этим маленьким сюрпризом, поскольку меня не предупредили заранее. Я сказал: «Мне очень приятно, что вы интересуетесь возможностями моей памяти, но я, с вашего позволения, останусь здесь». У Штумпфа вытянулось лицо. Его представление вдруг оказалось под угрозой срыва! Но тут я пояснил, что еще в начале вечера не смог удержаться от искушения взглянуть на шахматные доски и теперь готов попытаться «отгадать» все партии, не вставая со своего места. И последовательно назвал имена шахматистов, турниры, даты и даже следующие ходы в каждой из десяти позиций.

Многие из присутствующих разинули рты от изумления. Оглядываясь назад, я пытаюсь найти оправдание этой юношеской выходке. Тогда я не объяснил, а возможно, и сам не вполне сознавал, как это было для меня легко. Все позиции были взяты из всемирно известных шахматных партий, и каждая из позиций представляла переломный момент данной партии. Без таких моментов шахматные поединки не становятся широко известными. Ни один уважающий себя любитель шахмат не выберет скучную позицию из заслуженно забытой партии, когда есть так много знаменитых партий и по-настоящему захватывающих позиций.

Мне достаточно было понять: раз первая позиция отражает критический момент в известной исторической партии, то этому принципу должны отвечать и остальные. Если бы позиции выглядели неинтересными или банальными, я бы предположил, что кто-то просто играл здесь в шахматы до моего прихода Но, посмотрев на доски, я сразу увидел, что мне не нужно оценивать позиции — достаточно было их вспомнить.

Знание того, что решение существует, дает огромное преимущество. Это всё равно, что вычеркнуть из экзаменационного теста пункт «ничего из вышеперечисленного». Любой человек, обладающий достаточным опытом и навыками, может решить головоломку, если она представлена таким образом. В этом случае мы можем пропустить этап глубокой оценки и перейти непосредственно к выбору возможных па риантов решения, пока не найдем самый подходящий неоп ределенность ситуации делает поиск решения трудным ис пытанием.

Предметное исследование: кризис в Севилье

После завоевания мировой короны (19Н5) у меня было очень мало времени, чтобы насладиться вкусом победы.

По правилам ФИДЕ чемпион был обязан защищать титул каждые три года. За это время претендент проходил через сито многочисленных отборочных турниров и матчей. И когда он достигал финала, уже не оставалось сомнений в его способности составить чемпиону серьезную конкуренцию. С начала действия квалификационной системы (1948) лишь двум шахматистам, игравшим матч за корону, не удалось стать чемпионами мира.

Однако в моем случае этот процесс был нарушен. Еще в 1977 году ФИДЕ, в угоду Карпову, вернула в правила пункт о матче-реванше, отмененный в начале 60-х. В случае поражения чемпион автоматически, без какого-либо отбора, получал право сыграть через год матч-реванш. Этим правом с большой пользой для себя воспользовался Ботвинник, победив Смыслова (1958) и Таля (1961). Он проиграл им матчи на первенство мира, но в матчах-реваншах был несокрушим и дважды вернулся на трон, ограничив срок царствования своих «обидчиков» одним годом.

Чтобы избежать такой участи, я должен был победить Карпова и в 1986 году. При том, что мы уже сыграли и самый продолжительный матч в истории (1984/85), и второй матч (1985), в котором я отобрал у Карпова титул… Собравшись, я выиграл матч-реванш (1986), но и на этом испытания не закончились! Несмотря на все наши матчи, трехлетний отборочный цикл ФИДЕ остался неизменным, и уже в 1987 году я должен был встретиться в матче с очередным претендентом.

Догадываетесь, кто стал моим соперником? Конечно же, снова Карпов! ФИДЕ освободила его от обязанности играть в серии матчей претендентов и допустила сразу в «суперфинал», где экс-чемпион учинил показательный разгром победителю отборочного цикла Андрею Соколову.

В октябре 1987-го я прибыл в испанскую Севилью на свой четвертый матч на первенство мира за последние три года. Если в 1984-м я чувствовал, что устал смотреть на Карпова, то теперь лицезреть его ежедневно стало уже просто пыткой. Но по крайней мере на этот раз не ожидалось никаких новых махинаций: в случае победы или ничьей я на три года освобождался от необходимости видеть перед собой каждый день этого или любого другого претендента на титул.