Мой друг по несчастью - Артём Римский

– Что мне делать? – спросил я.

– Выбор.

– Может умереть человек.

– И это тоже будет твоим выбором. Забавно, не правда ли?

– У меня осталось часа два.

– Тогда поспеши.

– И я не знаю, как помочь этому человеку.

– Прекрасно знаешь, – усмехнулся Ричи. – Но бежишь от этого понимания, ведь в нем кроется огромная ответственность.

– И настоящая жертва здесь именно я.

– Жертва – это твой выбор.

И тут я все понял. Понял и вздрогнул всем телом. И ненависть волной захлестнула мою душу. Кровь застучала в моих висках, руки затряслись, а голос сорвался, когда я заговорил:

– Это Она! Необходимость! Она просит принести мне в жертву мою свободу ради спасения чужой жизни. Ради жизни человека, который никогда не играл и не сыграет никакой значимой роли в моей жизни. Она дразнит меня искушением проявить хоть часть этой бескорыстной любви и доказать, что я заслуживаю этой свободы. Но в тот момент, как я принесу ее в жертву, я и встану на колени. Она все продумала до мелочей. Она знала, как завести меня в тупик. Она не оставила мне шанса.

Мне казалось, что меня сжимает прессом со всех сторон, что эта истина просто не оставит меня в живых, что я просто не выдержу. Обман, который окружал меня с самого моего детства, и который будет сопровождать меня до гробовой доски, стал вдруг прозрачным и ясно-видимым. Обман этой жизни, окутанной паутиной Необходимости, теперь протягивал мне свою руку, чтобы горячо пожать ее, просил о моей дружбе, и раскрывал передо мной все карты. Но какова же цена! Одно дело жить в обмане, не подозревая об этом, и совсем другое дело мириться с обманом, который ты постиг.

– Мне пора, – сказал Ричи.

Он встал, спустился с крыльца и пошел прочь не оглядываясь.

Загадка была разгадана. Я знал, как спасти Каролину и, без сомнения, я успел бы это сделать до назначенного срока. Но все во мне восставало против этого спасения, против этой уловки, которой была куплена моя свобода выбора, против этой жертвы, которая просила от меня бескорыстной любви, но порождала только гнев, словно легион бесов во мне взмолился о разрушении всего святого, что есть во мне.

– Нет! – вскричал я и бросился вслед за Ричи, который успел отойти шагов на пятьдесят, пока я тщетно справлялся с этим ураганом в своей голове. – Нет! Погоди! Я не сдаюсь! Я с тобой! Я хочу быть как ты! Слышишь меня?! Остановись! – не добежав до него половины пути, я поскользнулся больной ногой и упал в траву. – Я не ее раб! Я не ее раб! Я не позволю ей! – кричал я, стараясь подняться и чувствуя, что не могу этого сделать – нога уже не держала. Тогда я просто пополз следом за Ричи. – Я не позволю! Я не раб! – кричал я в истерике. – Я буду как ты! Она не смеет торговаться! Я не раб! Я не позволю! Я не сдамся! Я не раб!

Или это у меня перед глазами потемнело, или же так резко спустились сумерки, но я вдруг словно оказался в какой-то серости, словно провалился в какую-то бездну между светом и тьмой. Скорее всего, такой эффект произвел вновь усилившийся дождь, но на мою болящую душу эта сумеречная вспышка произвела еще более гнетущее впечатление. Понимая, что не поспею за Ричи, и понимая, что мне и незачем за ним поспевать, я все же продолжал ползти, но только потому, что все мои мышцы просили движения, молили об истерике, и голова моя жаждала опустошения, которое хоть на короткие мгновения дарили крики, рвавшиеся из моей груди. Я цеплялся руками за траву, вырывал из мокрой земли грязные комья, грязь липла к лицу и залетала в рот, пачкала промокшую одежду, а я только и делал, что кричал глупые лозунги протеста и продолжал ползти или просто барахтаться на месте. Не знаю, сколько времени длился этот припадок, потому что я довел себя в этом безумии либо до забытья, либо до настоящей потери сознания. Когда же я вновь начал сознавать себя, то понял, что так и лежу в этой траве, прижавшись лицом к земле, и молча рыдаю, орошая землю своими слезами, словно ей мало было дождя.

Еще никогда я так не любил жизнь, как в тот момент. Вновь мной овладело это благословенное чувство восторга, рожденного из моего страдания, и поглотило всю мою душу. Мне даже казалось, что нельзя быть более счастливым, чем я есть сейчас, и в принципе, нельзя быть более счастливым, чем в тот момент, когда ты питаешь своими слезами эту землю. Я лежал и словно причащался этим откровением, потому что знал, что на этом все кончится. Я просто выпросил у Нее еще несколько минут свободы в обмен на всю свою оставшуюся жизнь. И больше никогда мне не будет суждено повторить это чувство, никогда больше это чувство полной свободы не будет мною прожито в такой полноте, никогда больше эта священная любовь, эта никому не нужная любовь, не заставит меня содрогаться от присутствия чего-то потустороннего во мне, что под пристальным взглядом не обнаруживало ничего, кроме самого меня. Никогда больше все страсти мои не обернутся с обнаженными ножами лицом ко мне, чтобы заставить меня смиренно принять всю их искренность и глубину и заставить их смиренно принять для своей реализации только мою душу, потому что нет им приюта ни в одной чужой душе. Я знал, что это лишь короткая экскурсия в те края, в которые я так жаждал попасть, и из которых я вот-вот буду изгнан. Знал, что это очередная издевка, которую я должен буду запомнить на всю свою оставшуюся жизнь вместе с невозможностью повторить однажды пережитое.

Так окончилась моя борьба.

Так король всех душевно богатых наконец был увенчан своей уродливой короной.

Да, я уже разгадал подсказку господина Асфиксии и знал, как спасти Каролину. Они там, где я только захочу. Эту подсказку придумал не сам господин Асфиксия, он лишь озвучил ее. Собственно, он был уже обречен, а Каролина была уже спасена – я это знал наверняка. Ведь я сделал выбор. Да, мне достался очень сложный экзаменационный билет и справиться с ним я не сумел. Я жертвовал собой в пользу человека, не найдя в себе сил пожертвовать им ради себя. Необходимость победила, подсунув мне испытание, которое я не смог пройти. Она победила.

Оставалось только встать с земли и проститься с мечтой. Я чувствовал, как эйфория