Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Командовал нами пожилой близорукий подполковник, весьма невоинственного вида. Он повел нас налево к камышам, где нам приказано было залечь и ждать приказаний. Я до сих пор не участвовал в этом походе в бою. Под Кореновской нас вывели в охранение, но, кроме разрывов, и не очень близких, мы ничего не видели. Под Березанской большевики слишком скоро уходили, чтобы видеть их. Под Усть-Лабинской нашу группу, бывшую в охранении, обстреляла артиллерия, но участия непосредственного мы не принимали.
Здесь дело казалось серьезнее. Впереди нас была долина и потом довольно высокие холмы. Пока мы сидели и курили, к нам подошли барышни Энгельгардт, которым я стал читать «Всадника без головы», что заставило их задремать под лучами солнца.
Вскоре, однако, нас рассыпали цепью, и мы медленно стали подходить к холмам, прикрывая с левой стороны обоз. Нашим отрядом командовал Георгиевский кавалер полковник Дейло. Как оказалось, нашей задачей было пройти по возможности левее, чтобы прикрыть обоз, входивший в узкое дефиле.
Перед нами проходила какая-то часть. Впереди с офицерами шел мой знакомый, капитан Капелька. Увидев нашу сборную команду из старых офицеров и вооруженных штатских, он весело закричал нам, что мы «обозный легион смерти». Больше я его не видел. В этом бою он был убит.
Мимо нас проехал генерал Романовский, начальник штаба генерала Корнилова, и приказал двигаться вперед на холм. Артиллерия большевиков заметила и нас, и обоз, и снаряды стали рваться ближе. Мы быстро пробежали к оврагу и стали взбираться на крутой склон. Местность отсюда была довольно ровная, но большевиков видно не было. Однако они еще недавно были здесь, так как кое-где лежали их трупы.
Как только мы взобрались на склон, нам было приказано продвигаться как можно скорее вдоль холмов по направлению обсаженной дороги и нескольких сараев и выбить оттуда большевиков. Я впервые участвовал в атаке. В той войне, будучи телефонистом, мне не пришлось с оружием в руках участвовать в боях.
Лишь только мы показались на гребне, по нас открыли ружейную и пулеметную стрельбу. У построек стали заметны перебегающие фигуры. Несколько человек из нас, и я в том числе, побежали к каменному сараю, мы залегали, стреляли и вновь бежали.
Как тяжело было мне бегать. Когда-то я был одним из первых бегунов Петербурга, но теперь я задыхался, ноги по вспаханной земле не шли, противника я не видел и стрелял из своего очаровательного мексиканского карабина больше наугад.
Было очень жутко, и противен был свист пуль, особенно когда затрещал пулемет. Мы оторвались с одним офицером сильно влево к небольшому сарайчику, откуда по нас стреляли. Подойдя к нему, мы залегли и стали стрелять. Мне страшно стало думать, что там сидит какой-то русский человек, который старается меня убить, и в то же время поднималось какое-то чувство спорта, желание его покончить. Очевидно, он успел выбраться до нас, так как, когда мы вошли в сарай, никого в нем не было. Лежала бутылка от водки, к сожалению пустая, вещевой мешок и краюха хлеба, которые я забрал.
В это время снизу, с той стороны реки, по нашей цепи открыли артиллерийский огонь. Я, повторяю, был совершенным дилетантом в этом деле и не соображал ясно, какова моя задача. Задыхаясь на перебежках, я смотрел только на то, как бы мне не отстать от других, и незаметно с моим соседом мы все более уходили налево.
В это время над самой нашей головой разорвалась шрапнель и зашуршала по прошлогодней соломе. Мы упали на землю. Впечатление было такое, что нас должно было тронуть, но, подняв голову, я увидел совершенно целого поручика Гаусмана и в двух- или трехстах шагах убегающую фигуру здорового, плотного человека с винтовкой в руке.
Мы бросились за ним. Это был, очевидно, тот самый, который отсиживался в сарае. Он залег за бугорок и стал в нас стрелять. С каким удовольствием старался я попасть в этого соотечественника, как глубоко оскорбительными казались мне его пули, свиставшие около нас. Мы стали обходить его с боков, обстреливая неудачно его. Справа от нас, когда мы уже видели его рыжую голову, неожиданно появился офицер в бурке и закричал нам, чтобы мы его взяли живьем.
Рыжий большевик, очевидно, еще больше задохся, чем я, и не мог бежать. Он кому-то отчаянно махал рукой. Неприятельские снаряды ложились уже дальше, вправо, не причиняя вреда, и эта охота за человеком, должен сознаться, была необычайно увлекательна. Через мгновение мы обошли его, и он должен был сдаться. Правда, он было пробовал защищаться, но удар прикладом по спине поручика Г. заставил его бросить винтовку, и он послушно пошел в наш тыл. Это был обыкновенный здоровый мужик с темно-рыжей бородой, лет 45. Что могло заставить его воевать против нас? Какая злоба увлекала этого человека? Во имя каких идеалов старался он так неумело убить нас?
Позднее, на походе, я часто видел его в толпе пленных, уныло шедших за одной из повозок. Он мрачно и сосредоточенно шагал, смотря в землю, а я вспоминал со странным чувством, что вот идет человек, который хотел убить меня и которого я хотел убить. Рядом с ним обыкновенно шел высокий тонкий дьякон, как говорили, предавший на смерть своего священника. Какая страшная вещь – гражданская война. На допросе, как говорили, он показал, что шел «повидать своих детей». Это с винтовкой и с набитым патронташем.
Теперь уже мы слишком удалились от своей цепи. Видна была внизу у берега большевистская батарея в два орудия, которая изрядно посылала довольно невинные снаряды по нашему направлению. У дороги заметна была большевистская беготня, но ясно было, что они уже не удержатся. Тогда, еще лишенные офицеров, большевики не могли выдерживать наступления, и там, где их не было в несколько раз больше наших, они не выдерживали натиска.
Мы подошли к сараям, из которых ушли наши враги, и присоединились к нашей цепи. Приказано было дальше не продвигаться, так как справа от нас отряд большевиков обходил наш отряд.
В это время я увидел спокойно идущих во весь рост, не кланяющихся пулям (а как я почтительно приветствовал их!) наших барышень Энгельгардт. В своих черных платьях, на желтом
