Летняя королева - Элизабет Чедвик (США)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это решение короля, – резко произнес другой голос. – Мы должны дождаться его прибытия.
– Зачем? Скажем, что это был несчастный случай. Ему лучше избавиться от нее, и одному Богу известно, что она замышляла с этим своим дядей – если они ограничились разговорами.
Зубы Алиеноры застучали бы от ужаса, если бы ей удалось вытолкнуть кляп. Неужели они осмелятся убить ее здесь и сейчас, не дав исповедаться и покаяться? Она заставила себя лежать спокойно, напрягая слух. Притворится мертвой, а если представится хоть малейшая возможность – сбежит.
В конце концов мужчины решили передать ее судьбу в руки короля. Она почувствовала приближающиеся шаги, и ощутила аромат горячего рагу с луком и чесноком.
– Вот, – сказал грубый голос. – Если я тебя развяжу, поешь?
Алиенора извернулась и боднула его – мужчина выругался, когда горячее рагу забрызгало его руки. Он ругался, а оставшиеся у костра мужчины смеялись.
– Брось ее! – крикнул один из них. – Чего ты хочешь от дьяволицы?
Алиенора повалилась на землю, слезы смочили повязку на глазах.
Спустя несколько мгновений она снова услышала стук копыт и шум вставших на ноги солдат. Раздался голос Людовика, требовавшего рассказать, что происходит.
– Королева здесь, сир, – сообщил Тьерри. – Нам пришлось связать ее, потому что она отказалась идти. Мы также сочли за лучшее замаскировать ее и вывезти тайно.
– Я хочу ее видеть, – потребовал Людовик.
Осознав приближение шагов, Алиенора забилась в путах.
– Мы бы накормили ее, сир, но она расплескала еду, когда Саймон ей предложил.
Алиенора почувствовала пальцы на своем лице и стала судорожно бороться.
– Вот видите, – произнес Тьерри. – Она одержима, сир.
– Молчи, – рявкнул Людовик. – Разве я приказывал тебе это делать? Не припомню.
Пальцы поработали над узлом на повязке и стянули ее. Затем вытащили кляп, и Алиенора закашлялась, глотая воздух.
– О Господи, – ахнул Людовик. – Боже милостивый! – Он повернулся к Тьерри. – Я этого не приказывал. Дай мне нож.
С каменным лицом Тьерри достал из ножен длинный кинжал и протянул его Людовику.
Отрывистыми движениями Людовик разрезал веревки на плаще и освободил Алиенору. Она упала вперед в его объятия и тут же отпрянула.
– Я не хотел, чтобы с тобой так обошлись. – Людовик в ужасе смотрел на нее. – Я хотел, чтобы ты поехала со мной, и нам пришлось уйти ночью, тайком. Я бы никогда такого не позволил – никогда!
Он посмотрел через плечо на напряженных и встревоженных рыцарей, которые ее похитили.
– Вы перешли все границы. – Он перевел взгляд на Тьерри. – Неужели нет служанки, чтобы помочь королеве? Где ее женщины?
Тьерри взмахнул рукой, и Гизелу, сидевшую по другую сторону от костра, вывели вперед. По лицу молодой женщины потекли слезы, и она попятилась.
– Мне так жаль! – всхлипывала она.
– Помогите госпоже, – сказал Людовик.
Алиенора подняла голову.
– Мне нужна Марчиза, – из последних сил выговорила она. – Эту никогда к себе не подпущу!
Людовик щелкнул пальцами, и рыдающую Гизелу увели. Марчиза шагнула вперед, ее лицо было в синяках, один глаз опух.
– Ты избил и служанок? – опешил Людовик.
Тьерри потрогал царапины на щеке.
– Эта такая же дикая кошка, как и ее хозяйка, – сказал он.
Марчиза бросила на него острый взгляд.
– Я бы вырезала твое черное сердце, если бы могла, – прошипела она и опустилась на колени перед Алиенорой. – Госпожа, все в порядке, я уже здесь. Я здесь.
Алиенора прижалась к Марчизе. Теперь, когда опасность смерти миновала, она оцепенела. Марчиза усадила ее, подложив под спину одеяла и ранцы с одеждой и принесла вина.
Алиенора кивнула.
– Он заплатит за это, клянусь, – сказала она. – Я все равно расторгну этот брак.
Она закрыла глаза, слишком усталая и измученная, чтобы думать. Ее переполняло отчаяние. Но утром она начнет планировать свое возвращение в Антиохию.
Алиенора вынырнула из черноты глубокого сна и увидела небо, белеющее, как перед рассветом, но все еще усеянное звездами. Мужчины садились на лошадей. Ушибы напомнили о себе, и от боли перехватило дыхание, стоило ей пошевелиться.
– Я не могу ехать верхом, – прошептала она, когда к ней подвели лошадь. – Это невозможно.
Подошел Людовик и окинул ее жестоким взглядом.
– Не надо было сопротивляться Тьерри, когда он пришел за тобой, – произнес он. – Ты сама виновата в том, что произошло. Некоторые скажут, что ты это заслужила; тем не менее я его отругал.
– Я не стану с тобой разговаривать. – Она отвернулась. – У меня было право остаться в Антиохии.
Людовика перекосило от отвращения.
– Антиохия – логово беззакония. Ты знаешь, что люди говорят о тебе? Знаешь ли ты, как сильно опорочила свое имя – и мое в придачу? Тебе не все равно, что ты сделала Францию посмешищем?
Она закрыла глаза, отказываясь отвечать. Бесполезно.
Людовик тяжело выдохнул.
– Мы должны быть вместе. Как я могу вести армию, если ты в Антиохии подстрекаешь к мятежу против меня и разжигаешь рознь? Ты пойдешь к Гробу Господню и обелишься молитвой. И не надейся зря, в Антиохию ты никогда не вернешься. Слышишь? Никогда!
Французская армия, воссоединившись с основными силами, двинулась в сторону Иерусалима. Теперь они путешествовали по христианским государствам, и путь был легче, но дни стояли жаркие, приближалось лето, а весна безвозвратно ушла. Людовик по пути останавливался, чтобы поклониться святыням, пока они преодолевали двести миль между Антиохией и Иерусалимом. Из Антиохии не было вестей, но само молчание обжигало, как наконечники солдатских копий в летнюю жару, и Людовик постоянно оглядывался через плечо.
Алиенора путешествовала в закрытом со всех сторон паланкине, невидимая никому. Это устраивало Людовика, потому что она была рядом, но вне поля зрения, и Алиенора не жаловалась, потому что ее это тоже устраивало. Не нужно было ни с кем общаться, кроме тех случаев, когда они разбивали лагерь или ей требовались необходимые ширмы для омовения. Она могла побыть наедине со своими мыслями, пока ее тело восстанавливалось. С той ночи Людовик к ней не приближался. Она знала, что за ней внимательно наблюдают, чтобы она не попыталась повернуть назад в Антиохию, но с каждой пройденной милей это становилось все менее возможным.
Через семь дней после начала путешествия Алиенора проснулась ночью со странным ощущением: что-то было не так. Ей снился младенец, его пушистая золотистая головка прижималась к ее груди, но когда она взглянула в его крошечное личико, оно начало меняться: румяные щеки посерели, а глаза стали тусклыми и пыльными, как придорожные камни. Он безжизненно обмяк в ее руках, и, когда она прижала
